Алла Соколова - Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров
Пауза.
ВЕРА ИВАНОВНА. Да… жизнь… Я-то еще, слава Богу, в своем доме живу. Еще никто на улицу не прогнал. Да и кто прогонит, Паша! Я ж им во как нужна! Я же им позарез! Я же лошадь, Пашенька, понимаешь? Лошадь! Я же всю жизнь их везу, везу, везу, теперь уже тащусь, правда, а все везу! Они ж без меня… Дочка злая, ой, Паша, слова не скажи, все только по шерстке, или молчи или по шерстке. А я ее жалею, ой, Пашенька, как же я ее жалею, дуру свою непутевую, она ж совсем у меня, глупенькая, спилась. И мужики у нее самая шваль… с пьяного угла все. А начнешь говорить что: «заткнись», да дура, ну и нецензурщина, других слов у нее для матери нет. А я терплю. Потому — куда денешься? Дочь на улицу не прогонишь.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Как же это ты ее проглядела?
ВЕРА ИВАНОВНА. А как проглядела. Весь день, бывало, на работе. Что она, как? Со школы придет, все одна, ничего не знаешь. Постарше стала, заленилась, смотрю — двойки да тройки, школу стала пропускать, как вечер — так на улицу. Ну, а на улице — известно что. Мат, да курево, да пьянки. Я уж и бить пробовала. Так она мне… сдачи дала, кому сказать — так стыдоба. Дочка матери в волоса вцепилась и давай мутузить. С тех пор я ее не трогаю, живет своим умом, как хочет… В пятнадцать лет аборт сделала. Ну? Что ты с них хочешь? Я уж с ней и лаской, и все… нет, как волчонок, я уж до чего дошла, в церковь стала ходить к батюшке, ну, отслужили мы молебен, вроде ничего, подутихла малость, училище кончила на парикмахера, работать пошла, я уж на цыпочках хожу, каждый день бегаю к Николаю Угоднику свечи ставить. А потом как закрутилась!.. Спуталась, сперва с одним, да женатым, да снова аборт и пошло-поехало. Столько детишек в себе сгубила, так это и не сосчитать, а ведь это все, батюшка говорит, убийства. Я уж молюсь, так молюсь за нее. Уж не знаю, как ее Господь- то, простит ли? Алешеньку нашего случайно родила, это уж она проглядела. Сперва и брать-то его из роддома не хотела, ну, тут уж я ей всыпала, если, говорю ты, паскудина такая, ребенка своего здесь бросишь, я тебя своими руками придушу, из дому выгоню, пропадай под забором, сука поганая, прости, Господи!.. (Пауза.) А вот видишь, как нас Господь наказал, Алешенька-то у нас без ножек остался, после полиомиелита.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да что ты!..
ВЕРА ИВАНОВНА. Ему уж восьмой годик пошел, а он все в креслице сидит. А какой мальчик золотой! Какой умненький мальчик! Я уж все сердце надорвала. Умри я, что с ним будет? Пропадет. Сгноят его в инвалидных домах.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Тебе, Вера, жить есть ради кого, а мне…
ВЕРА ИВАНОВНА. Если б не Алешка, уехала бы я… тоже, как ты говоришь, на землю… Я иной раз лежу так в постели, не спится. То сосед за стеной буянит, то своя собутыльников приведет, долго так уснуть не могу, все думаю: и это все? Скоро ведь умирать, а жизнь-то вся сквозь пальцы и протекла, и ничего-то хорошего на мою долю не досталось, ничего!.. Мужиков нынче, сам знаешь, порядочных нет, а которые остались, так тех бабы за собой на веревочках водят. А вообще был у меня один… солдатик, на четырнадцать лет моложе. Сирота. В госпитале нашем лежал. Выходила я его, он и прилепился… Два года мы с ним встречались, ну, а потом я его прогнала, что уж позориться на старости лет… Вот и вся моя бабская жизнь на этом закончилась. Невесело, да?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Невесело.
ВЕРА ИВАНОВНА. Несчастливые мы с тобой, Паш, оказались.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А счастливых-то нынче и нет. Ты погляди, что вокруг делается. Я раньше как-то не замечал, а теперь вижу. Тяжело люди живут.
ВЕРА ИВАНОВНА. Сами мучаются и друг дружку мучают. Отчего это так, Паша?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Россия…
ВЕРА ИВАНОВНА. Так что?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Бога свергли, царя убили, а русский человек без Бога — хуже скотины. Это не я сказал, это один философ сказал.
