Август Стриндберг - Полное собрание сочинений. Том 2. Повести. Рассказы. Драмы
— А ну-ка, господа воры, позвольте мне отодрать вас за уши, дабы вы не заблуждались в своих воззрениях на частную собственность.
— Вот великолепный кустарник! Это как раз то, что нам нужно для фашинных укреплений, — загудел внушительный бас капрала, пришедшего в рощу с патрулем. Солдаты обнажили сабли и собрались рубить куст.
— Стойте! — закричал арендатор.
— Вы кто такой? Владелец? — спросил капрал. — Если вы не владелец, то прошу не вмешиваться!
— Но я арендатор…
— Ну так что же, что вы арендатор? Вы сами не имеете права срубить этот куст, а я имею право. Прошу мне не мешать.
— Значит, законы, ограждающие неприкосновенность частной собственности, отменены? — полюбопытствовал арендатор.
— Да, милейший, в данном случае этот так. Перед силой оружие умолкает закон. Потрудитесь проводить меня к владельцу: мне надо ему предъявить предписание о производстве реквизиции. Оно у меня вот здесь.
Они уходят.
Арендатор и капрал не успели еще скрыться из виду, как появляется железнодорожный землемер с рабочими.
Он устанавливает нивелир, делает вычисления, измеряет местность, наносит ее на план и, наконец, отдает распоряжение своим рабочим.
— Срубите-ка для начала вон тот ореховый куст.
Сказано — сделано.
— По какому праву вы позволяете себе производить в моей роще самовольную порубку леса? — спрашивает владелец, пришедший на место происшествия.
— На основании законов об отчуждении частновладельческих земель для государственных нужд.
— В таком случае — пожалуйста.
И владелец уходит, вполне удовлетворенный объяснением землемера.
— Это называется — законное нарушение прав частной собственности, — с достоинством говорит капрал.
— С предоставлением преимущества тому, кто приходит последним, — ворчит арендатор.
— Давайте, пока что, займемся скорей отчуждением орехов, — шепчутся между собой дети.
— И я тоже сейчас займусь реквизицией, — говорит белка.
— Попробуйте теперь убедить меня в том, что у нас существуют хоть какие-нибудь законы, ограждающие неприкосновенность частной собственности, — пищит мышь.
Рассказ о том, как почтенный пастор, веривший в Бога, утратил свою веру, благодаря хитрости пчел, и умер на лоне своей семьи убежденным атеистом
Жил-был священник, искренно веривший в Бога. Такой редкий случай не следует, однако, считать слишком необыкновенным в недрах христианской церкви. Надо сказать, что дело обстояло не всегда так. В своей ранней юности молодой священник имел правильное понятие обо всём окружающем, благодаря, влиянию своей благочестивой матери, совершенно отрицавшей существование Бога. К несчастью, юноша попал в житейский водоворот, его окружало дурное общество, и здесь у него украли его детские убеждения. Таким образом, достигнув зрелого возраста, он почувствовал себя настоящим теистом и надел священническую рясу, чем глубоко огорчил свою благочестивую мать.
В сущности, молодой священник вовсе не был ограниченным человеком. Он никогда не питал особого интереса ни к духовным, ни к светским книгам и не извлекал из них новых доказательств бытия Божие. Самым неопровержимым доказательством он считал целесообразность всех явлений природы, выражающуюся особенно ярко в проявлениях инстинкта у животных.
Молодой пастор пристрастился к пчеловодству. Как известно, все пчеловоды, благодаря тлетворному влиянию пчел, неизменно превращаются в самых убежденных теистов. Это обстоятельство уже давно обратило на себя внимание господ атеистов, и они употребляли все средства, чтобы с помощью запретительных пошлин подорвать пчеловодство.
— Оглянитесь кругом, дети мои, — так обыкновенно заканчивал пастор свою обстоятельную воскресную проповедь, в которой с несомненностью доказывал необходимость существования Бога. — Например, посмотрите на пчел (кстати, это были единственные животные, жизнь которых он изучал). Как вы полагаете, кто научил их делать эти удивительные соты? Вы, может быть, думаете, что это сделал я? Или моя служанка? Или мой старый садовник Яков? Нет и тысяча раз нет! Можете ли вы себе представить пчел, когда мы с ними снова встретимся на небе? Я лично глубоко убежден в том, что мы с ними там встретимся. Итак, можете ли вы вообразить себе этих самых пчел, не собирающими меда? Нет и тысяча раз нет! Вы не можете себе этого представить по той простой причине, что законы природы, созданные Богом, вечны и неизменны. Оборвите пчелам их крылья, отломите им ноги, вырвите им язык, и они, все-таки, несмотря ни на что, будут вырабатывать мед. При всех обстоятельствах и под всеми широтами пчелы следуют своему инстинкту и собирают мед. Это несокрушимый закон природы, вложенный в этих животных божественной волей единого неизменного и всемогущего Бога. Аминь.
