Славомир Мрожек - Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы
Преступник. И точно такая же пломба у Графа. Умирая, мой отец призвал меня к себе и сказал: «Сын мой, один Граф до сих пор не уплатил мне за пломбу. Приказываю тебе найти бесчестного аристократа и отобрать ее у него. Ты его легко узнаешь, так как пломбу такого рода я ставил только одному пациенту — именно ему. Внизу, спереди. Это моя последняя воля». Сказал и умер. Он был человеком суровым и мстительным.
Инспектор. Граф имеет право не платить за пломбу. На то он и Граф. Но как ты его нашел?
Преступник. Однажды случайно я шел по аллее парка. На скамейке сидел какой-то человек и читал газету. Неожиданно он ужасно зевнул… Мне достаточно было одного молниеносного взгляда в полость его рта. Это был Граф.
Инспектор. Наверно, когда он лечился у твоего отца, у него как раз и начался роман с твоей матерью, вот почему у меня такие ужасные зубы. Да, откуда у тебя такой красивый перстень? (Приближаясь и всматриваясь в перстень.) Ну да! Тот самый!
Преступник. Кто, бога ради, говори, кто изображен на этом миниатюрном портрете?
Инспектор. Сначала объясни, откуда у тебя этот перстень.
Преступник. Этот перстень принадлежал нашей матери. Она получила его от кого-то в подарок. Он появился у нее с той поры, как возле нашего дома стоял цыганский табор. Эти цыгане, уезжая, и похитили моего младшего брата, то есть тебя. Умирая, она завещала мне этот перстень и велела носить его всегда.
Инспектор. Все сходится! На этом портрете изображен тот цыган, который меня воспитывал.
Преступник. Неслыханно!.. (Пауза.)
Инспектор (холодно). Любезный господин. Сначала я думал, что ваш отец был дворянином, так же как мой. Потом я смирился с мыслью, что он был простым дантистом. Но теперь оказывается, что он не был даже дантистом. Нет, этого я не перенесу.
Преступник. Итак, что вы собираетесь делать?
Инспектор. Одну минуту, дайте мне сосредоточиться…
Преступник. Подумать только, я чуть не стал на путь преступления, чтобы выполнить волю какого-то там дантиста! Я готов извиниться перед Графом. Пожалуйста, арестуйте меня.
Инспектор. Нет, в этой ситуации я вас не могу арестовать. Всем стало бы известно ваше происхождение, а теперь, после ошеломляющих фактов, касающихся моего рождения, я должен любой ценой избежать скандала.
Преступник. Да, я мог это себе представить, ведь я чувствовал зов крови. По ночам мне мерещились огни табора… скрипки… далекий лай собак… привольная жизнь… Это не то, что бормашины и протезы! Долой мещанство (напевает чардаш). Я чувствую, как во мне пробуждается национальное самосознание. Да здравствуют свободные цыгане! Может, вам погадать, а?
Инспектор. Отдаю вам недостающий кусочек уха. Теперь против вас нет никаких улик. Но я ставлю одно условие: наше родство должно остаться тайной.
Преступник. Согласен (разворачивая пакетик с кусочком своего уха, который ему отдал Инспектор). Но что это за кольцо я вижу в своем ухе? Ах да, ведь это кольцо принадлежало моему отчиму-дантисту. Он получил его в подарок от какой-то особы. Да, теперь я припоминаю, отец часто бывал во дворце у Графа…
Инспектор. Молчи!
Преступник. У Графа все время болели зубы…
Инспектор. Молчи, несчастный!
Преступник. …Именно так.
Инспектор стреляет.
Преступник (падает). Что за… странное… стечение… обстоятельств…
Инспектор. Прощай, брат!
Преступник. Умираю… как жертва… стоматологии… (Умирает.)
Инспектор. Честь семьи я ставлю выше всего, уберите, пожалуйста, тело.
Конец
Лис-аспирант
Темная сцена. Только фонарь (свеча, помещенная в фонаре) освещает круг, в котором видна следующая картина: скамейка, на ней сидит обезьяна (манекен). Обезьяна небольшая, ее ноги (или задние руки) не достают до земли, они торчат, выставленные вперед, как ноги куклы, посаженной на скамейку. На ней красная курточка с серебряными пуговицами, на плечах эполеты. На голове шапка, тоже красная, какие когда-то носили придворные шуты. На каждом из трех углов шапки колокольчик.
