Александр Галин - Дзинрикися
Анна. А то я не понимаю! Ты так говоришь, как будто я собралась с его помощью на метро сэкономить! Вадик, мы сегодня хорошо заплатить можем. Я получила кучу денег за первую смену.
Вадик. Ты считаешь, что я с тебя деньги возьму?
Саша (Анне). Ну вот видишь! Отпусти его, пусть он едет. Нам в другую сторону.
Анна (Саше). В другую? Куда?
Саша. Я собирался пойти в другую сторону! С тобой.
Анна. Я тебя так часто о чём-то прошу?
Саша (пробует по-другому). Я считаю, что рикша у нас – это азиатчина. В цивилизованной стране позорно ездить верхом на человеке, для этого существуют машины, трамваи, автобусы. В конце концов, в Москве есть метро. Почему надо обязательно использовать человека?! По-моему, это жлобство – нанимать живых людей!.. Зачем унижать человека, делать из него гужевой транспорт?!
Анна (Вадику). Ты что-нибудь понял?
Вадик. Ну, мы тут до тебя пытались понять степень своего падения и пришли к выводу, что ниже нас с Сашкой – только вьючные животные в окрестностях Душанбе.
Анна. Я никого не хотела оскорбить. (Саше.) Что с тобой? Ты трясёшься весь.
Вадик (подсказывает). Мы спорили…
Саша. Да, мы тут спорили…
Анна. Вадик, подожди. Я что-то не поняла. (Саше.) Я тебя обидела? Что за лажа? Вадик, ты тоже обиделся?
Вадик. Да что ты! Я хочу тебе, Саша, возразить: признаки восточной ментальности возникают у нас потому, что мы генетически привыкли кого-то возить на себе. А если ты решил возить, всегда найдутся те, кто захочет на тебе покататься.
Саша (понял игру). Но Вадик, есть санитарная норма человеческого терпения. Почему надо затаптывать интеллектуальный потенциал нации и заставлять его возить богатых жлобих?!
Анна (поражена). Кто жлобиха?
Саша. Я, естественно, не тебя имею в виду. Ты зарабатываешь своим трудом. Но те, кто берёт рикши, используют живых людей. Это средневековье. Кстати, Вадик, они не обязательно бухгалтерши. Я сам бухгалтер.
Вадик. Ты не бухгалтер, Саша, ты – ведущий экономист.
Саша. Я бухгалтер, пусть я зовусь экономистом. Назывался «завотделением» … Не важно. Я бухгалтер. Я не закрывал банк, не я сожрал его!..
Анна. Кому ты это говоришь? Мне? Я сожрала?! Про что ты говоришь? Почему такой тон? Мы на митинге?!
Вадик. Ребята, ребята! Не ссорьтесь! Ладно, я поехал.
Саша. Счастливо. Хотелось бы только знать… что ты дальше собираешься делать, на Пушкинской…
Вадик. Ты о чём теперь, милый?
Саша. Я о нашем этом… занятии. Лучше работать на стройке, кирпичи таскать. Для меня во всяком случае это стало ясно сегодня.
Вадик. Какие стройки! Всё стоит! Краны упали.
Саша. Всё-таки сообщи мне, как ты дальше… собираешься жить…
Вадик. А как сообщить? У тебя же батарейка села. Я не смогу тебе позвонить.
Саша. Да, ты прав.
Вадик. Не помню, кто-то из великих сказал: присутствие духа – это уверенность в себе. По-моему, это я сам сказал. Будь уверен и в себе, и особенно во мне. (Анне.) Извини, Анюта. Твой каприз мы обязательно когда-нибудь исполним.
Анна выходит из коляски.
Анна (подавлена). Пока…
Вадик (памятнику). Грибоедов! Привет Пушкину от вас передам!
Саша. Удачи тебе, Вадик.
Вадик уезжает. Какое-то время Саша виновато поглядывает на Аню. Она демонстративно молчит.
Ну вот… мы одни наконец…
Анна. Я ничего не поняла, не въехала, как мои дети говорят.
Саша. Всё, всё, всё! Давай забудем. Извини… Я, конечно, не имел в виду тебя. Как ты такое могла подумать!
Анна. Ты меня… (Подбирает слово.) обломал.
Саша. Что?
Анна. Как ты говорил со мной?
Саша. С тобой? Ты же видела – мы с ним поспорили. Я завёлся, он сказал, что все бухгалтеры воруют… Моя мать бухгалтер не воровала, и я не воровал.
Анна. И ты решил сорваться на мне! Я не понимаю…
Саша. С тобой у нас всё прекрасно. (Пробует обнять её.) Ну что ты, Анечка? Я буду тебя катать всю жизнь, на всех видах транспорта. Пожалуйста, могу и сегодня, Вадик ещё сюда приедет.
