Мацей Войтышко - Семирамида
ЕКАТЕРИНА. Но как их просветить?
ДИДРО. В первую очередь — освободить.
ЕКАТЕРИНА. Невежественных?
ДИДРО. Нелегко просвещать раба.
ЕКАТЕРИНА. Но легче, чем освободить непросвещенного.
ДИДРО. Ничто так не способствует просвещению, как свобода.
ЕКАТЕРИНА. Это так. Но свобода для мужика чаще всего означает анархию.
ДИДРО. Следует учить и освобождать. Одновременно.
ЕКАТЕРИНА. Шаг за шагом. Ты составишь для меня такой проект? Как просветить мой народ? Проект образования для всего общества?
ДИДРО. Но ведь я, собственно, немного знаю о России. Единственное, чему я научился, это чихать по-русски.
ЕКАТЕРИНА. Разговаривай, с кем захочешь. Изучай. Выпытывай. Составишь для меня этот проект? Ты готов?
ДИДРО. Попытаюсь.
Оба выходят.
Сцена 3
ДИДРО. Итак, я стал изучать народ, для которого мне предстояло создать проект системы просвещения. И начал с изучения Мавры.
Входит Мавра.
У тебя есть семья?
МАВРА. Что?
ДИДРО. Есть ли у тебя семья? Братья, сестры, родители?
МАВРА. Нет. Да.
ДИДРО. Так — да или нет?
МАВРА. Нет. Не помню.
ДИДРО. Ты не помнишь свою семью?
МАВРА. Мне было шесть лет, я бегала перед избой, а тут проезжала телега управляющего. Его люди вылавливали всех детей, которые уже хорошо ходили, и сажали их на телегу. На продажу. Меня сразу же продали в Петербург камердинеру графа Панина. Он меня многому научил. Дал мне французскую книжку и велел читать. Его старшая дочь — горничная, от нее я научилась накручивать локоны.
ДИДРО. А как ты оказалась в театре?
МАВРА. Княгиня Дашкова купила меня, когда мне было тринадцать лет специально для государыни.
ДИДРО. А потом ты бывала в родной деревне?
МАВРА. Никто не помнит как та деревня называлась.
ДИДРО. А другие актеры? Тоже взяты из деревни?
МАВРА. Или из дворовых.
ДИДРО. Как же тебе представляется твое будущее?
МАВРА. Что?
ДИДРО. Что с тобой станет к старости?
МАВРА. Я коплю на приданое.
ДИДРО. И уже присмотрела жениха?
МАВРА. Зависит от того, сколько накоплю.
ДИДРО. А чему бы ты хотела научить своих детей?
МАВРА. Чему?
ДИДРО. Представь себе — вот ты вышла замуж. У тебя сынок и дочка. Чему ты хотела бы их научить?
Мавра молчит.
Ну, попытайся фантазировать — вот ты разбогатела, вышла замуж, у тебя двое славных, здоровых детей, мальчик и девочка. Чему ты хочешь их научить?
МАВРА. Извините, сударь. (Кланяется и выбегает, сдерживая рыдания.)
ДИДРО. Я все понял. Мавра, по какой-то причине, не могла иметь детей.
Входит Гримм.
ГРИММ. Только этого недоставало, чтобы она рожала детей. Тогда каждый дворец был бы полон побочными детьми от лакеев и горничных. Ты только себе представь? К счастью, наука достигла в этой области поразительного прогресса. Она делает человека свободнее, во всех отношениях.
ДИДРО. Да, это было бы смешно, но зато в согласии с законами природы.
ГРИММ. Наш бывший друг Жан Жак Руссо, свято верящий в разумность законов природы, в результате отдал пятерых своих детей в приют, чтобы они не мешали его размышлениям над совершенством натурального порядка вещей.
ДИДРО. Горничная страдает, потому что не может иметь детей, философ же от них избавляется, поскольку дети ему мешают. Кто из них ближе к натуре?
ГРИММ. Этого я не знаю. Зато знаю, кто более счастлив.
ДИДРО. Так кто же?
ГРИММ. Тот, кто богаче. Деньги освобождают нас от повседневности, уродства… и от природы.
ДИДРО. Это плоско и аморально.
ГРИММ. Здесь, в этой стране, несколько преждевременно проповедовать добродетели. Они еще не дозрели, хотя кое в чем уже успели прогнить.
ДИДРО. Мне порой начинает казаться, что это другой мир, не до конца мне понятный. Порой возникает впечатление, что большинство слов имеет здесь совершенно иной смысл, чем во Франции. Горничная вовсе не означает горничную.
ГРИММ. А философ не обязательно играет роль философа. Только двор всегда остается двором. Главное, чтобы на руках были нужные карты.
ДИДРО. Да. И чтобы не впасть в немилость.
Входит Бестужев.
БЕСТУЖЕВ. Впасть в немилость? Кто впал в немилость? О ком вы говорили?
ДИДРО. Мы говорили о дворе. О том, что при всех дворах мира самое главное — не лишиться благорасположения.
