Вячеслав Морочко - Утраченный портрет
Дионис. «Звездное небо над нами и Моральный Закон внутри нас…»? Кант, мы высечем эти слова на могильной плите!
Кант. Я растроган.
Дионис. Кто из твоих почитателей о тебе так заботился? И какие богатства ты получил из их рук?
Кант. Богатством моим всегда было ВРЕМЯ, которое я расходовал бережнее, чем гульдены.
Янус. Ты был так хитер, что перехитрил сам себя!
Дионис. Народ ненавидит того, кто навязывает ему непосильное бремя мышления!
Приближается грохот походных барабанов, звуки флейт и гобоев. Слышатся приветственные возгласы и раскаты «Ура!»
Янус. Идут! /Ныряет в толпу./
Дионис. /Приближается к балюстраде, смотрит на другой берег Прегеля./ Идут! Едут! Скачут!
Появляется придворный проповедник Щульц.
Кант. И вы – тут, господин придворный проповедник?
Щульц. Слава всевышнему! Это идет наша армия! Вот они – Гордые рыцари Пруссии! Мы начинаем новый поход! /Вглядывается в Канта./ Что с вами, господин ректор?
Дионис. А, господин Шульц! Приятная встреча! Профессор так торопился на встречу с героями, что притомился и… сел отдохнуть.
Щульц /замечает плиту и блоки/. О, Господи! Что вы замыслили?!
Дионис. Праздник! Если хотите… – спектакль!
Кант /Щульцу/. Вспомните, сколько я доставлял вам хлопот, господин проповедник… Настал час расплаты!
Дионис. Профессор изволят шутить… У нас с ним тут вышла дискуссия…
Щульц /подозрительно глядя на скорчившегося в кресле Канта/. Боже правый! Что за дискуссия?!
Дионис. Видите ли, господин Кант утверждает, что высшим судьей на Земле должен стать человеческий Разум. А я говорю, это – вздор! Ибо люди ума весьма редко преуспевают, становясь неугодными из-за нудной привычки все доводить до конца: жизнь годится только для праздников начинаний! Профессор толкует, что политическим благом должно стать всемирное объединение наций силой закона, от которого всякое племя, как бы мало оно не было, получает защиту. Кант вторит благому Эразма: «Одна война влечет за собой другую… Одно возмездие влечет за собой другое… Так пусть одна дружба влечет за собой – другую, одно благодеяние приводит к другому!»…
Щульц. Поминать здесь о «дружбе», когда Провидение повелевает обрушиться на нечестивые головы нехристей и прусофобов!?
Дионис. И я об этом толкую!
Щульц. Поминать о «благодеяниях», когда этот град на семи холмах провожает воителей в бой!? Силы небесные! Что вы ответили Канту, господин Дионис?
Дионис. Пусть ему лучше ответит народ!
Голоса /выкрикивают приветствия/. Непобедимой армии слава! Вперед, доблестные львы Пруссии! Ура-а-а!
Дионис /обращается к войску на другом берегу./ Воины Пруссии! Горстка ублюдков и чужаков превратила Европу в «конский завод», где народ вырождается от паралича мужской воли!
Голоса. Смерть инородцам! Круши! Бей! Гони их! Пусть убираются прочь!
Кайзерлинг хватается за голову, зажимает уши.
Дионис. Слышите? Вот он, ответ! /Ликующим толпам./ Священной Пруссии слава!
Голоса. Слава! Слава! Ура-а-а!
Дионис /доверительно Канту/. Людям понятно, когда им толкуют на их языке…
Янус /с горящим факелом в руках появляется из толпы/. Профессор, мы люди простые без церемоний!
Кант. Действительно… куда уже проще.
Дионис /толпам по обе стороны Прегеля/. Друзья мои! Мир нуждается в очистительной бойне – не просто в войне, в величайшей, ужаснейшей из всех войн! Так, да здравствует БИТВА!
Голоса. Да здравствует БИТВА! Ура-а-а!
Теперь уже все люди в капюшонах поднимают над головами горящие факелы.
Дионис /толпе/. Смерть приблудным уродам!
Голоса. Смерть! Смерть! Смерть!
Кайзерлинг /подбирает из кипы бумаг сверток, разворачивает/. Иммануил! Тот самый портрет! /Янус вырвав холст у графини, бросает его в сторону балюстрады. Женщина пытается поднять сверток, но люди в капюшонах преграждают ей путь./ Это он! Верните мне холст, умоляю!
