Федор Сологуб - Собрание пьес. Книга 1
Биркин. Несравненная вы моя, божественная! Так я вами очарован, сказать не могу. Все для вас сделаю, только будьте со мною поласковее. Стар, глуп, а сладенького хочется.
Мария. Иван Кирилыч, что вы хотите сказать?
Биркин. Матушка Марья Павловна, осчастливьте меня, хрена старого, а и стар, да заборист, катнем ко мне сейчас завтракать. У меня способнее, прохладно до делов договорим. Конечно, если не погнушаетесь мною, автомобиль у подъезда…
Мария. Нет, нет, вы меня не поняли. (В волнении идет к окну и говорит сама себе, не замечая, что говорит вслух.) Боже мой, и это перенести, и это! Или в самом деле согласиться? Нет, что я, — искусству только чистыми средствами можно служить.
Биркин. Человек я одинокий. Денег у меня не то чтобы куры не клевали, — не держу кур, — но все-таки могу предоставить. Вы меня, старого дурака, потешите, я вас, голубушку, раскрасавицу мою, уважу, и пьеска пойдет, куда ни шло, все будет по-хорошему.
Мария. Перестаньте!
Биркин (войдя в азарт). Матушка Марья Павловна, яхонтовая, пользуйся, пока я в азарте, лупи с меня, старого дурака. Хошь так — окроме того, что по театру причитается, квартира моя со всем снарядом, пятьсот в месяц на булавки, выезд мой, — ну, по рукам?
Мария. Подите прочь! Что за гнусность!
Биркин. Это к чему же такие слова? Как будто я по-хорошему, с моим уважением и с ласкою.
Мария. Спасибо за ласку. Хороша ласка! Форменный торг: чтобы вы не снимали пьесы, я должна… должна… как это поется:
Перед мальчиками
Ходит пальчиками,
А перед зрелыми людьми
Ходит белыми грудьми.
(Хохочет, едва сдерживая слезы.)
Биркин. Хе-хе, вот оно самое! В точку потрафили. Вот именно — перед зрелыми людьми, хе-хе-хе! Шутница вы, матушка Марья Павловна! Ну что ж, по рукам?
Мария (строго). Этот торг не состоится. Нет, я не поеду к вам завтракать. И уйдите вы от меня, прошу вас.
Биркин. Как желаете. А рольку эту я вам оставлю. Уж потрудитесь поучить.
Мария. Ни за что не возьму. Не буду играть этого. Не могу, не могу, поймите, не могу!
Биркин. Обязаны играть, матушка Марья Павловна.
Мария. Не хочу.
Биркин. Уволить в таком случае придется. Неиграющих актрис не требуется. Не столь богаты.
Мария. Как хотите.
Биркин (дрожа от злости). В театр на порог не пущу. Жалованье платить буду, контракта не нарушу, а играть ничего не дам. И мазню эту синюю вашего дружка сегодня же на чердак велю вынести.
Мария. Не надобно мне ваших денег. Не надобно мне вашего балаганного театра. Вот ваш договор, не нужен он мне больше.
Дрожащими руками Мария выдвигает ящик стола, роется там, вынимает бумагу и рвет ее. Бросает ее на пол и бессильно опускается на стул.
Биркин. Ну, это еще мы подумаем. Имеете ли вы право? Копию разорвали-с, а подлинник в конторе сохраняется. Посмотреть, велика ли у вас неустоечка.
Мария. Как я была слепа, когда шла к вам, надеясь на что-то! На что я могла надеяться, имея дело с таким человеком, как вы! Вы вашим театром не ведете людей вперед, вы не подымаете общество к высоким идеалам правды и красоты, вы только угождаете грубым вкусам толпы, вы заботитесь только о сборах.
Биркин. Дело коммерческое.
Мария. Только о деньгах. Интересы искусства — вам ничто. Битком набитый театр — только это вас влечет. Вы не смеете стать выше толпы, — и становитесь ниже ее. Да, ниже, ниже! Вы клевещете на публику, когда говорите, что она требует того, что вы ей даете! Если публика плохо разбирается в вопросах искусства, то это потому только, что вы развращаете ее вкус!
Биркин. Да вы ножками-то не топайте, матушка, — не испугаемся.
Мария. Вы обманываете сами себя, когда унижаете ваш театр до самого низменного уровня, чтобы завлечь самую большую толпу. Это — неправда, что люди хотят зрелищ грубых и банальных! Если бы вы были смелы, если бы вы до конца полюбили искусство, толпа пошла бы за вами, толпа поверила бы вам, увенчала бы вас.
Биркин. Слышали мы эти сказки, достаточно учены.
Мария. Любой помещик, у которого были крепостные актеры, был выше вас, — потому что он знал, чего хотел, он служил музам, он приносил жертвы на алтарь чистого искусства.
