Иоганн Гете - Страдания юного Вертера. Фауст (сборник)

На страшный праздник этой ночи сызнова
Пришла, как прежде, я, Эрихто мрачная,
Не столь, однако, мерзкая, как подлые
Поэты лгут… Они не знают удержу
Ни в прорицаньях, ни в хвалах… Белеется
Равнины даль под серыми палатками.
Ужасной ночи бредовое зрелище,
До бесконечности ты повторяешься
И будешь повторяться вновь… Владычества
Тот не уступит никогда сопернику,
Кто крепок властью, силою захваченной,
И кто собой не в состоянье властвовать,
Тот властвовать желает над соседями.
Тут был когда-то дан пример побоищем,
Как сильный налетает на сильнейшего,
Как рвутся лепестки цветущей вольности
И жесткий лавр венчает лоб властителя.
Помпей Великий вспоминал здесь славные
Года могущества, а Цезарь взвешивал
Надежды на успех в борьбе с соперником.
Хоть знает мир, кто вышел победителем,
Их спор возобновится ночью нынешней.
Бивачные костры, пары кровавые
И вкруг огней причудливые зарева.
Фалангой эллинской преданья строятся.
Мелькают на свету, в дыму теряются
Дней баснословных сказочные образы.
Неполный, ясный месяц подымается
И ослабляет синий отблеск пламени,
Сгоняя с поля прочь палаток призраки.
Что надо мной за метеор светящийся
И тело рядом с ним шарообразное?
Я чую жизнь. Но подходить не следует
К живому мне, я для живого гибельна.
Нет пользы мне в живом, одно бесславие.
Шар опустился. Уберусь-ка вовремя.

Облетим еще раз с края
Место страшного сраженья.
Поле битвы, оживая,
Наполняют привиденья.

Я в оконной амбразуре
К рожам севера привык,
Так при виде здешних фурий
Не могу я стать в тупик.

Вот одна из их орясин
Быстро прочь от нас идет.

О бедняжка, так ужасен
Ей, наверно, наш прилет.

Опусти на эту землю
Рыцаря, и тотчас он,
Шумам этой почвы внемля,
Будет ею воскрешен.

О, где она?

Не знаем сами.
Но расспроси между кострами,
Пока не наступил рассвет.
Кто к Матерям дерзнул забраться,
Тому уж нечего бояться
И трудностей на свете нет.

И я участие приму.
Поищем приключений в стане
И разбредемся по поляне
Во все концы по одному.
А ты б нам, малый, к сбору дал
Своею колбою сигнал.

Вот будет что моим призывом.

В путь! К новым чудесам и дивам.

О, где она? Доведываться рано.
Пусть шла она не этою поляной,
Пускай не эта именно река
Шумела ей волной из тростника,
Пускай! Но этот воздух несказанный
Ей множил звук родного языка!
Здесь Греция, и я в ее краю!
Я эту почву ощутил мгновенно
Сквозь тяжкий сон, мне сковывавший члены,
И, встав с земли, я, как Антей, стою.
Пусть ждут там чудища и исполины,
Пойду на розыски к кострам равнины.

На группы у огней смотреть мне тяжко:
Нет ни рубашки ни на ком, ни лифа.
Все голы, всё наружу, нараспашку,
Бесстыдны сфинксы, непристойны грифы.
То спереди, то сзади, без прикрас
Хвосты и крылья тычут напоказ.
По сути, правда, и у нас стыда нет,
Но древность лишней жизненностью ранит.
По моде скрыть бы выпуклость фигур!
Все это откровенно чересчур.
Народишко! Польщу им тем не мене,
Как подобает гостю. Честь отдам
Прекрасным дамам, выкажу почтенье
Премудрым стариканам-гривачам.

Не гривачам, а грифам! Очень странно
Нам удружил, зачислив в стариканы!
Звучанием корней живут слова.
В них слышны грамматические свойства.
«Грусть», «грыжа», «гроб» приводят нас в расстройство.
Мы не желаем этого родства.

К чему вдаваться в дебри лексикона?
Грабеж – прямое существо грифона.

Конечно! Кто хватает, тот и хват.
Хватай именья, девушек, короны,
И золото хватай, и ты – богат.
Судьба к хватающему благосклонна.

Вы «золото» сказали? Целый клад
Скопили мы и заперли в ущелье,
Но аримаспы это подглядели,
Украли и над нами же трунят.

Мы им покажем, жуликам пропащим!

Но не сегодня. Нынче торжество.
А за ночь остальное мы растащим
И в этот раз добьемся своего.

По мере сил я к месту привыкаю
И даже ваши мысли понимаю.

Мы выдыхаем звуки грез едва,
А вы их превращаете в слова.
Но назовись, чтоб мы тебя узнали.

Мне имена различные давали.
Скажите, между прочим, с нами рядом
Нет путешественников-англичан?
Они так любят изученье стран,
К полям сражений ездят, к водопадам.
Им подошел бы вид таких полян.
Мне также псевдоним был ими дан.
Они меня назвали в старой пьесе
«The old Iniquity» с обычной спесью.

Но почему?

