Николай Эрдман - Мандат
Варвара Сергеевна. Я думаю, человек пять хватит, на каждого коммуниста по родственнику.
Шарманщик. Ну а я думаю, на каждого родственника по бутылке.
Варвара Сергеевна. В таком случае я вас жду.
Шарманщик. Будьте покойны.
Настя и шарманщик уходят.
Явление девятое
Варвара Сергеевна одна.
Варвара Сергеевна. Столько забот, столько забот, и никакого развлечения. Один раз в месяц в парикмахерскую выпросишься, вот и все удовольствие. В церковь меня мамаша не пускает, говорит, там убьют. В бани теперь всякая шантрапа ходит, так что даже не интересно мыться. Вообще, интеллигентной девушке в создавшемся положении пойти некуда. Одно интересно узнать: понравлюсь ли я Валериану Олимповичу или не понравлюсь. По-моему, понравлюсь. У меня очень душа и ресницы хорошие. И потом, мне улыбка очень к лицу, только жалко, что она в этом зеркале не помещается.
Явление десятое
Варвара Сергеевна, Павел Сергеевич.
Павел Сергеевич. Варька, ты зачем рожи выстраиваешь? А?
Варвара Сергеевна. А разве мне не к лицу?
Павел Сергеевич. При такой физиономии, как твоя, всякая рожа к лицу, только нужно, Варвара, и о брате подумать: к лицу, мол, ему такая сестра или нет.
Варвара Сергеевна. Это вовсе не рожа, Павлушенька, а улыбка.
Павел Сергеевич. Улыбка! Я тебе как честный человек говорю: если ты нынче вечером перед моими гостями такими улыбками улыбаться будешь, я от тебя отрекусь.
Варвара Сергеевна. Тебе от меня отрекаться нельзя.
Павел Сергеевич. А я говорю, что отрекусь и вдобавок еще на всю жизнь опозорю.
Варвара Сергеевна. Как же ты можешь меня опозорить?
Павел Сергеевич. Очень просто: скажу, что ты не сестра моя, а тетка.
Варвара Сергеевна. Я тебе, Павел, родственника достала, а ты меня таким словом обозвать хочешь, это нахально.
Павел Сергеевич. Достала. Что же он – рабочий?
Варвара Сергеевна. Рабочий.
Павел Сергеевич. Каким же он трудом занимается?
Варвара Сергеевна. Ручным. (Радостно.) Ну а коммунисты к тебе придут?
Павел Сергеевич. Придут. Их сам Уткин ко мне привести обещал.
Варвара Сергеевна. Значит, ты теперь вроде как совсем партийный?
Павел Сергеевич. С ног и до головы. Подожди, Варвара. Вот я даже портфель купил, только билета партийного нету.
Варвара Сергеевна. Ну, с портфелем, Павел, и без билета всюду пропустят.
Павел Сергеевич. Итак, Варя, начинается новая жизнь. Да, кстати, ты не знаешь, Варенька, что это такое Р.К.П.?
Варвара Сергеевна. Р.К.П.? Нет, не знаю. А тебе зачем?
Павел Сергеевич. Это Уткин раз в разговоре сказал: «Теперь, говорит, всякий дурак знает, что такое Р.К.П.».
Варвара Сергеевна. Как же, Павлушенька, ты не знаешь?
Павел Сергеевич. Я, собственно, наверное, знал, но только у партийного человека столько дел в голове, что он может об этом и позабыть.
Варвара Сергеевна. Посмотри, Павел, – сундук.
Павел Сергеевич. Где сундук?
Варвара Сергеевна. Вот сундук.
Павел Сергеевич. Действительно сундук.
Варвара Сергеевна. Странно.
Павел Сергеевич. Действительно странно.
Варвара Сергеевна. Что бы в нем могло быть?
Павел Сергеевич. А ты загляни.
Варвара Сергеевна. На нем, Павел, замок.
Павел Сергеевич. Действительно замок.
Варвара Сергеевна. Удивительно.
Павел Сергеевич. Действительно удивительно. И зачем это маменька плачется, что у ней в сундуках ничего не осталось. Спросишь, Варюшенька, маменьку: «Где у нас, маменька, папины штаны?» – «Съели мы их, говорит, Павлушенька, съели. Мы, говорит, в восемнадцатом году все наше имущество на муку променяли и съели». Спросишь, Варюша, у маменьки деньги. «Откуда у нас, говорит, Павлушенька, деньги. У нас, говорит, в восемнадцатом году все отобрали». – «На что же мы, скажешь, маменька, живем?» – «Мы, говорит, Павлушенька, живем. Мы, говорит, Павлушенька, папенькины штаны доедаем». Какие же это у нашего папеньки штаны были, что его штанами целое семейство питается?
