Михаил Загоскин - Г-н Богатонов, или Провинциал в столице
Граф. Вы напрасно беспокоитесь.
Г-н Богатонов. О, ваше сиятельство, я знаю различать людей.
Мирославский. Однако ж на этот раз ты ошибся.
Г-н Богатонов. Я не знаю сам, что со мною сделалось. Батюшка граф, ваше сиятельство! мне так совестно, так стыдно, ну хоть бы сквозь землю провалиться!
Граф. Помилуйте, сударь, что за важность, вы ошиблись; это со всяким может случиться.
Г-н Богатонов. Как можно ошибиться! как не узнать с первого взгляда знатного человека. Ах я животное! — А тебе не стыдно не шепнуть мне на ухо.
Мирославский. Ведь я говорил, чтоб после не пенять.
Г-н Богатонов. И, братец! да кому придет в голову, что его сиятельство граф Владимилов будет так низко кланяться.
Мирославский. В самом деле, граф, боитесь ли вы бога; вам надобно было, как знатному человеку, чуть-чуть кивнуть головою.
Г-н Богатонов. Человек!
Приходит.
Зови скорей всех сюда! Ваше сиятельство! позвольте мне представить вам мою старуху и племянницу.
Граф. Я сочту себе за большую честь.
Г-н Богатонов. Помилуйте, честь вся для них! Да прошу покорно садиться!
Граф. Да для чего же вы не изволите сами сесть, г-н Богатонов?
Г-н Богатонов. И, ваше сиятельство, я постою; ведь у меня от этого ноги не отвалятся. Сделайте милость.
Граф. Я не сяду прежде вас.
Г-н Богатонов. Если вы приказываете. (В сторону.) Как он вежлив! Ну, кто бы подумал, что у него четыре тысячи душ!
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, г-жа Богатонова, баронесса, князь и Лиза.
Г-н Богатонов (подводя жену). Батюшка граф! честь имею рекомендовать вам жену мою. (К жене.) Его сиятельство граф Владимилов.
Г-жа Богатонова. Милости просим; мы очень рады.
Г-н Богатонов (подводя Лизу). Племянница наша.
Граф (целует у нее руку). Как давно, сударыня, я не имел счастия вас видеть.
Г-н Богатонов. Как, ваше сиятельство! да вы разве знакомы с Лизонькой?
Граф. Я имел удовольствие пользоваться приязнью ее покойной матушки.
Г-жа Богатонова. Ты позабыл, батюшка; Лизонька нам об этом сказывала.
Г-н Богатонов. Точно, точно! Экая память; а кажется, не проходило дня, чтоб племянница о графе не говорила.
Граф (к Лизе). Должен ли я верить этому, сударыня?
Лиза. Могла ли я забыть человека, которого покойная моя матушка называла другом.
Г-н Богатонов. Ваше сиятельство! позвольте мне познакомить с вами приятеля моего князя Блесткина.
Князь. Если не ошибаюсь, я имел некогда удовольствие встречаться с вами у общих знакомых.
Граф. Точно так, сударь.
Г-н Богатонов. А вот баронесса Вольмар, приятельница моей жены.
Баронесса (тихо Богатонову). Вы могли бы избавить меня от этой рекомендации.
Граф. Извините, сударыня, я никак не мог узнать вас — вы так переменились.
Баронесса. Боже мой! Граф, вы говорите, как будто я целые сто лет не имела чести вас видеть.
Г-жа Богатонова. Человек! стулья!
Приносят.
Г-н Богатонов (к Лизе, подле которой сел граф). Пусти-ка, племянница, меня к графу.
Граф. Не беспокойтесь, мне очень хорошо.
Г-н Богатонов. Нет, нет! я сам хочу занимать такого дорогого гостя.
Мирославский (тихо Богатонову). Живешь ты всегда с знатными, а не знаешь, что они церемоний терпеть не могут.
Г-н Богатонов. Ну, ну, хорошо. (Садится подле Лизы.)
Баронесса (тихо князю). Вы знаете этого Владимилова?
Князь (тихо). Знаю. Педант, — настоящая нравоучительная книга!
Г-жа Богатонова. Что, батюшка граф, вы надолго изволили к нам в Петербург пожаловать?
Граф. Не знаю сам, сударыня. Здоровье мое после прошлогоднешней болезни не совсем еще поправилось; я намерен посоветоваться с докторами.
Г-жа Богатонова. О, вас здесь тотчас вылечат, да еще и без лекарства.