Мне это невдомек.

Ты сведущ в звездах? Ты б прочесть не мог,
Что в их расположении таится?

Звезда сменяет на небе звезду,
Свет молодого месяца струится.
Я славный у тебя приют найду,
Согрей меня своею шкурой львицы.
Зачем нам уноситься в звездный край?
Шараду иль загадку мне задай.

Ты можешь сам задать ее успешно.
Ведь, собственно, ты – парадокс сплошной.
Ты – это то, в чем с силою одной
Нуждаются и праведный и грешный:
Один, чтоб злу всегда сопротивляться,
Другой, чтоб злу всецело подпадать.
Все для того, чтоб Зевсу повод дать
Премило над обоими смеяться.

Мне мерзок он!

И мне не по нутру.

Мерзавец здесь совсем не ко двору.

Как ты – когтями, если не сильнее,
Царапаться ногтями я умею.
Попробуй-ка!

Ты можешь здесь остаться.
Тебя потянет самого домой.
Там край родной, свои и домочадцы,
А здесь, мне кажется, ты сам не свой.

Ты привлекаешь верхней половиной!
Но ужасаешь нижнею, звериной!

Лап наших испугался? Поделом!
Попался, старый? Так тебе и надо.
У львицы в лапах на себя досадуй,
Что ты без лап, с копытом, да и хром.
В вышине сирены пробуют голоса.

Какие птицы с пеньем забрались
В приречный этот тополь у теченья?

Не вслушивайся лучше. Берегись.
Храбрейших погубило это пенье.

Ах, не путайтесь с презренным
Этим сфинксовым отродьем.
Обратитесь к нам, сиренам.
Мы красой всех превосходим,
Трели голосом выводим.

Вы заставьте их спуститься.
Что они забились в листья,
Всяких коршунов когтистей?
Лишь заслушайтесь, – в награду
Разорвут вас эти птицы,
Вылетевши из засады.

Прочь раздоры! Рознь долой!
Пусть забьют одной струей
Волны радости земной:
Дружно на воде, на суше
Гостю выкажем радушье
Всею нашею семьей.

И струн прекрасны перезвоны,
И голоса не монотонны,
Но тем не менее напев
Единственно лишь слух ласкает,
А в душу мне не проникает,
Нисколько сердца не задев.

Какое сердце? Слово слишком громко.
Не сердце, а пустой горластый зев
Да, может быть, старьевщика котомка.

Как крупно все! Черты души громадной
Здесь даже и в уродливом наглядны!
Все мне кругом так много говорит
И, кажется, удачу мне сулит.

Пред ними некогда стоял Эдип.

От этих Одиссей чуть не погиб,
В пеньковых путах корчась.

Редчайший в мире клад зарыт был в яме.

Тот клад вот эти грифы стерегли.
В какой величественной панораме
Былое подымается вдали!

Ты прежде плюнул бы на этот сброд,
А ныне видишь тут родной свой угол.
Кто поиски возлюбленной ведет,
Тот радуется виду встречных пугал.

Вы, с женщинами сходные на глаз,
Не видел ли Елены кто из вас?

Наш род до дней Елены не восходит.
Убил последних бабок Геркулес.
Спроси Хирона. Он в округе бродит,
Ступай к нему скорей наперерез.

Можем быть и мы полезны.
К нам заехав на привал,
Некогда Улисс любезный
Много нам порассказал.
Из услышанных историй
Мы б не скрыли ничего,
Если бы ты для того
Перебрался к нам на взморье.

Гость, не поддавайся лжи
И обманщицам отпетым!
Как Улисс, себя свяжи,
Но не цепью, а советом:
Отыщи Хирона. Он
В эти тайны посвящен.
Фауст удаляется.

Кто это, каркая сурово,
Летит с такою быстротой,
Что никакому птицелову
В ту кучу не попасть стрелой?

Стремительнее стрел Алкида,
И зимних бурь, и птичьих стай
Над нами мчатся стимфалиды,
Безвреден их вороний грай.
Их клювы хищно крючковаты,
А лапы словно у гусей.
Они нам родственники, сваты,
И к нам летят станицей всей.

А это что за свист злодейский?

Пусть эти гады не страшат.
То головы змеи Лернейской,
Хоть много лет тому назад
Мечом отнятые от торса,
По старой памяти шипят.
Во что глазами ты уперся?
Куда кидаешь нежный взгляд?
Там – ламии, там привиденья.
Не пяль глаза в том направленье,
А то ведь сам не будешь рад,
Свернешь, оглядываясь, шею.
А впрочем, я держать не смею,
Ступай к ним, окунись в разврат.
Они развязные особы,
Со льстивым ртом и медным лбом,
И, как сатировы зазнобы,
Повсюду лезут напролом.

Но я, вернувшись, сфинксов здесь застану?

О да, конечно! Отправляйся к ним.
Мы, родом из Египта, невозбранно
Уже тысячелетьями царим
И высимся для вас подобьем вех,
Чтоб направлять луны и солнца бег.
Мы сидим у пирамид,
Как судилище народов,
В годы мира, войн, походов,
Сохраняя тот же вид.