Алексей Писемский - Ваал
Клеопатра Сергеевна. Напротив, Вячеслав, я все это понимаю и больше ещё начинаю тебя любить и уважать за то!.. Господь с тобой, иди своей дорогой!.. Я не буду тебе мешать... (Встает с своего кресла.) Прощай!
Мирович (в тоскливом недоумении). Но куда же ты идешь?
Клеопатра Сергеевна. Куда? Домой!..
Мирович (задыхающимся голосом). Погоди, Клеопаша, еще одну минуту погоди!
Клеопатра Сергеевна (покорно). Хорошо.
Мирович (схватывая себя в отчаянии за голову). Что я за ничтожный и малодушный человек! Чего трепещу?.. Чего боюсь?.. Она отдает мне всю себя, всю жизнь свою, а я в прах уничтожаюсь пред фантомом, созданным моим воображением, и тем, что скажут про меня потом несколько круглоголовых Туранов! (Садится за стол и опускает свою голову на руки.)
Клеопатра Сергеевна (тихо подходит к нему и, слегка дотрагиваясь до его плеча). Послушай, Вячеслав, если для тебя то и другое так тяжело, то, изволь, я останусь у тебя и так: не делай ничего для мужа!.. Пусть с ним будет что будет!.. Я чувствую, что ты мне дороже его!
Мирович (открывая лицо свое, обращая его к Клеопатре Сергеевне и каким-то иронически-грустным голосом). Просто... не делая ничего - тебя взять у него! Но не очень ли уж это будет немилосердно против него: я у него отнимаю самую дорогую жемчужину, а ему за то не возвращаю ничего! Нет уж!.. Пусть, по крайней мере, он владеет своими миллионами!.. Я ему спасу их!
Клеопатра Сергеевна (мрачно). А если ты, Вячеслав, раскаешься потом?
Мирович. Как же я раскаюсь? Ты сама же хотела остаться у меня безо всякой жертвы с моей стороны, и если я поступил теперь так, то это было делом совершенно свободной воли моей! (Садится за стол, начинает быстро и быстро писать. Написав торопливо и как бы сам не сознавая того, что делает, звонит.)
Вбегает лакей.
(С лицом совершенно пылающим, подавая сложенную бумагу лакею.) Поди, ты знаешь эту нашу комиссию! Отнеси туда эту бумагу!.. Скажи, что я болен, что не буду больше у них участвовать и совсем в отставку выхожу, и чтобы мне прежнюю мою бумагу возвратили с тобой.
Лакей. Слушаю-с... (Уходит.)
Мирович (обращаясь к Клеопатре Сергеевне и каким-то притворно-веселым тоном). Клеопатра Сергеевна, я сделал все, что желал ваш муж!
Занавес падает.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Еще более богатый кабинет, чем в первом действии. Сзади письменного стола, уставленного всевозможными украшениями, виднеется огромной величины несгораемый шкаф.
ЯВЛЕНИЕ IБургмейер (очень уже постаревший и совсем почти поседевший, сидит на диване около маленького, инкрустацией выложенного столика, склонив голову на руку). Такие приливы крови делаются к голове, что того и жду, что с ума сойду, а это хуже смерти для меня... В могилу ляжешь, по крайней мере, ничего чувствовать не будешь, а тут на чье попеченье останусь? На Евгению Николаевну много понадеяться нельзя!.. Я уж начинаю хорошо ее понимать: она, кроме своего собственного удовольствия, ни о чем, кажется, не заботится...
ЯВЛЕНИЕ II
Входит Руфин.
Руфин (тихим и почти робким голосом). Доктор приедет, господин!
Бургмейер (не взглядывая даже на него). Когда?
Руфин. Скоро, господин! Он меня сначала спросил: "Господин Бургмейер, этот капиталист здешний?" - "Да!" - говорю. - "Ну так, говорит, скажите ему, что я буду; но я, говорит, для этого с дачи в город должен приезжать, а потому желаю с него получить тысячу рублей серебром за визит!.." Я хотел ему сказать: господин доктор, дорого это очень; не для одного же господина моего вы поедете, и далеко ли ваша дача от городу, но побоялся: он сердитый, надо быть, этакий!.. Лютый!.. При мне тут двух лакеев прогнал. "Я, говорит, Христа ради ваших господ лечить не намерен!"
Бургмейер (слегка усмехнувшись при этом рассказе, а потом вынув из кармана ключ и подавая его Руфину). В шкафу... на второй полке лежит отсчитанная тысяча. Вынь ее и подай мне.
Руфин довольно ловко и умело отпер этим ключом шкаф, вынул из него сказанную ему тысячу и, заперев снова шкаф, ключ вместе с деньгами подал с некоторым раболепством Бургмейер у, который то и другое небрежно сунул в боковой карман пальто своего.
Руфин (все еще, видимо, занятый мыслью о докторе). Ежели теперь господин доктор в десять таких домов съездит - это десять тысяч в день!.. Ни на каком деле, господин, таких барышей получить нельзя!
Бургмейер (почти не слушавший его). А об этих господах... как я тебе приказывал, ты расспрашивал там на дачах?
Руфин. О господине Мировиче и нашей Клеопатре Сергеевне?
Бургмейер. Да!
Руфин. Расспрашивал, господин!.. Очень бедно живут... Так... в маленькой лачужечке!..
Бургмейер. Но нельзя ли как поискусней денег им послать?
Руфин. Да где ж это?.. Сколько раз я, господин, им носил деньги - не берут!.. Народ они глупый, молодой.
Бургмейер. Или, по крайней мере, постараться, чтобы занятье какое-нибудь приискать ему.