Обезьяна прикована цепью к шарманке — ярко раскрашенному ящику на двух колесах, стоящему рядом со скамейкой. Цепь достаточно длинная, чтобы шарманка не заслоняла скамейку (обезьяну), но оставалась в кругу света. Скамейка стоит фронтально к зрительному залу, немного правее (если смотреть от зрительного зала). Фонарь стоит на скамейке, слева от обезьяны. Шарманка наискось, справа от обезьяны, ближе к просцениуму, чем к скамейке. Один конец цепи прикреплен к металлическому обручу на шее обезьяны.
С левой стороны (от зрительного зала) входит Лис, сначала трудно узнаваемый, поскольку та сторона сцены темная. Он идет через просцениум, словно намереваясь уйти в правую кулису. Но останавливается и всматривается в обезьяну. На Лисе лисья шуба до земли. У него рыжие торчащие усы, рыжие прилизанные волосы, расчесанные на прямой пробор.
Лис (тихо, неуверенно). Кого я вижу? (Подходит к скамейке.) В такое время (стоит некоторое время перед скамейкой, рассматривая обезьяну). Разрешите присесть?
Лис садится на скамейку справа от обезьяны. Между ним и обезьяной фонарь. Он садится, обратив свое лицо к обезьяне, ожидая от нее реакции, которой, разумеется, не происходит. Не дождавшись реакции, Лис поворачивается всем корпусом к зрительному залу. Некоторое время Лис (как и обезьяна все время представления) сидит лицом к зрительному залу молча. Затем Лис решительно, всем корпусом, снова поворачивается к обезьяне.
Лис. Действительно неизвестно, как себя держать. Извиняться за смелость или за робость. Все зависит от того, как господин… как госпожа представляет наши отношения. (Обезьяна, разумеется, молчит.) Понимаю. Признаю, что нельзя считать их ясными. И даже решить, с какой стороны на них смотреть. Потому что на них можно смотреть с двух сторон. С одной стороны, мы с вами оба относимся к миру животных. Лис и обезьяна, это теплокровные млекопитающие, позвоночные, четвероногие. Если бы один из нас был, скажем, рыбой, родство все равно прослеживалось бы. Рыба ведь тоже не растение и не минерал. Но это родство было бы более далекое. Но при существующем положении вещей, а именно в нашем положении, я бы мог к господину… к госпоже… обратиться: брат. Или: сестра. В зависимости от пола (пауза). Холодная ночь (пауза). Да, это так. Мне не хотелось бы преувеличивать, и все же нельзя оставить без внимания наше близкое родство… (Пауза.) Впрочем, я не настаиваю. Я лишь описываю ситуацию с одной стороны, с одной из двух возможных сторон… Но если бы мы взглянули на наши отношения именно с этой стороны, зависящей от точки зрения, то некоторая робость, с которой я к тебе… к господину… к госпоже… обращаюсь, известная сдержанность была бы неуместна. Просто не принята между родственниками такая отчужденность, граничащая с холодностью, с отсутствием родственных чувств… Не правда ли? Здесь я, по всей вероятности, должен воскликнуть (Лис встает, раскрывает объятия): «Привет, мартышка! Подставь щечку!» (Он замирает, заметив, что обезьяна не реагирует и что, кажется, он перестарался. Садится.) Но я этого не сказал. (Пауза. Лис присматривается к обезьяне.) Красивая одежонка (пауза). С другой стороны, такая фамильярность была бы неуместна. Господин, госпожа… поскольку она обезьяна, она является существом, я бы сказал, двояким. О, разумеется, не в отрицательном смысле. Простите за это слово, но мне трудно найти другое, лучше передающее природу вещей. С одной стороны, с той, о которой я уже говорил, госпожа, безусловно, принадлежит к миру людей — я все же буду обращаться к вам именно в этой форме, я не смею спросить вас про ваш пол, но хотел бы знать, что имею дело с женским началом, это всегда легче, я могу рассчитывать на определенную мягкость, душевность, которая облегчит взаимопонимание, а с другой стороны, пани, безусловно, принадлежит к миру животных. Да, но с другой стороны, разве это не ваша порода положила начало роду человеческому? Пани является связующим звеном между миром животных и человеком. В пани содержится столько же человеческого, сколько и животного. И если забыть о вашем зверином начале, то мы имеем дело с вашим человеческим началом. О пани можно говорить то же, что и о человеке. Человеческая природа, полуобезьянья, полуангельская. Обезьяна — полузверь, получеловек. То есть опять-таки половина на половину, хоть и на другом уровне, разница состоит лишь в степени сублимации, но принцип половинчатости является тем же самым. Надеюсь, я не оскорбил пани, сравнив ее с человеком? Сравнение, из которого проистекает, что