Биркин. Меценаты в наше время вывелись. Теперь, матушка, изволь-ка угодить публике. Это потруднее будет. Бывало, сказывают, помещик своих актеров за провинку на конюшню посылал посечься, а нонче публика вашего брата рублем бьет. Оно небось побольнее розог будет. Ну-с, прощенья просим. Счастливо оставаться. (Уходит.)
Оставшись одна, Мария в чрезвычайном волнении бегает по комнате, хватается за вещи, судорожно рвет платок.
Мария. Боже мой, что ж мне делать? Что я могу! (Опускается на пол, подбирает обрывки контракта, бормочет.) Неустойка! Неустойка! А, вот она! Шесть тысяч! (Смеется.) Друзья мои, Курганов, Морев, у вас есть шесть тысяч? О проклятые торгаши, как вы любите закабалить человека! (Звонит.)
Входит Зинка.
Мария (с волнением). Зинка, беги скорее к Крас-новскому. Чтобы сейчас приходил. Сейчас, сию минуту! Слышишь, сейчас же, пока я не передумала! Не смей стоять. Не смей смеяться! Лети, беги!
Зинка. Бегу бегом. Только я хотела сказать, что там Лидия Николаевна ждут. Сидят смирнехонько на стуле и пальчиками перебирают.
Мария. Проси.
Зинка убегает.
Мария (плача). Не люблю, не люблю. Только верю в чудо.
Входит Лидия.
Лидия. Милая Мария, ты плачешь.
Мария. Нет, смеюсь, смеюсь до слез.
Лидия. Милая Мария, не стоит плакать. Вот я, как надо мною смеются, а я все танцую! Учусь, мечтаю. А сколько насмешек, сколько злости, грубой, оскорбляющей!
Мария. Лидия, скажи мне правду: ты любишь Курганова? Смотри мне прямо в глаза и говори.
Лидия. Мария, ты уже много раз меня спрашивала об этом. Я тебе говорю всегда одно и то же. Никого я не люблю и не могу любить.
Мария. Зачем же ты с ним? Зачем?
Лидия. Я холодная и печальная. Смотрю на жизнь и не люблю ее. И людей не люблю. На что мне люди? Они надо мною смеются… Только люблю мой танец, дикий и странный для людей, люблю мои руки, и ноги, и все мое тело. Когда выхожу из танца, словно перестаю жить, и мне холодно и печально. И я хочу прижаться к чьему-нибудь сердцу, которое молодо бьется и любит, и погреться теплом, хотя бы и чужим. Хочу, чтобы меня немножко пожалели, шутя приласкали бы и отпустили бы. Вот, он пришел к тебе, я слышу его голос и ухожу. (Целует Марию и уходит.)
Входит Курганов.
Курганов. Мария, ты плачешь? Что же, Биркин отказал?
Мария. Да.
Курганов. Мария, в эти тяжелые дни мы должны быть вместе.
Мария. Вместе ныть и жаловаться на судьбу? Благодарю! Не хочу я этого! Нет, я совсем ухожу из театра. Если я ему не нужна — не надо. Вот он, мой контракт, на полу, разорван. Зинка подберет его и выбросит.
Курганов. Я помогу тебе. Будем вместе, Мария.
Мария. Ты великодушен. Слишком великодушен. Для меня оставил Лидию.
Курганов. Мария, ты знаешь, это было мимолетное увлечение.
Мария. Пусть так. Но мне больно было его пережить. И оно не последнее.
Курганов. Мария, не все ли равно? Кого бы я ни любил, тебе я не изменю, к тебе вернусь. Пойми, что роковою, единственною любовью я люблю только тебя.
Мария. Я устала верить и ждать. Не знаю, можешь ли ты любить. Не знаю, можно ли меня любить. Я слишком увлечена искусством, и все мои чары расточены для всех, и для моей личной жизни не осталось ничего. Меня любит только тот, кто сам хочет меня любить, а я бессильна победить разлучницу и в сердце милого сжечь все иные образы. Так, должно быть, и следует мне. Но не хочу, не хочу половинного счастья, не хочу делиться ни с кем. Уйди. Я повторяю тебе твои же слова: кого бы я ни любила, я приду к тебе, когда ты позовешь меня с великою силою и с великою властью. А теперь нет в тебе этой силы, нет власти, и я тебе не могу верить.
Курганов. Жестокая! Хорошо, я уйду, но знай, что мой день настанет! Я позову тебя, я уведу тебя, и ты пойдешь за мною, где бы ты ни была! (Уходит.)
Мария. Милый, милый! Люблю тебя, люблю и прогоняю. Люблю, и верю, и не верю. Чудо, чудо, на каком же пути я тебя встречу? Какая жестокая судьба моя!
