Борис Акунин - Весь мир театр
Танец окончен. Ученица забирает барабан, гейша садится к сямисену и поет красивым, низким, чуть хрипловатым голосом, глядя на самурая.
О-Бара (поет).
Как оплетается вьюнок
Вкруг криптомерии могучей,
Хотела б я, мой господин,
Вкруг тела вашего обвиться.
Свои листочки-лепестки,
Свой аромат, свои цветочки
Я посвятила б только вам,
Мой повелитель драгоценный!
Кубота слушает, покачивая головой в такт. Окасан искоса поглядывает на него: доволен ли. Но время выступления О-Бары на ханамити происходит следующее.
Киндзо, пользуясь тем, что зрители поглощены пред ставлением, приступает к своему воровскому делу. Сначала он ловко обшаривает соседа-ронина: ищет за поясом, в широком рукаве, приподнимает сзади полу кимоно. По ничего цепного не находит и брезгливо качает головой. Двигаясь на корточках, переползает немного вперед. Начинает обрабатывать купца. Тут ему везет гораздо больше. Он вынимает из рукава кошель, из-за пояса шелковый кисет и позолоченную трубку, в подкладке кимоно находит потайной карман, откуда выуживает несколько золотых монет. Выступление гейши заканчивается. Она низко кланяется одному Куботе и с глубоким вздохом, который сопровождается жестом «Чувственное волнение», удаляется на противоположную сторону сцены, где садится.
Кубота (хозяйке). Прелестница какая! Глядел бы и глядел. На что уж я немолод, и то вскипела кровь. А князю и подавно понравится она. С княгиней, право слово, неловко и сравнить. Жену ведь господину родитель подбирал. Не о красе он думал — о пользе для казны…
Окасан. Позволите ль теперь мне Идзуми пригласить? Она иного стиля, но тоже хороша.
Кубота кивает, хозяйка хлопает в ладоши. Появляется Идзуми. Она в неброском, но элегантном кимоно бело-голубого цвета с серебряным шитьем. Двигается плавно, почти невесомо. Взгляд опущен. Кланяется сначала гостю, потом хозяйке. потом публике. Ее ученица Сэн-тян порывисто поднимается, бежит к сцене и подает веер, после чего не торопится вернуться на место.
Идзуми начинает медленный, изысканный танец.
Кубота (взволнованно). О, сколько благородства! Рисунок танца чист! Она точь-в-точь, как ива над тихою рекой!
Сэн-тян (звонко). Вы слышали, сестрица? Он танец оценил! Он ивою назвал вас над тихою рекой!
Окасан. Негодница какая! Несносное дитя! Она у нас недавно. Простите, господни!
Кубота так увлечен гейшей, что не слышал ни крика, ни извинений. Сэн-тян бегом возвращается назад, взяв у Идзуми веер. Та садится к аишеену. играет и поет.
Идзуми.
Все истинно красивое неявно,
Не слепит, не бросается в глаза.
У красоты такой негромкий голос,
Не всякий его может услыхать.
Прекрасное пленяет совершенством.
Непостижимой тайною полно,
Оно откроет лишь свою частицу —
Но этого довольно знатоку…
Сэн-тян (обернувшись к залу). Слыхали все? Слыхали? О, как она поет! На свете нету краше моей Идзумн-сан!
Юба толкает ее локтем в бои, девочка умолкает. Но время выступления Идзуми вор продолжает работать. Обчистив купца, он перебирается к «монаху». Здесь его ждет сюрприз. Ничего не обнаружив в рукаве. Киндэо приподнимает край рясы — там блестит шинок обнаженного меча. Вор в страхе отползает. При страивается позади Юбы. Хочет сунуть руку ей за пояс. но, не удержавшись, любовно поглаживает обтянутое тканью крутое бедро.
Не оборачиваясь. Юба хлопает неведомого наглеца по руке. Киндзо затихает.
Идзуми заканчивает петь. Снова кланяется на три стороны и, потупив взор, удаляется, чтобы сесть рядом с О-Барой.
Кубота (громко). Моя была бы воля, я б поиск прекратил! Наложница такая как раз нам и нужна! Скромна, манер прекрасных, собою хороша! И чести господина не нанесет урон. А главное — в ней виден тот истинный югэн, без коего вульгарна любая красота.
Наклоняется к Окасан и что-то горячо ей говорит.
