Марио Варгас Льоса - Барышня из Такны
Амелия отзывает Агустина в сторону. Белисарио с интересом следит за их разговором.
Амелия. Мне нужно поговорить с тобой.
Агустин. Да-да.
Амелия. Вот что… Я хочу тебе сказать, что больше не могу.
Сесар подходит поближе. Мамочка дремлет.
Сесар. Что стряслось?
Амелия. Не могу больше. Выдохлась, Придется нанять прислугу.
Агустин. Мы бы давно наняли, если б могли. Ведь был же уговор: мы помогаем Белисарио получить образование, стать на ноги, а ты берешь на себя заботы о стариках.
Амелия. Знаю! Но больше не могу. Здесь одной не справиться. Я с ними со всеми сама скоро с ума сойду. Они ведь совсем одряхлели. Папа ничего не помнит. Только от стола — и спрашивает, скоро ли обед. А если ему не угодишь, мама плачет.
Сесар. Тише, тише. Мамочка услышит.
Амелия. А и услышит, все равно не поймет. Мысли ее далеко. С ней еще хуже, Сесар. Я терпелива, я очень ее люблю, но всему же есть мера! Ведь она как ребенок. Целыми днями стирать ее замаранные штаны и рубахи — ведь это же кошмар какой-то! А обед готовить, а подметать, гладить, овощи чистить, посуду мыть. Все! Я отказываюсь!
Сесар (брату). И в самом деле, Агустин, им без помощницы не справиться.
Агустин. Прекрасно. Отчего бы не нанять прислугу? Наймем. Только платить будешь ты.
Сесар. Ирония твоя ни к чему. Ты ведь знаешь, в каких я сейчас обстоятельствах.
Агустин. Тогда нечего и заводить речь о прислуге! Известно ли тебе, во сколько обходится мне эта квартира? Или, может, неизвестно? Возьми-ка листок бумажки и карандашик да подсчитай. Аренда, свет, вода, охранная сигнализация… А врачи, а лекарства? А три тысячи Амелии? И прочая и прочая… Сколько выходит? Четырнадцать-пятнадцать тысяч солей в месяц. Сколько ты даешь, плача и стеная, как Иеремия? Две тысячи?
Входит бесплотный, как дух, Xоакин. Садится рядом с Мамочкой.
Сесар. И эти-то две тысячи я еле могу наскрести. Жалованья мне не хватает, я по уши в долгах, и ты это прекрасно знаешь. У меня четверо сыновей! В этом году младших пришлось отдать в муниципальную гимназию, где учатся негры и чоло…
Мамочка (открывая глаза). Чоло… Значит, это происходило там, в квартале Ла-Мар, в квартале негров и метисов… Они слышали, как поют пеоны, возвращаясь с работы.
Амелия. Твои три тысячи, Агустин, целиком уходят на оплату обучения Белисарио. Я нитки себе не могу купить! Я даже курить бросила, чтобы сократить расходы.
Белисарио (в зал, с преувеличенным негодованием). Поступить на службу? Это невозможно, мама! А кодексы? А уложения? Обычное право? Уголовное право? Частное право? Разве ты не хочешь, чтобы я стал знаменитым адвокатом? Ах, хочешь? В таком случае дай мне денег, надо купить книг… Не думал я, Белисарио, что ты можешь быть таким циником.
Агустин. Но ведь он может работать неполный день. Сотни студентов служат, не бросая университет. Я всегда помогал тебе и Белисарио, я не оставил вас после нелепой гибели твоего мужа. Но дела сейчас идут плохо, а Белисарио уже взрослый. Я могу подыскать ему место…
Сесар. Нет, Агустин, она права. Пусть окончит университет, а иначе повторится моя история. Я поступил на службу, забросил учение, и вот вам результат. Белисарио всегда был первым учеником. Он далеко пойдет, но только если у него будет диплом. В наше время…
Голос его не слышен. Говорит Мамочка.
Мамочка. Я сотни раз проезжала через этот поселок к морю. Негры, индейцы, чоло бежали за экипажем, просили милостыню, тянули руки, и дядюшка Менелао говорил: "Более, ну и ногти!" Меня эти люди пугали… Издалека все эти крытые соломой домики и песчаные улочки выглядели очень мило… Но вблизи Ла-Мар — нищий, грязный, зловонный… И там бегали такие злобные псы… Неужто Хоакин виделся с Карлотой там?
Xоакин. Там. В Ла-Маре. В час нашего свидания начинался закат.
Голоса братьев и Амелии снова становятся слышны.
Агустин. Разумеется, у каждого — свои резоны, свои обстоятельства. И я могу сказать: мне надоело жить на жалованье, ездить в автобусе… Я далее не могу позволить себе жениться, ибо с тех пор, как я пошел работать, половина моего жалованья уходит на помощь родителям, Амелии, племяннику. Мне надоело, что я не имею права посидеть в ресторане, уехать в отпуск! Мне надоело перелицовывать костюмы! А поскольку мне все это надоело, я тоже буду давать не больше двух тысяч — как и ты, братец. Сколько ты, столько и я. Что тогда станется со стариками и с будущим светилом юриспруденции?
