Эдвард Радзинский - Пьесы
Галя. Вы очень впечатлительный, Петр Сергеевич.
Пауза. Разряды.
Скажите, почему вы живете один? Семенов (сухо). Потому что живу один…
Молчание. Разряды.
Вы хорошая девушка, Галя. Только немного язвительная… и сухая. Это мешает. Галя. Вы тоже очень хороший человек, Петр Сергеевич. И даже не язвительный… и не сухой. (Вдруг почти отчаянно.) А что толку?! Вот я хорошая. Вы хороший. Мы хорошие… Да кому нужны хорошие? Не любят сейчас хороших!
Оглушительные разряды.
Семенов (глухо). Дает Гальперин!.. Галя. Вот она, уверяю вас, нехорошая. А он — побежал к ней! Видали как: забыл все и побежал! Потому что — нехорошая!.. Вот!..
Затемнение.
Двойной номер в гостинице. У столика с телефоном Наташа. На кровати спит Ира (Мышка).
Голос телефонистки. Москва, говорите.
Голос Евдокимова. Да.
Наташа. Алло, кто это?
Голос Евдокимова. Александр Сергеевич Пушкин, поэт.
Наташа. Эла, это ты? (Смеется.) Элочка, прости, что я не пришла сегодня к метро.
Голос Евдокимова. Прощаю.
Наташа. Да нет, мы в Ташкенте сидим… Нам вылета не дают. Элочка, ты был сегодня у метро?
Голос Евдокимова. Не важно.
Наташа. Был! Был! Я знаю. (Смеется.)
Голос Евдокимова. Почему это тебя так радует?
Наташа. Не важно. Просто так. А где ты шляешься допоздна? Я тебе сегодня весь вечер звоню — никто не подходит.
Голос Евдокимова. На работе был до одиннадцати.
Наташа. Это хорошо. Ты давай там работай шустрее, чтобы девушка могла тобой гордиться… Да, я сейчас начала читать… Ой, ты знаешь… Я это тебе потом расскажу. (Смеется.) Мне почему-то стало очень хорошо жить.
Голос Евдокимова. Серьезно?
Наташа. Ага. Ну как твои дела-то?
Голос Евдокимова. Хороши. А твои?
Наташа. В порядке… О какой чепухе мы сейчас говорим.
Голос Евдокимова. Ну а ты как живешь? Небось веселишься направо и налево.
Пауза.
Наташа (чуть задумалась). Да. Веселюсь так, что пыль летит.
Пауза.
Голос Евдокимова. Серьезно?
Наташа. Абсолютно… (Усмехнувшись.) Ты даже не представляешь, как я развернулась.
Голос Евдокимова. Приедешь — расскажешь.
Голос телефонистки. Последняя минута.
Наташа. Эла, ну, я тебя… ну, в общем…
Голос Евдокимова. В общем, ты меня целуешь, и я тебя тоже. Как прилетишь, позвони.
Наташа. До свидания, Элочка.
Гудки в трубке. Наташа задумалась. Стук в дверь. Входит Карцев.
Карцев. Вылетаем завтра в ноль тридцать.
Наташа. Премиленько. Хочешь яблочка?
Карцев. Мышь!
Наташа (торопливо). Спит, спит.
Карцев. Люблю людей, которые умеют рано засыпать. Жить будут долго. (Берет со стола брошюру, читает.) «Программа для поступающих на филологический факультет МГУ». Чего это ты?
Наташа. Понимаешь, Левушка, я очень некультурная. Запас слов у меня маловат.
Карцев. Понятно. Решила учиться в самолете.
Наташа. Ага. Буду схватывать на лету. (Смеется.)
Карцев. Обожаю твой смех. Остроумная девушка… Остроумная женщина.
Наташа. Под газом?
Карцев. Несущественно. Ты читала Сент-Экзюпери? Я люблю Сент-Экзюпери. Он был летчиком. Он летал над землею людей. Ему было до чертиков одиноко в воздухе. Он стал писать. Он был настоящий мужчина. Он хотел выразить идею… (Громко.) Мышь!
Наташа. Тс!.. Ну ты же видишь! Человек спит. Обязательно надо кричать.
Карцев. Я к тебе заезжал перед полетом. Хотел тебя подвезти на аэродром.
Наташа. Да?
Карцев. Тебя выгнала из дому мать.
Наташа. Все?
Карцев. Нет. Начнем с того, что я тебя сейчас поцелую.
Наташа. Ты для этого выпил?
Карцев. Начнем с того, что пока с вами ведешь себя как человек, вы…
Наташа. Ты очень хочешь сказать гадость?
Он молча встал.
(Ловя последнее мгновение, резко и повелительно. ) А ну, сядь! Быстро!
Карцев (сел, стараясь небрежно). Не бойся.