Сказитель.
И долго превозносит Идзуми самурай.
Ценитель он югэна, «сокрытой красоты».
Все семь ее отличий Идзуми назвала
В своей негромкой песне, пленившей старика.
А в заключенье речи Кубота от души
Былой своей подруге полезный дал совет.
Кубота. Хоть князь в искусстве сведущ, но молод он еще. Неплохо б представленье расцветить, оживить. Пущу я дом «Янаги» последним выступать…
Окасан делает жест «Незаслуженная обида», но Кубота ей хитро улыбается.
От гейш, от песен, танцев, успеет князь устать. Вот тут ты и предъявишь товар ему лицом. Сначала пустишь розу (кивает на О-Бару), чтоб пробудился он. Потом ты сделай вот что: жонглера иль шута найми повыкрутастей. Князь любит ловкачей. Пускай он похохочет над зрелищем простым. Но выйдет тут Идзуми, и обомлеет он. Вульгарная забава отличный даст контраст, чтоб оценить югэна изысканный узop.
Сказитель.
Уходит гость высокий.
Окасан вслед ему
Поклоны посылает, растрогавшись до слез.
Его расположенье, приязненный совет
Сулят хозяйке дома невиданный барыш.
Окасан, беспрестанно кланяясь, провожает самурая. Все присутствующие склоняют лбы к земле, лишь Сога, как подобает человеку благородного звания, кланяется не столь низко.
Именно поэтому он первым видит, как «монах», едва лишь господин Кубота с хозяйкой скрылись за кулисой, резко разгибается. вскакивает и, выхватив спрятанное оружие, бросается вперед. Всё происходит в одно мгновение. Сэн-тян с визгом хватает убийцу за рясу. Тот спотыкается, высвобождается, но за эту секунду Сога тоже успевает подняться и обнажить меч. Убийца с яростным криком бежит к Идзуми, занося клинок. Та в ужасе застывает, прикрыв лицо руками. О-Бара проворно откатывается в сторону. Зрители кричат, мечутся.
Но ронин двигается еще быстрей, чем «монах», и, вскочив на ханамити, заслоняет собою Идзуми. Происходит поединок па мечах. Убийца издает гор тинные крики. Сога безмолвен.
Сказитель (очень часто бьет в барабан, говорит быстрым речитативом).
Остер клинок злодея, движения быстры!
То спереди, то сбоку наскакивает он!
Но Согу не напрасно прозвали «Первый Меч».
В искусстве фехтованья он первый среди всех.
Наконец, после точно рассчитанного удара Соги, «монах» падает мертвым. Ронин застывает в положении выпада. Замирают без движения и все остальные: кто закрыв лицо, кто с воздетыми руками.
Свет меркнет. Занавес закрывается.
Сцена поворачивается.
Картина втораяПередняя часть сцены изображает сад чайного дома «Янаги». Это основная, несменяемая декорация. Там декоративный мостик, молодая яблоня, большой каменный фонарь. Чуть в глубине — узкая приподнятая веранда-энгави, обрамляющая павильон. На энгаве по краям два масляных фонаря, которые, в зависимости от времени суток, то горят, то нет. Сёдзи (бумажные стены павильона) тоже могут быть то раздвинуты, то задвинуты. Сейчас они закрыты. Внутри горит свет, виден силузт Идзуми, которая сидит и медленно перебирает струны сямисена. Звучит печальная прерывистая мелодия. Ночь. В саду темно.
Сказитель бьет в барабан — по энгаве, бесшумно ступая, проходит и исчезает Сога, его рука лежит на рукоятке меча.
Сказитель.
Когда у врат «Янаги» возник переполох,
Удобный этот случай вор наш не прозевал.
Украденные вещи напарнику отдал.
И в суматохе шумной пробрался в чайный дом.
До ночи затаился, но лишь сгустилась тьма,
На поиски добычи отправился, ловкач…
Бьет в барабан.
Появляется Киндзо, Озирается по сторонам. Видит силуэт гейши. Застывает, очарованный музыкой.
Сказитель.
С дневного покушенья прошло лишь шесть часов.
Не спит Идзуми, трепет не может превозмочь.
В сад, пятясь, входит Юба. Она метет дорожку метелкой, согнутая в три погибели. Натыкается задом на Киндзо. Оба, испуганно вскрикнув, поворачиваются друг к другу.
