Леонид Андреев - Анфиса
Ниночка (с презрением). О, когда ты приехала! Тогда ты была царицей, тогда ты была святая, тогда ты о том и думала, чтобы доставить людям радость и — научить. Это ты — учить! Да, когда ты приехала, ты говорила со мною, и я чуть не полюбила тебя, как эти — обманутые.
Анфиса (сдерживая себя). Ты ещё девочка! Ты ещё видела ни жизни, ни страдания, и ты уже смеешь так осуждать. О, хорошая выйдет из тебя женщина, много радости дашь ты людям!
Ниночка. А ты много её дала?
Анфиса. Ты не смеешь так говорить со мной.
Ниночка. Тише, дядя Федя услышит. (Смеётся.) Как ты испугалась! Ты не была такая трусливая, когда — приехала.
Анфиса. Смотри, Нина, не накликай на себя судьбу. Может быть, и я теперь плачусь за то, что слишком осуждала и слишком требовала много. Я обратилась к тебе, как сестре…
Ниночка. К сестре!.. Зачем ты лжёшь, я не понимаю. Какая я тебе сестра? Разве так смотрят на сестру, как ты на меня все время смотришь? Ты, конечно, не видишь своих глаз, но я-то их вижу. Я теперь боюсь тёмных углов. Как тёмный угол, так оттуда смотрят на меня твои глаза, смотрят с такою ненавистью, с такой злобой… Я теперь во сне вижу твои глаза и просыпаюсь от их взгляда каждый раз с чувством, что ты меня уже — убила.
Анфиса (грубо). Ты с ума сошла!
Ниночка. Нет, я не сошла с ума. Зачем ты носишь на пальце яд?
Анфиса. Это неправда.
Ниночка. Опять лжёшь: ты сама показывала, как открывается перстень. Зачем ты носишь на пальце яд? Так делают только убийцы.
Анфиса. Этот яд — для меня.
Ниночка. Неправда. Для других.
Анфиса (гневно). Для меня, я тебе говорю.
Ниночка. Для тебя? Так почему же ты… не лежишь рядом с Померанцевым?
Анфиса. Нина! Что ты говоришь?
Ниночка. Впрочем… он был честный.
Анфиса (в ужасе). Как ты жестока, Нина, как ты безумно жестока!
Ниночка (берясь пальцами за виски). Ах, ложь, ложь, ложь!
Из кабинета выходит Федор Иванович.
Федор Иванович. Что это? Не спите ещё?
Анфиса. Да так. Федор Иванович, вы будете ужинать, я велю разогреть?
Федор Иванович. Нет. Ниночка, девочка, отчего ты не идёшь спать? Бедная ты моя девочка! (Целует.) Иди себе, девочка, спи. У тебя глаза, как у молчания в лесу. (К Анфисе, вскользь.) Ты слыхала про гимназиста? (К Ниночке.) Если б я был твоей нянькой, я рассказал бы тихую сказку о иных счастливых странах, где не убивают ни себя, ни других, где розами украшают живых, а не мёртвых. Золотыми снами обвеял бы твоё сердце, золотыми снами, как короной, увенчал бы твою головку… (Улыбается.) Если бы был твоей нянькой.
Ниночка (тихо). Проводи меня до комнаты.
Федор Иванович. Боишься? Ну, идём, идём, хочешь, на руки возьму?
Ниночка (покорно). На руки — не надо.
Уходят. Анфиса с ужасом смотрит им вслед, делает шаг к двери, куда скрылись, но поворачивается и быстро ходит по комнате, роняя мебель. Ломает руки.
Федор Иванович (входя). Бедная девчонки! Бедная девчонка! Ты отчего не спишь, Анфиса? Пора. Ужинать я не буду. Прощай. (Небрежно целует её в щеку и к двери кабинета.)
Анфиса (хрипло). И только?
Федор Иванович. А что же ещё? Надо спать.
Анфиса (хрипло). И только?
Федор Иванович (мягко). Я устал. Сегодня у меня очень тяжёлый день.
Анфиса. Отчего же ты мне не расскажешь про твой тяжёлый день? Ты уходишь, отчего же ты не зовёшь меня к себе?
Федор Иванович. К себе, сегодня? (Сурово.) Ты забыла про смерть.
Анфиса. Что? (Понимая.) Какая гадость! Какая гадость! И только это ты мог подумать. (Быстро ходит по комнате, заламывает руки.) Федор, я больше не могу. Федор, что ты делаешь со мной? Я больше не могу.
Федор Иванович (неохотно садится). Ну, что ещё такое, Анфиса? Говори. Который час? Но только не лучше ли отложить до завтра? Пожалуйста. (Закрывает глаза рукой.) Ведь я видел его, Анфиса. И у меня сейчас перед разами это маленькое, жёлтое, восковое лицо, лицо безбородого мальчишки, который вдруг осмелился стать мужем. Как он смел?