Варвара Сергеевна. Не иначе как у нашей маменьки кроме папенькиных штанов что-нибудь да осталось.
Павел Сергеевич. Как же, Варюшенька, не осталось, когда она сундуки на замки запирает.
Варвара Сергеевна. А замочек-то, Павел, маленький.
Павел Сергеевич. Да, замочек неважный.
Варвара Сергеевна. Такие замки вилкой и то, наверное, отпереть можно.
Павел Сергеевич. Ну, вилкой не вилкой, а гвоздиком, наверное, можно. А если узнают?
Варвара Сергеевна. Кто же, Павел, узнает? Мы, кажется, люди честные, на нас никто подумать не может.
Павел Сергеевич. А что, если маменька?
Варвара Сергеевна. Маменька обязательно на Настьку подумает, потому что кухарки – они все воровки, и наша, наверное, воровка.
Павел Сергеевич. Это действительно, наверно, воровка, у ней даже в глазах есть что-то такое, и вообще…
Варвара Сергеевна. Воровка, Павел, воровка.
Павел Сергеевич. Сколько на свете бесчестных людей развелось, прямо никакому учету не поддается. (Всовывает гвоздь в замок, пытается отпереть.)
Явление одиннадцатое
Варвара Сергеевна, Павел Сергеевич, Надежда Петровна.
Надежда Петровна. Заступница, никак, кто-то императорское платье взламывает. Взламывают! Так и есть, взламывают. Караул! Застрелю!
Варвара Сергеевна. Караул… Жулики…
Павел Сергеевич. Ложись!
Надежда Петровна. Должно быть, большевики или бандиты какие-нибудь.
Павел Сергеевич(из-за сундука). Товарищ!
Надежда Петровна. Ну, значит, большевики. Только бы он у меня не выстрелил, только бы не выстрелил.
Револьвер выстреливает.
Павел Сергеевич. Варька, пощупай меня, я жив?
Варвара Сергеевна. По-моему, жив.
Надежда Петровна. Контузила я себя, ей-богу, контузила.
Павел Сергеевич. А ты?
Варвара Сергеевна. Кажется, тоже немножко жива.
Надежда Петровна. Арестуют они меня, окаянные, сейчас арестуют.
Павел Сергеевич. Товарищ, обратите внимание, мы – дети, честное слово, дети, как говорится, цветочки будущего.
Надежда Петровна. Мне это платье Тамара Леопольдовна подсунула, честное слово, – Тамара Леопольдовна.
Павел Сергеевич. Ну какой вам, товарищ, прок, если вы нас застрелите, скоро наша мамаша придет, это дело другое.
Надежда Петровна. Вы мне прямо скажите: вы большевики или жулики?
Павел Сергеевич. Мы беспартийные, товарищ, третьей гильдии.
Надежда Петровна. Ну, слава тебе господи, значит, жулики. Караул, грабят!
Павел Сергеевич. Мамаша!
Надежда Петровна. Караул, застрелю!
Павел Сергеевич. Да что вы, мамаша, это я, Павел.
Надежда Петровна. Неужто ты?
Павел Сергеевич. Я, маменька.
Варвара Сергеевна. Он, маменька, он.
Павел Сергеевич. Да разве вы, маменька, сами не видите?
Надежда Петровна. Кого же я, Павел, могу увидеть, когда я на оба глаза зажмурена.
Павел Сергеевич. Мамаша, сию же минуту откройте глаза, иначе может произойти катастрофа.
Надежда Петровна. Как же я, Павлушенька, их открою, когда он, того и гляди, выстрелит.
Павел Сергеевич. Мамаша, вы опять на меня нацелили. Поверните его, мамаша, к себе дыркой, дыркой, дыркой к себе поверните, цельтесь в себя, цельтесь в себя, вам говорю, а то вы еще, упаси господи, нас застрелите.
Надежда Петровна. Взорвется он у меня, Павлушенька, ей-богу, взорвется.
Варвара Сергеевна. Маменька, положите его куда-нибудь.
Надежда Петровна. Я чувствую, Павлушенька, он начинает выстреливать. (Роняет револьвер.)
Павел Сергеевич. Вы что это, мамаша, из нашей квартиры какую-то гражданскую войну устраиваете. Теперь, мамаша, объясните, пожалуйста: откуда у вас огнестрельное оружие?
Надежда Петровна. Мне его, Павлушенька, Тамара Леопольдовна принесла.
Павел Сергеевич. Это еще для чего?
Надежда Петровна. Для самозащиты платья, Павлушенька.
Варвара Сергеевна. Платья?
Павел Сергеевич. Какого платья?
Надежда Петровна. А такого, Павлушенька, платья, в котором в прежнее время все наше государство помещалось.