Наташа. Я не боюсь.
Карцев. Боишься. Тогда ты тоже боялась. Я помню, как мы с тобой тогда горели… над степью… Ты ужасно боялась — и никто этого не заметил. Ты улыбалась — ты умеешь скрывать страх. Ты — «молоток».
Наташа. «Молотки» пошли. Сплошной Аэрофлот.
Карцев. И еще я тебя любил за то, что ты была… Когда при тебе говорили гадости, ты уходила и ревела. Как же ты…
Наташа. Не надо. Ты ведь ничего не знаешь, Левочка.
Карцев. Сент-Экзюпери — человек. Ты его почитай… Прости, я хотел совсем по-другому.
Наташа. Знаю.
Карцев (вдруг резко). Слушай! Все ясно! Только одного я не понимаю: какого дьявола ты посылала мне поздравления на каждый праздник?! Какого дьявола…
Наташа. Не надо ругаться. Ну почему все надо понимать наоборот. Просто всем знакомым на праздники я посылаю открыточки. Людям приятно, когда о них помнят. В жизни не так уж много тепла. Вот в прошлый Новый год я послала девяносто две открытки.
Карцев. Восторженная дуреха!
Наташа. Не надо. Если у меня есть друг на свете, то это, наверное, — ты.
Карцев. А когда-нибудь, не сейчас…
Наташа. Не надо!
Карцев. Значит, в следующий раз ты полетишь на спецрейсах?
Наташа. Ага.
Карцев. Ну, прощай, Наташка. (Пошел к дверям, вдруг повернулся. ) Наташка, поцелуй меня на прощанье… сама.
Наташа. Поцеловать, да?
Карцев. Да… Только в губы.
Наташа. В губы?
Карцев. Не бойся.
Наташа. Яне боюсь. (Подходит, целует его.) Какой ты смешной товарищ.
Карцев. Все-таки ты лучшая девушка Москвы и Московской области.
Наташа. Я тебя прошу, будь с ней (кивает на кровать, где спит Ира) человеком. Понимаешь, Левушка, что бы ни случилось, главное — уметь остаться человеком.
Карцев (помолчав). А Экзюпери я тебе подарю. (Уходит.)
Ира садится на кровати.
Наташа. Ты не спала?
Ира. Нет, я не спала.
Наташа. Это даже хорошо.
Ира. Да, это хорошо! Ты лучшая Московской области! А ну-ка, идем, идем к зеркалу! (Лихорадочно.) Сними каблуки.
Наташа подходит к зеркалу, покорно снимает туфли.
(Надевает их.) Вот я уже такого роста, как ты или даже чуть выше!
Она не доходит на каблуках даже до виска Наташи.
Наташа. Да, чуть выше, Мышь.
Ира. И лицо у меня… Какое у меня лицо, разбирай меня!
Наташа. У тебя удивительное лицо.
Ира. Красивое!
Наташа. Больше чем красивое. У тебя родное лицо, Мышь. И ноги у тебя отличные.
Ира. Талия у меня сорок восемь! А ты туфли всегда кособочишь! Лицо у тебя — глупое! И мать тебя выгнала! И дома ты не ночуешь! Так почему же?!
Наташа. Ну зачем… Мышка?
Ира. И всегда ты смеешься. А я знаю, отчего ты всегда смеешься. Все знаю. (Торжествующе.) Потому что если ты перестанешь смеяться… ты задумаешься над своей жизнью! И тогда ты умрешь! И я не позволяю называть себя мышью!
Длительное молчание.
(Тихо, сквозь слезы.) Наташа…
Наташа. Да, Ира.
Ира. Сходим вечером в кино?
Наташа. Конечно.
Ира. Ты прости.
Наташа. Выключи свет.
Ира щелкает выключателем. Темнота.
Ты права, Мышонок. Во всем…
Ира. Зачем, Наташа?
Наташа. Ты послушай. Полезно. В восемнадцать лет мы ужасные дуры. Кино, книжки, все — про него. И вот мы ждем его. Необыкновенного его.
Ира. Ну зачем, Наташа?
Наташа. Молчи, слушай, слушай. Это для тебя, Мышонок. И вот — он. Наш первый. И вот уже все случилось, потому что мы все ему готовы отдать, — ну он и берет. А оказалось, он — так… обычный… Многие ошибаются в первом. Понятно, ведь первый. Да и глупые мы еще. Ох, какие мы… глупые… Но ведь все случилось. И тебе уже кричат со всех сторон: «Безнравственно! Ты что, девкой хочешь стать? Немедленно выходи за него замуж!» Дома, вокруг… И ты унижаешься, делаешь вид, что боготворишь его по-прежнему, — только бы он женился. И не дай бог, если он женится, потому что тогда… ну, я видела эти семьи.