Анфиса (тихо). Федор, я больше не могу.
Федор Иванович (встаёт и ходит). Как он смел? Взял и сделал то, о чем мечтает каждый человек… да, хоть в жизни, но каждый из нас мечтал о самоубийстве. И все мы стали маленькие, а он вырос, как гигант, гигантской тенью лёг над нами и мёртвыми глазами смотрит прямо в душу. Чего он смотрит? Что я ему отвечу? Ну, конечно — мы, живые, принесли ему цветов… каких-то красных роз, травы и даже веток — мы рвали в темноте. И я рвал. И они, эти испуганные и торжествующие дети, они больше не уважали меня — они уважали только его. Ну… ты не слушаешь меня.
Анфиса. Федор, скажи: ты уже больше не любишь меня?
Федор Иванович. Ах, Анфиса! (Вздыхает и садится.) Ну, люблю. Ну, что случилось, говори. Только лучше бы… не надо, Анфиса.
Анфиса. Ты помнишь, Федор, что ты обещал, когда я отдавалась тебе? Что больше ты не будешь близок с женой — ты помнишь?
Федор Иванович утвердительно кивает головой.
Анфиса. Я рада. Значит, это неправда, что третьего дня ночью ты был у неё?
Федор Иванович (медленно). Нет, правда. Был.
Анфиса (хватаясь за шею). Да, был? А я думала, что она солгала… Значит, правда: был. Кто же я теперь, Федор? Ты назвал меня женой — жена или любовница?
Федор Иванович. Зачем так резко? Я этого не говорю.
Анфиса. Не говоришь? И ты знаешь, как они относятся ко мне — все, все, эта добрая Саша, эта чистая девочка, которой ты хотел навеять золотые сны? Меня травят, преследуют на каждом шагу, меня грызут, как собаку, забежавшую на чужой двор. Нянька не пускает меня в детскую, меня презирает Катя, твой кучер Еремей фамильярничает со мной… а я? Верчусь, улыбаюсь, глотаю отравленный хлеб — ты видел, как Саша подаёт мне тарелку за обедом?
Федор Иванович (холодно). Да, видел. И… удивлялся.
Анфиса. Чему?
Федор Иванович. Что ты не возьмёшь эту тарелку и не бросишь в голову Саше.
Анфиса. Ты этого хочешь? Да? Говори, ты этого хочешь?
Федор Иванович. Тише. Я знаю только одно, что ты этого не можешь. И нельзя ли, пожалуйста, Анфиса, крика и вообще без этих… супружеских сцен. (Мягко.) Я прошу тебя, Анфиса. Я сегодня устал и кроме того… (Сдержанно, волнуясь.) Один негодяй оскорбил меня. Конечно, это пустяки.
Анфиса. Да, я знаю. Ставровский. И он был прав.
Федор Иванович (угрожающе, но все ещё сдержанно). Анфиса! Я прошу тебя…
Анфиса. Да, да, он был прав. И, вероятно, это было очень красиво, когда ты поклонился, а он…
Федор Иванович (поднимаясь). Я ухожу.
Анфиса (кричит). Нет, нет!
Федор Иванович. Чего ты хочешь? Ты сама не понимаешь, что ты говоришь. Он был прав! Господа, которые просто завидуют мне, господа, которые не могут переварить того, что я зарабатываю десятки тысяч, что публика устраивает мне овации.
Анфиса (почти невольно). Тебе кричали: вон!
Федор Иванович (медленно). Да? Спокойной ночи, Анфиса.
Анфиса. Федя! Я не буду, постой. Не уходи. Я знаю, что я говорю. Но я так несчастна, так несчастна. Господи, что вы все делаете со мной?
Федор Иванович. Мне… надоело это. Чего ты хочешь, Анфиса? Ты хочешь правды, да?
Анфиса. Да… если только ты можешь… сказать правду.
Федор Иванович. Если только могу? (Грубо.) Ну, так ты мне — не нужна. Понимаешь, просто не нужна.
Анфиса (бледнея). Так говорят только прислуге.
Федор Иванович. Ах, оставь эти жалкие слова! Вообще, зачем ты лжёшь? Зачем ты солгала мне про свою гордость — ты вовсе не горда. Зачем ты солгала мне про какую-то недоступность — ты доступна, как и все. Помню, как я бегал по саду, по колена в снегу, без шапки и звал тебя, а ты сидела там, в углу, с этим ничтожеством. Как ещё тогда я не понял тебя!
Анфиса. Федор, ты раскаешься в том, что говоришь.
Федор Иванович (смеётся). Любовница!.. Ну, да, любовница. Я хотел, чтобы ты стала женою, а ты сумела стать только любовницей… как все эти Саши, Лизы…
