Михаил Лермонтов - Странный человек
Аннушка. На улице пусто!
Марья Дм<итревна> (про себя). Он уговорит отца! Я уверена… о! как сладко примириться перед концом: теперь я не стыжусь встретить его взор. (Погромче) Аннушка! что ты так смотришь в окно?
Аннушка. Я?.. нет… это так-с…
Марья Дми<тревна>. Нет, верно… говори всю правду, что такое?
Аннушка. Похороны, сударыня… да какие препышные! сколько карет сзади: верно, богач! Какие лошади! покров так и горит! два архиерея!.. певчие! ну ж нечего сказать!
Марья Дм<итревна>. Аннушка! и мне пора… я чувствую близость последней минуты! О, поскорее! поскорее, царь небесный!
Аннушка. Полныте, сударыня, что вам за охота? Как если, не дай бог, вы скончаетесь, что тогда со мною будет? кто позаботится обо мне? неужто Павел Григорич к себе возьмет? Не бывать этому. Да я лучше по миру пойду: добрые люди из окошек накормят!
Марья Дм<итревна>. Мой сын, Владимир, тебя не оставит!
Аннушка. Да еще перенесет ли он вашу смерть? Вы знаете, какой он горячий; из малости уж вне себя, а тогда… боже упаси!
Марья Дми<тревна>. Ты права… я должна тебя наградить: у меня в шкатулке есть 80 рублей… дай несколько и старику, Павлу! Он всегда верно мне служил; и тобой я всегда, всегда была довольна… (Смутная радость изображается на лице Аннушки.) О, как сердце бьется! Что хуже: ожиданье или безнадежность?
(Дверь отворяется. Тихо входит Владимир. Он мрачен. Молча подходит к постеле и останавливается в ногах.)
Аннушка. Владимир Павлович пришел!
Марья Дм<итревна> (быстро). Пришел! (Приподымается и опять опускает голову.) Владимир… ты один! А я думала… Ты один!
Владимир. Да.
Марья Дм<итревна>. Друг мой! ты звал его сюда? сказал, что я умираю? он скоро придет?
Владимир (мрачно). Как вы себя чувствуете? Довольно ли вы крепки, чтоб говорить и… слушать?
Аннушка. Барыня без вас всё плакала, Владимир Павлович!
Владимир. Боже! боже! ты всесилен! зачем непременно я должен убить мать мою?
Марья Дмит<ревна>.…Говори скорее, не терзай меня понемногу: придет ли твой отец. (Молчание.) Где он!.. как предстать пред бога… Владимир! без него я не умру спокойно!
Владимир (тихо). Нет.
Марья Дми<тревна> (не слыхав). Что сказал ты?.. Дай мне руку, Владимир!
Владимир. (Слезы начинают падать из глаз его. Он бросается на колена возле постели и покрывает поцелуями ее руку.) Я возле вас! зачем вам другого? Разве вам не довольно меня? Кто-нибудь любит вас сильней, чем я?
Марья Дм<итревна>. Встань… ты плачешь?..
Владимир (встав отходит в сторону). Ужасная пытка! Если я всё это вынесу, то буду себя почитать за истукана, который не стоит имени человека!.. Если я вынесу… то уверюсь, что сын всегда похож на отца, что его кровь течет в моих жилах и что я, как он, хотел ее погибели. Так! я должен был силою притащить его сюда, угрозами, страхом исторгнуть у него прощенье… (С бешеной радостью) Послушайте, послушайте, что я вам скажу! Мой отец весел, здоров и не хотел вас видеть! (Вдруг, как бы испугавшись, останавливается.)
Марья Дм<итревна> (вздрагивает. После молчания) Молись… молись за нас… не хотел… о!
Аннушка. Ей дурно, дурно!..
Марья Дми<тревна>. Нет! нет! Я соберу последние силы… Владимир! ты должен узнать всё и судить твоих родителей! Подойди. Я умираю. Отдаю душу правосудному богу и хочу, чтоб ты, ты мой единственный друг, не обвинял меня по чужим словам… Я сама произнесу свой приговор. (Останавливается.) Я виновна: молодость была моей виною. Я имела пылкую душу, твой отец холодно со мной обращался. Я прежде любила другого: если б мой муж хотел, я забыла бы прежнее. Несколько лет старалась я побеждать эту любовь, и одна минута решила мою участь… Не смотри на меня так. О! упрекай лучше самыми жестокими словами: я твоя злодейка! Мой поступок заставляет тебя презирать меня, и не одну меня… Долгим раскаяньем я загладила свой проступок. Слушай: он был тайною. Но я не хотела, не могла заглушить совесть – и сама открыла всё твоему отцу. С горькими слезами, с унижением я упала к ногам его… я надеялась, что он великодушно простит мне… Но он выгнал меня из дому; и я должна была оставить тебя, ребенка, и молча, подавленная тягостью собственной вины, переносить насмешки света… он жестоко со мною поступил!.. Я умираю… Если он мне не простил еще, то бог его накажет… Владимир! Ты осуждаешь мать свою? Ты не смотришь на меня? (Голос ее под конец становился все слабее и слабее.)
