Эдвард Радзинский - Приятная женщина с цветком и окнами на север
Она. Да, невезучая… И вы — невезучий… Так какого же черта…
Он. А я объясню все чин чином… А если я кусочек колбаски…
Аэлита начинает хохотать. Задыхается от смеха, это почти истерика.
Она. Садитесь, жрите.
Федя волком набрасывается на еду.
Сел — аферист!.. Ни стыда ни совести.
Он (давясь, ожесточенно жует). Значится так: влюблялся я часто, но безответно. Я даже там…
Она. Где это «там», разрешите спросить?
Он. Ну — там.
Она. В санатории для аферистов, да?
Он (уклончиво). В учительшу влюбился… она у нас там в школе преподавала. А у меня образование небольшое.
Она. Шесть классов с братом на двоих.
Он. И пошел, значит, я там в школу. И сразу влюбился в эту учительшу. И чтобы ее чаше видеть, в одном классе все три года просидел, представляете? И вот это подметил Василий уважаемый. И говорит: «Сидоров, а ты у нас — мечтатель». И чтобы с мечтаний меня сбить, начал он рассказывать мне истории разные из своей прежней жизни. Скажу — циничные истории. Слушал я, слушал — чувствую: протестует все во мне! Говорю ему: «Василий, уважаемый, неужели за цельную жизнь ни одной женщины ты не встретил?» «Как же, как же, говорит, была такая встреча». И рассказывает мне про вас, как вы семьсот семьдесят дали — все подробнейшим образом. И так меня это проняло! А Василий подметил: «Чую, говорит, хочешь вступить с нею во взаимно-дружескую переписку…» И адресок ваш мне передает…
Она. Продает.
Он. А иначе нельзя было. Вы про калым слыхали, конечно. Вот Василий мне и поясняет: чабан за черкешенку платит отцу до пяти тысяч!.. Неужели ты, русский человек, за свои мечтания… за свою любовь… Но тут я разволновался! Я, Аэлита, уважаемая, шик люблю. Федя — шикарный парень, он умеет сорить деньгами! И все мои деньги, трудом заработанные, за адресок ваш отдал… А долг за телевизор — семьсот семьдесят рублей на себя принял. Вы не бойтесь, за Федей Сидоровым не пропадет! Как на работу устроюсь — в год отдам! Ну а писать к вам от его имени — это Василий уважаемый сам придумал. Пиши ей, говорит, а потом лично приедешь, сердце у нее доброе.
Она (яростно). Мало того, что к тебе является аферист и урод…
Он. Аэлита Ивановна…
Она. Мало того, что он облапошивал тебя три года…
Он. Уважаемая!
Она. Мало того, что он сожрал все, что было у тебя к Новому году… Оказывается, он же за тебя пострадал! Ты ему еще и должна!
Он. Я не говорил!
Она. И при этом он верит, что эта дура не выгонит его к чертям! Убирайся вон!
Он. Ухожу! Я предупреждал! Невезучий я!
Она. Аферист! Турок! Чтоб ноги твоей…
Он. Как совесть подскажет!
Она замолчала.
Только просьбица у меня к вам… Сейчас без пятнадцати… Новый год — через пятнадцать минут…
Она (с новыми силами ). Ничего не знаю! Уходи! Уходи… пока цел! А то… а то… а то… (Бессильно .) А то…
Он. Милицию позовете? Да ради бога! Все как совесть подсказывает!
Она бессильно плачет.
Значится, так: я только Новый год с вами встречу — и все. Есть примета такая: чтобы по-людски жить дальше… чтобы жизнь наладить… надо Новый год с добрым человеком в тепле встретить. Можно? А как часы пробьют двенадцать — все! Исчезаю!
Она молчит.
Так я разливаю (И он поспешно разливает шампанское .) Нолито. Она (бессильно ). И не прогнала… Ну что за дела!
Бьют часы.
Он (торжественно ). С Новым годом, Аэлита Ивановна, уважаемая, с новым счастьицем… Как говорится, «отвяжись худая жизнь — привяжись хорошая». (Пьет)
И она тоже, вздохнув, пьет. Звонок телефона.
Голос. Хочу поздравить тебя с наступившим.
Она. И тебя тоже… Апокин.
Голос. Ну как твой Жан Габен?
Она. Спасибо, пьем и веселимся.
Голос. Я рад.
Она. Я рада, что ты рад.
Голос. Я рад, что ты рада, что я рад.
Гудки в трубке. Она смотрит на Федю, тот посапывает у стола.
Она. Жулик треклятый, заснул?!