БЕСТУЖЕВ. Не мне об этом рассказывать. Я пережил некогда страшные минуты, когда императрица Елизавета повелела меня арестовать и подвергнуть пытке, справедливо подозревая, что я содействую не Петру, а его супруге. Я с ней переписывался. Мне, к счастью, удалось заблаговременно сжечь все бумаги, в том числе — мой собственный проект устройства государственного правления после смерти Елизаветы. И чуть было не увлек за собой в пропасть будущую императрицу. Но великая княгиня Екатерина не сказала ни слова и меня не выдала.
Сцена 4
Входят Петр и Елизавета. К ним присоединяется Екатерина, которая сразу же падает на колени.
ПЕТР. Она злая и глупая! Злая и глупая!
ЕЛИЗАВЕТА (к коленопреклоненной Екатерине). Вас одолела гордыня! Потрудитесь вспомнить, как однажды в Летнем дворце я вас спросила, не болит ли у вас шея, заметив, как вы едва мне поклонились. Из гордости — лишь чуть кивнули!
ЕКАТЕРИНА. О, Боже, неужели вы, государыня, допускаете мысль, что я способна выказывать гордость по отношению к вам? Клянусь, у меня ничего подобного и в мыслях не было!
ЕЛИЗАВЕТА. Вы почитаете себя умнее всех на свете!
ЕКАТЕРИНА. Если бы я так думала, ничто не могло бы лучше избавить меня от подобного заблуждения, чем мое нынешнее положение. Я благодарна вашему императорскому величеству за все оказанные мне благодеяния, и заверяю вас, что величайшим несчастьем всей моей жизни будет лишиться благосклонности вашего величества. Я прошу отослать меня к моим родственникам.
ЕЛИЗАВЕТА. Как же это — отослать? Не забывай, сударыня, здесь твои дети!
ЕКАТЕРИНА. Мои дети в ваших руках и нигде им не может быть лучше.
ЕЛИЗАВЕТА. Просто смешно! А что я скажу всему свету?
ЕКАТЕРИНА. Расскажете, если сочтете это уместным, чем я навлекла на себя вашу, государыня, немилость и ненависть великого князя.
ПЕТР. Какое бесстыдство!
ЕЛИЗАВЕТА. А на какие средства вы собираетесь жить в своей семье?
ЕКАТЕРИНА. На те же, что и прежде, когда еще не имела чести пребывать здесь!
ПЕТР. Хо, хо, хо!
ЕЛИЗАВЕТА. Ваша мать бедствует! Ей пришлось уехать в Париж.
ЕКАТЕРИНА. Знаю. Прусский король преследует ее за чрезмерную преданность интересам России.
ПЕТР. Теперь вы сами убедились, государыня, сколько в ней злости! Прусский король никого не преследует!
ЕЛИЗАВЕТА. По этому делу у меня есть свое мнение. И прошу вас, сударь, не вмешиваться, если вас не спрашивают. А вы, сударыня, ввязываетесь в дела, которые вас не касаются. С каких это пор иностранная политика стала входить в компетенцию супруги престолонаследника. Вы переписываетесь с министром Бестужевым.
ЕКАТЕРИНА. Те три письма…
ЕЛИЗАВЕТА. Бестужев утверждает, что их было больше!
ЕКАТЕРИНА. Если он так утверждает — он лжет…
ЕЛИЗАВЕТА. Хорошо. Если Бестужев лжет, я велю его пытать.
ЕКАТЕРИНА. Вы поступите, как сочтете нужным.
ПЕТР. Она злая и глупая. Злая и глупая!
ЕЛИЗАВЕТА. Я могла бы еще многое вам сказать, но сейчас не хочу, иначе вы окончательно рассоритесь.
ЕКАТЕРИНА. И я бы хотела открыть вам душу и сердце.
Елизавета выходит.
ПЕТР. Я разведусь с тобой, а моя новая супруга будет наверняка послушнее.
ЕКАТЕРИНА. Я не намерена спорить.
ПЕТР. Уж она-то не станет проводить собственную политику.
ЕКАТЕРИНА. Все ваши обвинения безосновательны.
ПЕТР. Погоди! Я найду новые доказательства!
Петр выходит. Екатерина остается на коленях.
Сцена 5
ГРИММ (к Бестужеву). И вас пытали?
БЕСТУЖЕВ. Нет. Ведь против меня не было никаких доказательств. Но всякое могло случиться… Разве моя любовь и преданность ей безосновательны?
ГРИММ. Да, подобные обстоятельства связывают узами дружбы и верности на всю жизнь.
ДИДРО. Вы чрезвычайно привязаны к императрице.
БЕСТУЖЕВ. Я люблю ее, как дочь. (Кланяется и выходит.)
ДИДРО. Ты понял, чего он хотел?
ГРИММ. То было предостережение.
ДИДРО. От чего?
ГРИММ. От намерения конкурировать.
ДИДРО. Ты шутишь. Чем мы можем ему угрожать?
ГРИММ. Естественно, ничем. Я выступаю в роли шута. А вот с ролью наставника дело обстоит хуже…
ДИДРО. Что ты хочешь этим сказать?
ГРИММ. Просто я наблюдаю и делаю выводы. И тревожусь за тебя. (Выходит.)
ДИДРО. И он был прав. Но я, вопреки всему, создал проект организации просвещения в России, опираясь на немецкий и французский опыт, и передал его в руки Екатерины. Проект казался мне разумным, хоть и несколько радикальным. Он побуждал к расширению гражданских свобод.