Амелия. Напрасно ты насмехаешься, Агустин! Мой сын станет знаменитым адвокатом с тысячами клиентов и баснословными гонорарами! И покуда он не окончит курс, я ему работать не позволю! Он не будет недоучкой и неудачником!
Агустин. Вроде своего дяди, это ты хочешь сказать?
Мамочка. И каждый вечер, после развода караула, когда я ждала тебя и молилась по четкам, чтобы время проходило быстрее, ты отправлялся в Ла-Мар к этой женщине и шептал ей о своей любви?..
Xоакин. О моя милая, какие у тебя сильные и нежные руки. Погладь меня вот здесь, виски. Все утро я не слезал с седла и ужасно разгорячился. Освежи меня немножко. Вот так. Словно погрузил лицо в охапку свежих цветов.
Белисарио. О дядюшка, ты-то уж не заблуждался на мой счет.
Сесар. Перестаньте, перестаньте, не начинайте все сначала. Каждый день мы ссоримся из-за одного и того же. Надо все обсудить спокойно и здраво. Что-нибудь придумаем.
Амелия. Все уже придумано, Сесар. Раньше я возражала, а теперь готова согласиться.
Сесар. Понятно. Так-то лучше. (Смотрит на Мамочку.) Она уже одной ногой в могиле и перемены даже не заметит. Ты станешь больше времени уделять старикам, а им будет просторней. Да и Мамочке там будет лучше.
Хоакин осыпает страстными поцелуями руки Мамочки.
Xоакин. Но есть у тебя кое-что получше твоих рук, Карлота!
Мамочка (боязливо). Да? Что же тебе нравится в этой женщине больше всего?
Агустин. Что ж, превосходно! Отдадим Мамочку в приют для престарелых — и кончено дело! Конечно, это ведь проще всего! Но вы, наверно, думаете о частном пансионате «Сан-Исидро», где жила тетушка Августа? Не так ли? Да, там райское житье! Там все сияет чистотой, там сиделки опекают стариков, бдят над ними ночью и выводят в садик погулять. Там, кажется, и кино раз в неделю? А знаете ли вы, сколько вся эта благодать стоит?
Xоакин. Что? Шея. Дай-ка ее поцелую, вдохну аромат твоей кожи. Вот так. Теперь я хочу поцеловать тебя в ушко, пролезть кончиком языка в это теплое гнездышко и легонько укусить эту розовую мочку… Вот за это я тебя и люблю. Ты умеешь дарить мне наслаждение. Не то что эта кукла Эльвира, у которой в жилах не кровь, а розовая водица! Она считает, что любить — это значит вздыхать над слюнявыми стишками!
Агустин. Но в «Сан-Исидро» Мамочка не поедет! Дорога ей лежит в бесплатную муниципальную богадельню! Вы там, разумеется, никогда не бывали? Не бывали. А вот я дал себе труд посмотреть, что там творится. Я увидел, как там живут в грязи и в скученности полуголые старики, как их заживо жрут блохи. А спят на полу, на вонючих тюфяках. А помещается это заведение в Санто-Кристо, рядышком с кладбищем, так что единственное развлечение этих несчастных — наблюдать за похоронами! Так вы туда намереваетесь сплавить Мамочку?
Мамочка (чуть не плача). Нас ведь еще не обвенчали, Хоакин! Ты обязан относиться ко мне с должным уважением! Ведь все это роняет меня в твоих глазах! Ведь я все делала для того, чтобы тебе не пришлось стыдиться своей жены.
Сесар. А здесь она хорошо, по-твоему, живет? Ну-ка, принюхайся, Агуст! Не ты ли говорил, что стакана молока не можешь здесь выпить — сразу начинает мутить?! Я предлагаю богадельню не потому, что очерствел сердцем, а чтобы умерить твои же расходы. Я люблю Мамочку не меньше, чем ты.
Мамочка. И что же плохого в стихах? Время тогда было такое: все обожали стихи, зачитывались ими — и мужчины, и дамы. И неправда, что у Федерико Баррето — слюнявые стишки. Он — великий поэт! Когда он написал мне это четверостишие на веере, все барышни из Такны умерли от зависти.
Амелия. А я, ты полагаешь, вовсе уж бесчувственная? Я ее кормлю, пою, укладываю и поднимаю, вожусь с нею целый божий день… Это ты в расчет не принимаешь? Но ты, ты… прав. Мы не можем отправить ее в богадельню. Да и мама никогда не позволит.
Xоакин. Ах, какой парой мы бы с тобой были, Карлота! До слез обидно, что ты замужем… И что же я получу взамен? Этого ангелочка, эту ледышечку? Да разве сумеет она понять, какая огнедышащая лава кипит в моей груди? (Говорит на ухо Мамочке.) Сказать тебе, как я поступлю с Эльвирой, когда она станет моей женой? Сказать?