Он (с трудом открывая глаза). Разморило, уважаемая. Столько на холоду к вам ехал.
Она. Не говори таким жалостливым голосом… Все равно сейчас уберешься отсюда! Ну… я не знаю… Ну почему ты к своим родителям не поехал?
Он. Нету у меня родителей…
Она. Опять на жалость? Опять?
Он. Ни отца нет, ни матери…
Она. Не смей!
Он (выкрикивая). Сирота я! Детдомовский!
Она. А мне все равно: мне хоть от пыли дворовой родись — все равно уберешься!
Он (степенно). Я не от пыли родился, уважаемая, а от благородного отца и честной матери. И оскорблять меня не надо… Просто бросили они меня. Невезучий я… А в детдоме хорошо было… В сольный ходил, в хоре пел.
Она. Это ты-то в хоре?
Он. Голос у меня был тенор… Но — невезучий… И с годами поломался голос.
Она. Только про хор не заливай… Я сама в хоре пою.
Он. А я сразу понял, что вы в хоре. Вон у вас фото стоит — все со ртами разинутыми. Это — ваш хор. И у меня такая же фота была… (вздохнул) когда-то. Мы все стоим со ртами разинутыми. Это — наш хор… Знаете, Аэлита, уважаемая, я хочу поднять тост за то, чтобы мы пели в одном хоре…
Она. Таких аферистов в хор не принимают.
Он. Был я в хоре! Был! На спор!.. Ну давайте: вы пойте, а я что угодно подхвачу… Идет?
Она (становится в позу, поет). «Однозвучно гремит колокольчик…»
Он (изображая колокольчик). Дон!
Она. «И дорога пылится слегка…»
Он (с чувством). Донн!
Она. «И уныло по ровному полю…»
Он. Донн!
Она (остановилась, смущенно). Действительно, пел в хоре, видно.
Он. Было в моей жизни не только дурное, Аэлита, уважаемая… Ау вас альт, скажу, редкой красоты. Такой — тембристый! (Замолчал)
Ей стало его жалко.
Она. Ну что там… молчите?
Он. Не знаю, о чем и говорить…
Она. Я тоже не знаю, о чем беседуют с ворами да бандитами. Опыта мало. Всего во второй раз довелось… Ну хорошо, ну расскажи, как «там» очутился. Только нормальным голосом, не жалостливо, как голубь!
Он. Значится, я из города-курорта Сочи. Воспитывался в детдоме. А вокруг — шик-блеск, гульба всякая. Официантам в ресторанах за воротник четвертные суют… А я — дитя малое…
Она. Опять, да?
Он. «Короче — мы из Сочи»… Сбился с пути: стал я шулером. Находил на пляжу партнеров и обыгрывал их на деньги. Я, Аэлита, уважаемая, в карты любого в любую игру обыграть могу.
Она. Ну уж — в любую?
Он. Ну!
Она. И в дурака?
Он. Ну!
Она. Меня, между прочим, в дурака в жизни никто не обыгрывал!
Он. Значится, сейчас сделаем.
Она приносит колоду карт, молча сдает карты. В тишине становится отчетливо слышен «Новогодний огонек», который передают за стеной по телевизору
(Очень оживился .) Слышите, слышите…
Она. «Огонек» новогодний у соседей за стеной. Большое спасибо вашему другу аферисту… Только так теперь телевизор смотрю — через стенку… Спасибо, у нас в доме слышимость…
Он (уклончиво). Хазанов… Ой, так я люблю, когда он студента кулинарного техникума показывает… (Хохочет) Помните: «Бабки синенькие»… Тот думал, что это бабки… ну — бабки… А это были бабки — ну, деньги… И вот он говорит: дай мне бабки… (Хохочет)
Она (тоже хохочет). Только вы — дурак, по-моему…
Он. Да? Отвык немного… Ничего, мы сейчас по новой. (Сдает) Слышите, слышите — Райкин… Вот кого уважаю: остро выступает. (Изображает) «Кактвое фамилие». (Хохочет) У него там, значит, зверей в зоопарке кормят… И вот один тип… — жмот, ну он им корма жалеет — «хыщники» их называет… Говорит, «хыщники»…
Она. Только карту сбрасывать не надо.
Он. Простите… (Извиняясь) Ну, три года без практики…
Она. А вы, кажется…
Он. Да?
Она. Да! Дурак!
Он. Ну что ж… (Сурово) Будем по-серьезному.
Она (сдает вновь карты :). «Козыри крести — дураки на месте».
Он. Слышите, слышите. Пугачева запела… Так я ее люблю…