пани находится на несколько ступеней ниже человека. Но достаточно посмотреть назад, на многие низшие формы, на те ступени, которые пани уже прошла, на меня, например… И пани сразу же почувствует себя на высоте. Впрочем, что же стоит на пути дальнейшей эволюции? Овладев однажды секретом изменения, пани может свободно эволюционировать дальше. Я догадываюсь, что пани не делает этого сейчас по каким-то личным причинам. Может быть, пани просто устала и хочет немного отдохнуть, здесь, на этой скамейке, после усилий, которые потребовались, чтобы вырваться из чисто животного состояния. Но уже через минуту пани двинется в триумфальный путь к высшим формам существования… Чего я, к сожалению, не могу сказать о себе. Я всего лишь обыкновенный лис, а следовательно, стопроцентное животное, без всякой половинчатости, то есть без радужных перспектив на будущее. Вот поэтому, если мы рассмотрим ту, вторую сторону вашей природы, то превосходство пани надо мною, уже достигнутое и закрепленное, а также тот выход в еще более высокие области существования, которые вам доступны, я, простой и безусловный лис, могу только сказать: целую ручку, мадам (поднимается со скамейки в поклоне, который предшествует поцелую руки даме. Но обезьяна, разумеется, не реагирует, поэтому Лис снова садится на скамейку). Впрочем, ваша внешность свидетельствует о том, что нас разделяет столько же, сколько и объединяет. Ваш костюм и положение, в котором вы находитесь, они отнюдь не звериные. На мне только этот лисий мех, а пани одета в человеческий костюм, и вовсе не такой, который лишь защищает от холода и является всего лишь готовым дополнением к биологической адаптации, искусственным дополнением естественной функции. Ваша одежда имеет символический характер, она выражает абстрактное понятие, а следовательно, исключительно человеческое. Пурпур — это королевский цвет и цвет страсти. Серебро — это богатство, эполеты символизируют честь и отвагу. Ваш головной убор выражает остроумие или чувство юмора, чисто человеческую черту, совершенно недоступную нам, животным. Эта вещь (касается цепи, которой обезьяна прикована к шарманке) тоже является делом рук человека. Она выражает привязанность, а следовательно, категорию, которая хотя и известна некоторым домашним животным, все же возникла в уме человека и была у животных только воспитана. Поэтому она известна им лишь со стороны пассивной. Цепи, узлы, решетки и оковы являются наглядным свидетельством духа, поскольку выражают сознательное ограничение, определенную ориентацию, направленное отрицание произвола. И к чему же вы привязаны? Привязаны буквально, буквальность, под которой подразумевается высший смысл, которая выражает духовную привязанность. Вы же не привязаны ни к какой утилитарности ни как, простите за выражение, собака к будке, чтобы охраняла двор, ни как конь к коновязи. Пани привязана к делу, выходящему за пределы утилитарности. А как известно, только тот, кто не животное, может и умеет посвятить себя тому, что бесполезно. Пани привязана к музыке. Простите, можно? (Лис встает и начинает вращать ручку шарманки. Раздаются звуки сонаты ля мажор Моцарта.) Музыка самое чистое из искусств, не выражающее ничего, кроме себя самой. Она более благородна, чем литература, которая хотя уже и не является материей, но еще подчиняется ее законам борьбы за существование сублимированной в борьбе идеи. Она благороднее живописи и скульптуры, которые должны пользоваться формой и образом, а следовательно, не свободы от телесности. Музыка — искусство абсолютное, в котором исчезают последние черты рабства, искусство, освобожденное от образа и слова, этих двух церберов любого сознания, которые, словно тюремные стражи, кормят его, но и стерегут, чтобы не пропало. Когда я слушаю музыку, я яснее всего осознаю то, что я всего лишь лис. Во мне просыпается тоска по недоступному мне совершенству, взгляд мой уносится ввысь. К сожалению, только взгляд… (Перестает вращать ручку шарманки, музыка обрывается.) И я плачу (садится на скамейку). Простите меня, но вы не имеет понятия, что значит находиться на низшей ступени эволюции. Музыка делает очевидной ту пропасть, которая находится между мной и животными, более продвинувшимися, чем я. Сейчас я уже не сомневаюсь, что нас большее разделяет, чем соединяет. Да, между мной и вами пропасть. Пани по ту сторону эволюционного прыжка, а я всего лишь животное (пауза). Вам не холодно? (Пауза.) Вы уже не помните, что такое быть только животным. Впрочем, в те времена, когда пани