Владимир Валуцкий - Зимняя вишня (сборник)
— Пионерский лагерь «Ай-Петри» приветствует ребят, приехавших со всех уголков необъятной страны к Черному морю! — звучит бодрый, магнитофонный голос дикторши. — Отличного настроения вам, мальчики и девочки, веселого отдыха и отменного здоровья! А теперь прослушайте распорядок дня…
Сергеев идет к балкону.
— …подъем, зарядка, пионерская линейка, завтрак, — продолжает вещать дикторша.
«…дружбы народов надежный оплот» — вторит ей текст гимна.
Женщина смотрит с балкона на Сергеева, и лицо у нее счастливое и светлое, как это солнечное утро.
Ж е н щ и н а: Теперь я могу задать свой вопрос?
С е р г е е в: Да.
Ж е н щ и н а: Волшебник, как тебя зовут?
С е р г е е в: Дмитрий. А вас?
А н н а: Не может быть! Правда?
С е р г е е в: Правда, а что?
Ж е н щ и н а: Ничего. А меня — Анна. Подождите, я сейчас!
И она исчезает за перилами балкона.
В белой блузке, с распущенными волосами, Анна выглядит помолодевшей. Они завтракают за столом, накрытом белоснежной скатертью и сервированным — в отличие от бесконечного ряда других с перевернутыми на них стульями. Огромное помещение столовой пронизывает солнце, за стеклянными стенами — море, гора, кипарисы.
Анна вдруг усмехается недоверчиво.
А н н а: Нет, по-моему, на самом деле я все еще сижу в аэропорту, промокшая, голодная. Задремала под дождь, и мне все это — снится, снится… Это правда — сон?
С е р г е е в: Пусть — сон, если вам так хочется.
А н н а: Пусть. (Она допивает кофе.) Так проще. А что мне еще сегодня должно присниться?
С е р г е е в: Сны у нас — по распорядку дня.
А н н а: Подъем и завтрак уже были, а теперь?
С е р г е е в: Теперь — экскурсии по интересам. Гурзуф, Ботанический сад, пещеры Чуфут-кале…
А н н а: А может быть такой интерес, чтобы отсюда никуда не выезжать?.. А то вдруг я проснусь, а ужасно не хочется.
Сергеев, кивнув, складывает крахмальную салфетку.
С е р г е е в: Вы готовы?
А н н а: Всегда готова! (Она встает, оглядывается.) А куда собачка делась?
С е р г е е в: Собачки здесь самостоятельные. Найдется.
Они выходят из столовой.
У входа их ожидает запряженный экипаж — открытое лаковое ландо с пожилым ливрейным возницей на облучке.
— Доброе утро, Анна! — раздается незнакомый мужской, уже «живой» голос из динамиков на столбах. — Карета прошлого приглашает тебя совершить путешествие по стране твоего солнечного пионерского детства. А поможет нам в этом — песня…
«Вместе весело шагать по просторам, — грянул за этим детский хор, — по просторам, по просторам…»
Анна и Сергеев садятся в экипаж.
Зеленые аллеи, спортплощадки, кварталы светлых корпусов. Стенды, лозунги и скульптуры, так привычные еще недавно и столь странные сегодня. Ни души. Кажется, здесь все вымерло внезапно, и в этом вымершем городке остановилось время.
Коляска медленно едет по асфальтовой дорожке.
А н н а: Здесь, правда, что-то изменилось. Ничего не узнаю… Нет, вот эта площадка с эстрадой, кажется, была. Здесь нам, старшим, по вечерам разрешали устраивать танцы… А почему так пустынно? Неужто мы здесь совсем одни?
С е р г е е в: Это плохо?
А н н а: Хорошо… Я очень устала от города и людей. И все же… Я понимаю, что — сон, но — почему?
С е р г е е в: Вам на сегодня полагался только один вопрос.
А н н а: Больше не буду. Не буду. Честное пионерское!
«Я не знаю, где встретиться нам придется с тобой… — несется из динамиков новая пионерская песня. — Глобус вертится, вертится, словно шар голубой…»
Мимо коляски плывут цветники и газоны, фонарные столбы и — как в городе — дорожные знаки.
Задумавшаяся Анна переводит внимательный взгляд на Сергеева.
А н н а: А можно вопрос… не такой, личный?
Сергеев кивает.
А н н а: А в детстве — вы здесь бывали?
С е р г е е в: Бывал. А что?
А н н а: Ничего, просто интересно. Я была в тот год, когда Леонов вышел в открытый космос. Все об этом только и говорили. И представляете, моя смена уже кончается, и вдруг Леонов прилетает сюда, в лагерь!
С е р г е е в: Двадцать седьмого августа.
А н н а: Откуда вы знаете?
С е р г е е в: А в семь часов, после торжественной линейки, весь лагерь сфотографировался с ним на память.
А н н а: Вы тоже были в тот год?