Дионис. Она мне мешает!
Люди в капюшонах оттесняют Кайзерлинг.
Кайзерлинг /вырываясь/. Пустите! Иммануил, что им надо от вас?
Кант. Графиня, будьте ко мне милосердны… оставьте меня!
Кайзерлинг. Но что с вами будет?
Кант. Не спрашивайте… Ради бога, ступайте…
Кайзерлинг. О, Боже, какая пустыня – ваша судьба: один – против всех…
Кант. Главным образом… – против себя.
Кайзерлинг. Иммануил!
Кант. Прощайте, графиня!
Потрясенная Кайзерлинг позволяет себя увести.
Дионис /показывая Янусу на сверток холста/. Каналья! Стало быть, – так и не сжег! Дай сюда!
Янус. Ах это… Подумаешь… /Подает Дионису сверток./
Дионис /разворачивает холст/. Графиня ошиблась: это – не «он»… /Кричит./ Где тот портрет, недоносок?
Янус. «Где?», «Где?»… Я сказал, что «спалил»!
Дионис. Идиот! /Бьет Януса свертком по лицу, бросает холст в Прегель./ Ступай прочь! /Янус хочет уйти./ Нет! Останься! Еще будешь нужен! /Возвращается к балюстраде, показывая в сторону войска, произносит, все более возбуждаясь./ Люди! Вы слышите цокот копыт? То проносятся вихрем полки кавалерии – выражение прусского мужества, торжества и задора!
Голоса. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!
Дионис. Слышится грохот колес! Это мчатся повозки, – искры летят от подков! Артиллерия, лучшая в мире, скоро обрушится всей своей мощью на подлую шваль!
Голоса. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!
Дионис. А это – поступь пехоты! Как молот звенит ее шаг! В каждом взоре – воля к победе и превосходству!
Голоса. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!
Кант. Дионис, поздравляю! Ты говоришь так красиво… Дозволь же и мне поглядеть на «героев».
Дионис. Конечно, профессор! Идите же к нам! Вам ведь есть, что сказать! Сограждане, помогите почетному гостю! /Верзилы, подхватив ослабевшего Канта под руки, ведут, почти волокут, его к балюстраде./ Кто смел говорить, что скоты, которых идет усмирять наше войско, – такие же люди, как мы, кто еще сомневался, что род наш самою Природою призван стать господином, – пускай убедится: лишь Высшая Нация могла подарить человечеству Канта, очистившего немецкую МЫСЛЬ от чуждых ей элементов!
Голоса. Слава Великому Канту! Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!
Дионис. Эй вы! Убрать факелы! Живо! Хотите, чтобы наш праздник назвали «языческой оргией»? /Люди в капюшонах гасят и убирают факелы./
Янус /бросает свой факел за балюстраду/. Думал, – как лучше…
Дионис /едко/. А ты можешь думать!?
Кант стоит, держась за балюстраду. Крики смолкают. Слышно, как пехота на том берегу печатает шаг.
Кант /тихо/. Вот они… руки и ноги Бога войны…
Дионис. Громче, Кант!
Кант /громче/. Толстозадые великаны в коротких штанишках печатают шаг! Нет уж, все что угодно… только печати ума и достоинства вы не увидите в этих глазах!
Дионис /почти ласково/. Светоч наш, ты куда это «гнешь»?!
Кант. И такими бывают не только прусаки… Все убийцы на свете, одетые в форму, – как близнецы!
Дионис. Разве ты не гордишься Народом, которому принадлежишь!?
Кант. Можно гордиться своими делами, но не стечением обстоятельств, от нас независящих.
Дионис. Ты не веришь в предназначение?!
Кант. Если все предназначено, то тем более… – чем же гордиться? Что ты – лишь игрушка в чьих-то руках?
Щульц. Разве с детства вам не внушали, что каждый обязан любить свою Родину?
Кант. Господин проповедник, когда нас лишают возможности самостоятельно сравнивать, мы попадаем… в «Страну дураков».
Щульц. Родину, Бога, Народ свой не выбирают!
Кант. Поэтому столько несчастных племен живет в заблуждении… что они лучше всех.
Щульц. Как смеют, профессор, ваши уста поносить это воинство, когда прусофобы, как черви ползут ото всюду, творя свои козни! Мир станет возможен только если Священная Пруссия объединит под своею десницей окрестные земли!