была животным, еще можно было выдержать это состояние. Морально и материально. Природа еще была единственной реальностью, единственной альтернативой. Быть животным тогда не было позорно, не вызывало трудности выживания. Homo sapiens еще не ослеплял нас своим превосходством и не назывался владыкой всего сущего, а его владения, которых тогда еще не было, не истощали ресурсы природы. Сегодня все обернулось к худшему для нас, зверей. Цивилизация теснит природу, все более ограничивая нашу возможность выживания, а культура вдалбливает в нас комплекс неполноценности. Когда-то на старте мы все имели равные возможности, почему же одни ушли так далеко, а другие остались на том же месте, что и миллиард лет тому назад? Почему вы уже человекообезьяна, а я нет? Это вопрос, на который нет ответа. Я блуждаю среди ночи, преследуемый, и сам в погоне за пропитанием, а в голове беспрестанно: почему, почему, почему?.. (Слышно пение петуха.) Скоро начнет светать, но для меня ночь не кончится. Ночь органического бытия, чистилище биологического существования, слепая тирания инстинктов, заколдованный круг страха и голода, бегства и погони. Не для меня заря духа, божья искра интеллекта, свет восходящего сознания, сверхсознания и суперсверхсознания. Не для меня душа. Душа! Почему я не могу иметь душу? (Лис встает со скамейки. Некоторое время стоит лицом к зрительному залу. Потом обращается к обезьяне.) Пани знает секрет. Пани на полпути между нами, пролетариатом творения, и человеком, властителем этой земли. Пани знает, что надо делать, чтобы не остаться навсегда на дне. Я умоляю вас, откройте мне этот секрет. В память о нашем общем прошлом, из жалости к бедному родственнику, принимая во внимание интересы эволюции. Разве эволюция не является единственным законом, единственной истинной религией, единственным смыслом мироздания? Разве прогресс, движение к совершенству, восхождение все к новым и новым вершинам не является единственной целью, единственной причиной существования? А если так, то вы не имеете права мне отказать. Пойдем вместе. Вы станете человеком, а я обезьяной. Потом, когда человек станет ангелом, я займу место человека. Но это еще не конец. Возможны и дальнейшие степени эволюции, до сих пор нам неизвестные. Архангел, архиархангел и все выше и выше, к головокружительным высотам. Впереди человек, за ним пани, а за пани я. Нескончаемое шествие к вершинам. Вы представляете? Почему вы не радуетесь? Только одно словечко, и пани станет больше, чем обезьяной. Пани станет мессией, освободителем всех тварей, которые до сих пор исключены из марша на небеса. Вы скажете? (Петух поет второй раз. Лис наклоняется над обезьяной. Понижает голос.) Еще ночь, но через минуту взойдет солнце. Лучшего момента, чтобы выдать мне секрет, уже не будет. Свет, который пани подарит мне, соединится воедино с лучами восходящего солнца (Лис берет фонарь, гасит его, теперь на сцене полная тьма.) Тьма способствует исповедям, а утро будет временем сенсаций. Мы одни, но через минуту появится человек, ваш кузен, импресарио, опекун. Человек ревнует к тому, что вы знаете этот секрет. Он хочет остаться властителем создания согласно обещанию, которое ему дал Генезис: «…и пусть господствует над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над всей землей, и над всеми гадами, ползающими по земле». Человек не хочет, чтобы рыбы, птицы, гады и все звери познали секрет человечности. Но вы ведь знаете этот секрет. Еще есть время, чтобы мне его сообщить, прежде чем придет человек и помешает нам. Человек ревнует к своей человечности. Человек — венец творения, человек — высшая форма существования на этой земле. Говорите же! Я хочу стать человеком! (Петух поет в третий раз. Сцена освещается и теперь видна вся. На земле обрывки газет, пустые бутылки и пустые консервные банки. В глубине сцены и немного левее, если смотреть от зрительного зала, голое дерево. На дереве висит шарманщик. Разумеется, недопустимо, чтобы публика могла заметить присутствие повешенного на втором плане раньше. Если регулирование света окажется недостаточным, можно заслонить повешенного черным газом и высветить его тогда, когда будет надо. На нем бедный потертый и бесцветный сюртук. Длинное кашне несколько более живого цвета закрывает шею и свободно ниспадает вдоль мертвого тела. Лис стоит перед обезьяной лицом к повешенному, некоторое время смотрит на него. Мало-помалу освещение достигает своего максимума и уже не меняется). Ну, так я пойду, пожалуй. (Выходит направо.)