Владимир (в сильном движении). (Про себя) Вижу! Вижу! природа вооружается против меня; я ношу в себе семя зла; я создан, чтоб разрушать естественный порядок. Боже! боже! Здесь умирающая мать – и на языке, моем нет ни одного утешительного слова, – ни одного! Неужели мое сердце так сухо, что нет даже ни одной слезы? Горе! горе тому, кто иссушил это сердце. Он мне заплотит: я сделался через него преступником; с этой минуты прочь сожаленье! День и ночь буду я напевать отцу моему страшную песню, до тех пор, пока у него не встанут дыбом волосы и раскаяние начнет грызть его душу! (Обращаясь к матери) Ангел! ангел! не умирай так скоро: еще несколько часов…
Аннушка (с приметным беспокойством посматривая на госпожу). Владимир Павлович! (Он услыхал и глядит на нее пристально. Она трогает за руку Марью Дмитревну и вдруг останавливается.) Прости господи ее душу! (Крестится.) (Владимир вздрагивает, шатается и едва не упадает. Удерживается рукой за спинку стула и так остается недвижен несколько минут.) Как тихо скончалась-то, родимая моя! Что буду я теперь? (Плачет.)
Владимир (подходит к телу и, взглянув, быстро отворачивается). Для такой души, для такой смерти слезы ничего не значат… у меня их нет! нет! Но я отомщу, жестоко, ужасно отомщу. Пойду, принесу отцу моему весть о ее кончине и заставлю, принужу его плакать, и когда он будет плакать… буду смеяться! (Убегает.)
(Долгое молчание.)
Аннушка. И сын родной ее оставляет! Теперь всё, что я могу захватить, мое! Что же? тут по мне нету греха; лучше, чтобы мне досталось, чем кому другому, а Владимиру Павловичу не нужно! (Подносит зеркало к губам усопшей.) Зеркало гладко! Последнее дыханье улетело! Как бледна! (Уходит из комнаты и призывает остальных слуг для совершения обрядов.)
Сцена IX
3-го февраля. Пополудни.
(Комната у Загорскиных. Наташа и Княжна. Анна Николавна, входя, вводит двух старух.)
Анна Ник<олавна>. А я вас сегодня совсем не ожидала! Милости просим! Прошу садиться! Как ваше здоровье, Марфа Ивановна? (Садятся.)
1 Старуха. Эх! мать моя! Что у меня за здоровье? всё рифматизмы да флюс. Только нынче развязала щеку. (К другой старухе) Как мы съехались, Катерина Дмитревна! Я только что на двор, и вы за мной, как будто сговорились навестить Анну Николаевну.
2 Старуха (к хозяйке). Я слышала, что вы были больны?
Анна Ник<олавна>. Да… благодарю, что навестили… теперь получше. А что нового не слыхать ли чего-нибудь?
2 Стар<уха>. У меня, вы знаете, Егорушка в Петербурге; так он пишет, что турок в пух разбили наши; взяли пашу!
1 Стар<уха>. Дай-то бог! А я слышала, что Горинкин женился. Да на ком! Знавали вы Болотину? так на ее дочери. Славная партия… ведь сколько женихов за нею гонялось! так нет… кому счастье.
Анна Ник<олавна>. А я слышала: граф Свитский умер. Ведь жена, дети.
1 Стар<уха>. Да! какая жалость… а что рассказывают! слышали вы?
Анна Ник<олавна>. Что такое?
2 Старуха. Что такое? странно! я не слыхала!
1 Старуха. Говорят, что покойник – прости его господи – почти всё свое имение продал и побочным детям отдал деньги. Есть же люди! И говорят также, будто бы в духовной он написал, чтоб его похороны не стоили больше 100 рублей.
2 Старуха. Нечего сказать, как в колыбельке, так и в могилку! Всегда был чудак покойник! царство ему небесное! Что ж? исполнили его завещание?
1 Старуха. Как можно? Пожалуй он бы написал, чтоб его в овраг кинули! Нет, матушка, 5000 стоили похороны; в Донском монастыре, да два архиерея было.
Анна Ник<олавна>. Стало быть, очень пышно было!
Наташа. Будто не всё равно.
1 Старуха. Как так? разве можно графа похоронить как нищего?
2 Старуха (после общего молчания). Анна Николавна! вы меня извините! я ведь только на минуточку к вам заехала! Спешу к золовке на крестины. (Встает.) Прощайте!