Руфин. Какое ж ему занятие, господин?.. Службу казенную он как-то все не находит!.. По коммерции ежели его пристроить? К нам он не пойдет!.. Гордость его велика! Покориться вам не захочет! Другим рекомендовать, чтобы выговаривать после не стали. Человек он, надо полагать, ветреный, пустой!
Бургмейер. Но так бы и сказать кому-нибудь из наших знакомых коммерсантов, что он человек пустой, и чтобы ничего важного ему не доверяли, а что я секретно, будто бы это от них, стану ему платить жалованье.
Руфин. Кто ж на это, господин, согласится?.. Как, скажут, нам платить ему чужое жалованье и зачем нам пустой человек?
Бургмейер. Согласятся, может быть!.. Устрой как-нибудь, Симха, это, пожалуйста!
Руфин. Господин, служить вам готов!.. (С несколько забегавшими из стороны в сторону глазами.) Вот счета еще! Я заехал в два магазина! Мне их там подали!.. (Подает Бургмейеру два счета.)
Бургмейер (взглянув на них). Что это?.. Опять Евгения Николаевна на восемь тысяч изволила набрать?
Руфин (как-то странно усмехаясь). Ну да, дама молодая... Веселиться, наряжаться желает.
Бургмейер. Что ж такое наряжаться? Она в какие-нибудь месяцы сорок тысяч ухлопала!.. Притом я никаких особенных нарядов и не вижу на ней. Куда она их девает? Изволь сегодня же объехать все магазины и сказать там, чтобы без моей записки никто ей в долг не отпускал; иначе я им платить не стану.
Руфин. Но, господин, не сконфузим ли мы ее этим очень? Вы бы ей прежде поговорили!..
Бургмейер. Я ей двадцать раз говорил и толковал, что я хоть и богат, но вовсе не привык, чтобы деньги мои раскидывали по улице или жгли на огне, так от нее, как от стены горох, мои слова; она все свое продолжает! Сегодня же объезди все магазины и предуведомь их.
Руфин. Внизу там адвокат какой-то стоит и желает вас видеть.
Бургмейер. Какой адвокат?
Руфин. Не знаю, господин, я его в лицо никогда не видывал; видный этакий из себя мужчина, здоровый.
Бургмейер. Пригласи его.
Руфин уходит.
ЯВЛЕНИЕ III
Бургмейер (один). Странная игра судьбы! Маленьким мальчиком я взял к себе этого жидка Симху, вырастил его, поучил немного, и он теперь оказывается одним из полезнейших для меня людей и вряд ли не единственный в мире человек, искренно привязанный ко мне...
ЯВЛЕНИЕ IV
Входит Куницын. Он, кажется, несколько конфузится и с необычайной развязностью раскланивается перед Бургмейером.
Куницын. Честь имею представиться, кандидат прав Куницын!
Бургмейер, не привставши с своего места, кивает ему молча головой.
Извините меня, что я беспокою вас!.. Но, сколько мне кажется... я все-таки являюсь к вам по делу, которое должно вас интересовать.
Бургмейер (опять сухо). Прошу садиться.
Куницын (садится и несколько овладевая собой). Надобно вам сказать-с, что я человек вовсе не из застенчивых; но бывают, черт возьми, обстоятельства, когда решительно не знаешь, следует ли что делать или не следует!
Бургмейер. Если не знаешь, так, я полагаю, лучше и не делать.
Куницын. Но не делать, пожалуй, в настоящем, например, случае, выйдет... как бы выразиться? - Не совсем правдиво, что ли, с моей стороны, а уж для вас-то наверняк очень скверно будет!.. Дело это из ряду выходящее!.. В некотором роде романическое!
Бургмейер. Романическое даже!
Куницын. Очень романическое! И в предисловии к сему-с роману я должен вам объяснить, что года два тому назад, по моим финансовым обстоятельствам, которые, между нами сказать, у меня постоянно почти находятся в весьма скверном положении, я для поправления оных весьма часто бывал в маскарадах... распоряжался там танцами... Канканирую я отлично... Словом, известность некоторую получил. Только раз в одном из маскарадов подходит ко мне маска, богиней одетая. "Смертный, говорит, свободно ли твое сердце для любви?" - "Совершенно, говорю, свободно!" - "И может ли, говорит, тебе довериться любящее тебя существо?" - "Сколько, говорю, угодно, где угодно и когда угодно!" Затем она меня берет под руку, и начинаем мы с ней прохаживаться... Гляжу: ручка - прелесть!.. Знаете, точно из слоновой кости выточенная!.. Кожица на ней матовая, слегка пушком покрытая... Сама ручка тепленькая!.. Стан - тоже сильфида!.. Протанцевал я с ней канкан: ножка божественная!.. Платьицем вертит восхитительно! Ну, думаю, лицом, может быть, рыло! Случались со мной этакие примеры разочарования. Не желаете ли, говорю, прекрасная незнакомка, чтоб я ложу взял, где бы вы могли снять вашу маску и посвободней подышать? - "Нет, говорит, Пьер... (заметьте: прямо уж Пьером меня стала называть!) Здесь очень многолюдно, уедем, говорит, лучше куда-нибудь!" - "Eh bien, madame! [Хорошо, сударыня! (франц.)]" - говорю, и отправились мы таким манером с ней в места прелестные, но уединенные: на Петровский бульвар. Здесь она сняла свою маску, - оказалось, что хоть немножко, как видно, подержанная особа, но все-таки чудо что такое: этот овал лица!.. Матовый тоже цвет кожи!.. Глаза большие, черные! Прямой носик! Очертание рта - восхищение!.. Так что я вам скажу: я влюбился в нее как дурак какой-нибудь набитый!