В один прекрасный день наш молодой пастор получил место духовника на корабле, отправляющемся в Вест-Индию, на остров Мартинику.
Дальнее путешествие под тропики не пугало нашего храброго пастора, но мысль о том, что придется расстаться с пчелами, ложилась тяжелым камнем ему на сердце. Как мог он доказывать неверующим неграм несомненность бытия Божий, не имея постоянно под рукой самого неопровержимого доказательства? После долгого и всестороннего обсуждения этого важного вопроса, пастор принял вдруг самое простое решение и увез с собой своих милых пчелок.
Наконец, после длинного и утомительного путешествия, он добирается цел и невредим до Мартиники и здесь отдает свой крылатый скот под присмотр знакомого негра, весьма надежного атеиста.
Этот негр был страшно любопытен и относился крайне добросовестно ко всякому делу, которое ему поручали.
Поэтому он начал с того, что захотел пересчитать всех отданных на его попечение пчел. С этой целью он стал брать их руками из улья. Это повело к тому, что непросвещенный негр поверил в существование дьявола; мало того, он убедился в существовании целой тысячи дьяволов сразу. Пастор прибежал на крики своего черного брата и стал утешать его тем соображением, что жало дано пчелам самим Богом. Это еще более утвердило негра в его вере в нового злого бога, называемого дьяволом.
Многие чернокожие обитатели колонии делали попытку попробовать на вкус и покушать «сахарную муху». После подобных опытов они все неизменно становились убежденными почитателями дьявола.
Наш бедный пастор тщетно старался их направить на путь истины.
Настала зима. Меду в этом году оказалось на редкость мало, и никто не мог объяснить, почему это могло случиться. В глубине души у пастора было какое-то неясное враждебное чувство к этим маленьким совратителям его чернокожей паствы, так мало изготовлявшим меду и так много способствовавшим распространению в народе этого проклятого учения о дьяволе.
Вот проходит зима без дождей и без снега. Добрый пастор лежит в гамаке, пристроенном между двух стройных пальм, а молодая новообращенная негритянка заботливо обмахивает его веером. Пастор тем временем занимается благочестивыми размышлениями на тему о бытии Божьем.
Я еще понимаю, — рассуждает он, — что может существовать особый бог у пьяниц; но откуда мог взяться этот новый бог у пчел и у негров, об этом нужно серьезно подумать.
И он думает. Глаза его при этом с состраданием и нежностью смотрят на молодую негритянку, которая, наперекор всем рассказам о грехопадении прародителей, не стесняясь стояла перед ним совершенно нагая.
Так незаметно проходит зима, а за нею весна и лето. За это время пчелы успели совратить значительное количество негритянских душ.
Когда наступила осень, пастор захотел узнать, как собирали его пчелы мед в это истекшее лето. Захватив с собою пчелинца, негра Цезаря, он в один прекрасный день отправился на пчельник за медом.
Каково же было изумление пастора, когда он не нашел в своих ульях ни одной капли меда.
В первую минуту он заподозрил Цезаря.
— Это ты, осел, поел весь мой мед? — закричал на него пастор.
— Нет, масса, негры никогда не едят пчелиного помета.
— Ты хочешь сказать, меда?
— Да, масса, вот это самое, что пчелы делают. Христиане едят пчелиный навоз, а негры навоза есть не станут.
— Да это вовсе не навоз, это их зимний корм.
— У нас не бывает зимы.
— Это правда, и твое замечание справедливо, но пчелы всё же должны собирать мед, потому что их к этому побуждает инстинкт, то есть, воля Божья. Понимаешь теперь?
— Как же так? Бог захотел, чтобы мухи ели зимой то, что они соберут за лето? Я этого не могу понять, масса.
— Да пойми же ты, дурья голова, что они должны непременно собирать мед, или там, как ты его называешь по-своему. Раз существует на небе Бог, воля его должна быть исполнена на земле.
— Хорошо, святой отец. Но что же тогда будет с волей этих мух?