Г-н Богатонов. Да, да, без лекарства. (Мирославскому.) Что, брат, чай, у вас в глуши про эти чудеса еще и не знают?
Мирославский. Ты, верно, хочешь говорить о магнетизме;[9] нет, и у нас о нем много сказок сочиняют.
Г-н Богатонов. Как, сказок! Ты не веришь, что посредством магнетизма можно прочесть письмо, не вынимая его из кармана?
Мирославский. Прошу покорно!
Г-н Богатонов. Что душа может говорить в человеке и рассказывать, какими лекарствами лечить больного?
Мирославский. Какой вздор!
Г-жа Богатонова. Нет, батюшка, не вздор, а точная правда! Вот, например, дочь приятельницы моей Глупоновой была всегда такая слабая, такая бледная, и никакие лекарства ей не помогали; стали ее магнетизировать, душа в ней заговорила и сказала, что надобно ее замуж выдать, Ну, как вы думаете? Лишь только она вышла за князя Лестова, то как рукой сняло: откудова взялось здоровье.
Мирославский. Да, это настоящие чудеса!
Князь. В природе нет никаких чудес, и все это можно доказать естественным образом.
Г-н Богатонов. Конечно можно; и если ты не веришь, то я тебе докажу.
Мирославский. Посмотрим; докажи, докажи!
Г-н Богатонов. Да только поймешь ли ты?
Мирославский. Почему знать, говори.
Г-н Богатонов. Ну, так и быть; слушай же! Вот видишь ли: магнетическая жидкость, то есть жидкость магнетическая, есть некоторого рода жидкость; влияние, которое она, некоторым образом, так сказать... одним словом... Растолкуй ему, князь!
Князь. Вы хотели сказать, что посредством действия ее на нервную систему, дирекция нервов, в отношении своем к нервам, по всеобщей системе влияния, имеет некоторое влияние, которое, симпатизируя с общим влиянием, производит сие действие. (Богатонову.) Вы понимаете меня?
Г-н Богатонов. Как не понять: это ясно!
Князь. Я только пояснил то, что вы сказали.
Мирославский. Подлинно пояснили! Жаль только, что я ничего не понял.
Г-н Богатонов. Бедненький! Вот то-то и дело, чему научишься в деревне? Надобно жить между просвещенными людьми, чтоб понимать такие глубокие материи.
Князь. Должно признаться, род человеческий идет гигантскими стопами к совершенству: беспрестанно делают новые открытия; люди становятся умнее, просвещеннее везде, выключая любезного отечества нашего.
Граф. Выключая отечества нашего! Мне кажется, князь, что нигде просвещение не имело таких скорых и блестящих успехов, как в нашем отечестве.
Князь. Да, мы сделали блестящие успехи, только в чем, если смею спросить?
Баронесса. Берегитесь, mon cousin!{14} вы делаете такой решительный вызов; ну, если граф вам сейчас докажет?
Князь. Боже мой! я уверен в этом; но, несмотря на то, желал бы очень знать что-нибудь об этих блестящих успехах.
Граф. По всему видно, вы не желаете этого.
Князь. Да что у нас хорошего? Мы хвалимся своим Петербургом. Люди, которые не бывали никогда далее заставы, называют его первым городом в свете; а что значит этот первый город в свете перед каким-нибудь парижским предместием!
Г-н Богатонов. Простая деревня или много что уездный городишка.
Князь. Имеем ли мы хоть что-нибудь, чем гордится Франция? Где у нас Лувр, Пале-Рояль, Тюльери, Пантеон?[10]
Г-н Богатонов. Да, да! где у нас этакие города?
Граф. Это все равно, если б я спросил француза: где у вас адмиралтейство, биржа, набережные, решетка Летнего сада...
Князь. Решетка Летнего сада! Но что значит она перед тюльерийскою, которая есть чудо искусства; которая отделана с таким вкусом, с таким совершенством; которая, можно сказать, сделана вся ан филаграм?{15}
Г-жа Богатонова. Ан филаграм!
Баронесса. Возможно ли?
Граф. Я сам, сударь, был в Париже...
Князь. И, сударь, кто нынче не был в Париже. Тем хуже для тех, которые были в нем и осмеливаются делать такие параллели.
Г-н Богатонов (тихо Мирославскому). Он совсем загонял графа.
Граф. Вы правы, князь! Как можно хвалить что-нибудь русское, как можно хвалить народ, который, под предводительством своего государя, освободил от ига всю Европу,[11] которого каждый шаг был ознаменован победами; это было бы так натурально, и чем бы можно было тогда отличиться от обыкновенного человека?