Вместо ответа Сергеев останавливает экипаж, выходит, помогает Анне выйти и ведет за собой.
Анна и Сергеев стоят перед фотографией во всю стену, где космонавта Леонова окружило множество ребят — сотни голов в белых шапочках амфитеатром уходят в гору.
А н н а: Нет, увы… меня тоже здесь не видно… Я далеко стояла. Где-то вон там… Мы опоздали, прибежали последними, с одним мальчиком, с которым дружили. Теперь бы я, конечно, его не узнала… А звали его, между прочим, тоже как вас. (Она снова внимательно смотрит на Сергеева.) Димой…
Экипаж едет по набережной.
А н н а: Для меня это был страшный год, я приехала сюда в диком раздрызге, на грани нервного срыва. Да, и в двенадцать лет такое бывает… Мы жили с отчимом — отца я не помню — и страшно ненавидели друг друга. Он был художник, неудачный, пил, дом был всегда полон каких-то подонков, его дружков. Мать не выдержала, болела, умерла. Тут же появилась другая женщина, я убежала из дома, жила по подругам… А, тошно вспоминать. И тут вдруг, как подарок небес, эта путевка. Море, солнце, лица счастливых детей. Меня все это так оглушило, казалось невероятным, я все ждала какого-то обмана, подвоха, всех сторонилась. И тут он появился. Дима. Как светлый лучик. Он был старше, такой спокойный, добрый. Надежный. Опекал, защищал. Воспитывал. Когда я что-то делала правильно, он говорил: «ты молодец, Анита». Это был фильм такой тогда. А я отвечала: «как скажешь, Аурелио». Это тоже был такой фильм. Больше мы никогда не виделись… Вам скучно? (Анна разводит руками с легкой виноватой улыбкой.) История первой любви!
Остаются за бортом коляски голые остовы тентов, груды лодок и морских велосипедов. Крепкий старик в тельняшке красит изящную яхту, поднятую на козлы.
Некоторое время они едут молча, пока музыка в динамике не стихает и не щелкает включившийся микрофон:
— Мы надеемся, Анна, что прогулка навеяла тебе теплые воспоминания. Жаль только, что холодно и неласково осеннее море. Но морской воздух и шум прибоя, уютные кресла и чашечка кофе на пляже — ждут тебя. Добро пожаловать!
Впереди на набережной, после унылой череды сложенных на зиму лежаков, открывается площадка. На ней, как в туристической рекламе, — белый столик и белые кресла под ярким тентом и почтительно ожидающий официант в белом смокинге. Экипаж останавливается.
— Приятного аппетита, Анна! — желает динамик.
Лохматый человек в очках, сидящий у широкого окна перед микрофоном, опускает от глаз бинокль, выключает микрофон и тоже деловито принимается за еду: ломоть хлеба с колбасой запивает чаем из кружки. Жуя, запускает магнитофон.
«Вот хорошо, и тихо и просторно, — звучит под гитару голос Визбора. — Ни города, ни шума, ни звонков…»
На столике бокалы, фрукты. Официант ставит чашечки с кофе и, отступив, исчезает.
Сергеев снимает салфетку с ведерка, в котором открывается запотевшая бутылка шампанского.
А н н а: А вдруг нас засекут?
С е р г е е в: Кто?
А н н а: Пионервожатый.
С е р г е е в: Его нет.
А н н а: А его дух? Ведь духи прошлого не исчезают, они витают над нами, я чувствую. И все видят…
С е р г е е в: Они поймут и простят. (Он откупоривает бутылку, наливает бокалы, поднимает свой.) За ваше возвращение!
Анна послушно берет бокал.
А н н а: Как скажешь, Аурелио.
Вместе с Сергеевым она выпивает бокал до дна. Сергеев смотрит на нее улыбаясь.
«…ветрам открыты на четыре стороны, — звенит гитара, — мачта сосны и парус облаков…»
С е р г е е в: Ты молодец, Анита.
Анна тоже долгим взглядом отвечает Сергееву.
А н н а: Значит, Дима — это были вы?
С е р г е е в: Значит, я.
А н н а: А я с самого утра догадалась. Ведь иначе не могло быть во сне! Если бы это были не вы — разве я встретила бы вас в аэропорту? Разве вы привезли бы меня сюда?
С е р г е е в: Просто я знал, что вы приедете.
А н н а: А я знала, что случится что-то необыкновенное. Поэтому, наверное, меня так и потянуло сюда… Мне что-то будто подсказывало все время: в Крым, в Крым! Господи… где же вы были все эти тридцать лет?
С е р г е е в: Ждал вас здесь каждую осень.
А н н а: И дождались так поздно… Налейте. (Она поднимает наполненный бокал.) За то, что поздно — все равно лучше, чем никогда!
Под праздничные мелодии, несущиеся над лагерем, Сергеев и Анна