Анна (отстранилась). Я тебя не заставляла работать велорикшей. Ты сказал: будем экономить, давай вернёмся к родителям… Когда мы съехали с квартиры, думаешь, мне легко было моим объяснять, что меня никто не бросал?.. Раньше мне не приходилось ждать, пока твоя мама уйдёт, чтобы запрыгнуть к тебе в постель… Я поехала в этот лагерь тоже ради денег! Чтобы мы снова смогли снять квартиру. Так что я тоже работаю. И всё это ради денег, ради денег, ради денег!..
Саша. Прости. Забудь этот разговор.
Анна. Нет, подожди! Ты о моём жлобстве что-то говорил!..
Саша. О твоём? Как тебе такое в голову могло прийти! Я вообще. Извини, если тебе показалось.
Анна. У тебя были страшные… дикие глаза…
Саша. Всё нормально.
Анна. Я никогда тебя не видела таким! Первый раз ты так со мной говорил. Я испугалась!
Саша. Опять испугалась? (Пробует шутить.) Ты что, считаешь меня вампиром? (Пытается обнять её.) Ты мне льстишь.
Анна. Ты говоришь с его интонациями.
Саша. Не буду, прости.
Анна. Нет. У тебя какие-то воспалённые глаза. Что случилось?
Саша. Абсолютно ничего не случилось. Главное, что ты приехала. Знаешь, что я сейчас хочу? Ты голодная?
Анна. Нет.
Саша. Жаль. А вообще, какие будут пожелания?
Анна. Ты говоришь, как он. Кто тебя так возбудил?
Саша. Ты стоишь рядом и спрашиваешь «кто»?
Анна. Опять! Это просто его тексты!
Саша. Ты хочешь мне сказать, что я пою с его голоса?
Анна. Я сказала то что сказала!
Саша. И что ты хочешь от меня услышать? Я скучал по тебе, хотел быть с тобой вдвоём, а ты, я вижу, нет. Тебе захотелось покататься!..
Анна. Что?! Я-а?! Что мне захотелось?! Я тоже скучала.
Саша. Хотелось бы верить.
Анна. Что?! Ты с ума сошёл! Какие у тебя основания так со мной говорить?!
Саша. Всё! Давай не будем ссориться.
Анна. Что я такого страшного у тебя попросила?!
Саша. Ну понятно…
Анна. Что понятно?.. Что случилось? Я месяц просидела в лесу, и мне ещё два месяца сидеть.
Саша. Поехали домой. Мама нас ждёт. Там ужин, мы должны вина купить.
Анна. Ответь: что я такого страшного попросила?
Саша. Что ты хочешь?! Я уже извинился! Ещё раз: извини!
Анна. Не смей кричать на меня!
Саша. Я кричу?! Это, по-моему, ты кричишь!
Анна. Я не могу понять, почему моё желание поехать к памятнику Пушкину вызвало такую дикую реакцию? Ты что, ревнуешь меня?
Саша. Ревную! К Пушкину! Завтра мы туда придём, к памятнику, ранним утром! Будем первыми! Купим ему цветы, твоему Пушкину!
Анна. А может быть, я хочу сегодня! Моё желание что-то значит для тебя?
Саша. Сегодня я не хочу! Сегодня мне ближе Грибоедов!
Анна. Ты издеваешься надо мной? Ты мужчина, ты должен уступить!
Саша. А ты женщина, тоже можешь уступить.
Анна. Почему ты мне устраиваешь такое?! Ты не хочешь меня видеть?! Скажи мне прямо об этом.
Саша. Я не хочу на Пушкинскую площадь! Мы договорились встретиться у Грибоедова, и я отсюда не уйду из принципа! Буду стоять здесь, на этом самом месте!
Анна. Стой! Я поеду туда на метро одна. Тоже из принципа. И буду стоять там! Захочешь меня увидеть – приедешь. Всё!
Анна быстро уходит. Саша остаётся.
Пушкинская площадь. У памятника Пушкину Лена. Подъезжает Вадик.
Вадик. Ну вот и я, дзинрикися, что в переводе с японского значит рикша. Как говорится: чуть свет – и я у ваших ног! Ах, боже мой! Что же это я из Грибоедова у памятника светочу русской словесности! И вы ведь не Сонечка, правда?
Лена (усмехнулась). Ну не Сонечка…
Вадик. И не Татьяна.
Лена. Не Татьяна…
Вадик. «Татьяна, милая Татьяна…» А, кого ещё мы можем вспомнить? Софья, Татьяна… Подождите, ну конечно!.. Вы мне скажете: а Наташа? Как представить русский мир без Наташи! Конечно Наташа! И всё. И дальше Анна. Анна – это уже надрыв, начало декаданса, разлом идеала… Это пусть спонсирует министерство железнодорожного транспорта. Исчезает цельность, чудо женственности… И вообще, всё мельчает, приходит анонимная безликая буржуазность, купечество, стирающий все отличия, все оттенки пресловутый средний класс… Какие-то клички: «Душечка», «Пышка» … Всё, господа! Обращайтесь в Макдоналдс! «Большой мак» и маленькая пышка…