ВЕРА ИВАНОВНА. А мне иногда так всех жалко! Кошка из подворотни грязная выйдет — и та с бельмом, да Господи Боже мой, что ж это такое! А дочку мою заблудшую как жалко, ведь она у меня до пятого класса отличницей была, в школе ее синеглазкой звали. А кашляет она как от своего проклятущего курева! Мне мой Алешенька как-то говорит. — Ты мне, бабушка, больше мороженое не покупай. — Что ж так, Алешенька? — Давай, — говорит, — лучше маму летом на юг отправим, чтобы она кашлять перестала. — Вот как дите рассуждает. (Вытирает глаза.)
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Как бы его на ноги поставить? Может, можно?
ВЕРА ИВАНОВНА. Какое там! Я уж в свое время всех врачей обегала. Одна надежда на заморскую помощь, может, коляску пришлют. Вот, Паша, до чего мы тут дожили… Ой, слышишь? Трамвай пошел. (Взглянула на часы.) Шесть! Ничего себе заболтались!
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. В кои-то веки… Так душевно встретились…
ВЕРА ИВАНОВНА. Ты меня может проводишь до остановки? Боюсь я у вас…
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Конечно, провожу. Жалко, что уходишь. Я уж и с людьми говорить отвык.
ВЕРА ИВАНОВНА. Пора. Мне еще на дежурство к девяти, да Алешеньку накормить… Ну, присядем на дорожку? (Садятся.)
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Прямо не верится… что уходишь.
ВЕРА ИВАНОВНА. Пора мне, Паша, я уж и то…
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, телефончик-то, телефончик-то у тебя есть?
ВЕРА ИВАНОВНА. Запиши.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может, позвоню когда. Можно?
ВЕРА ИВАНОВНА. Звони, отчего же… Погоди, пенсия-то у тебя когда, говоришь?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Две недели еще.
ВЕРА ИВАНОВНА. Как же ты?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего.
ВЕРА ИВАНОВНА. Попрошайничать пойдешь?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может и пойду.
ВЕРА ИВАНОВНА. Так узнавать тебе насчет работы у нас?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Узнавай. Прописка имеется.
ВЕРА ИВАНОВНА. Ну ты, я не знаю… может… возьми вот тут у меня… (Сует деньги.)
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что ты! Что ты! Вера Ивановна! Голубушка! Что ты?
ВЕРА ИВАНОВНА. Так ведь с голоду помрешь.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что ты, Вера Ивановна! Ты и сама еле-еле концы с концами…
ВЕРА ИВАНОВНА. Бери. После отдашь. Как разбогатеешь. А мы не пропадем. Все-таки я в своем доме живу, что ни говори, хозяйкой.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Совсем ты меня уничтожила…
ВЕРА ИВАНОВНА. А поговорку русскую забыл? От тюрьмы да от сумы… ну и все. Сегодня ты, а завтра я. Такая жизнь.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я тебе отдам. Я тебе обязательно отдам. Веришь мне? Веришь?! Я тебе все отдам!..
Действие второе
Картина первая
«Квартира» Павла Сергеевича. Он лежит, покрытый каким-то тряпьем, как будто бы спит. Раздается сначала робкий, потом настойчивее стук в дверь. Павел Сергеевич вскакивает.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Кто? Кто там?
ВЕРА ИВАНОВНА. Павел Сергеевич, это я.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Кто?
ВЕРА ИВАНОВНА. Вера.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Какая Вера?
ВЕРА ИВАНОВНА. Вера Ивановна.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Верочка?! (Бросился открывать дверь.) Верочка… сейчас… как же ты, Верочка… Входите… Как я рад!..
ВЕРА ИВАНОВНА (входит в комнату). А ты что же это, спал? Я тебя разбудила?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да это я так, собственно… лег полежать, ночью чего-то заснуть все не мог, думал, а тут, видно, вздремнул, и, веришь ли, ты мне приснилась. Ей Богу, клянусь!
ВЕРА ИВАНОВНА. Ладно, не клянись. Как дела-то?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я, Верочка, работу нашел!
ВЕРА ИВАНОВНА. Поздравляю. Где же?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да я теперь все больше чужое имущество сторожу.
ВЕРА ИВАНОВНА. И сколько?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю…
ВЕРА ИВАНОВНА. Молодец.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да я как-то… Мы теперь с тобой, Вера Ивановна, заживем!
ВЕРА ИВАНОВНА. Почему это со мной? Живите, ради Бога… я так зашла проведать. Может, думаю, помер уже с голоду, а он тут богаче меня.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Еще не богаче. В конце месяца только приступлю.
ВЕРА ИВАНОВНА. Ну и хорошо, я рада, что определился. Сейчас без работы нельзя. А у нас, как на грех, никаких вакансий. Ладно, Павел Сергеевич, пойду я.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Куда?
ВЕРА ИВАНОВНА. Домой.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А… а я подумал…
ВЕРА ИВАНОВНА. Что вы подумали?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Посидим, поговорим. Как тогда…
