Кнут Гамсун - Царица Тамара
Царица. У меня в моих владениях довольно земель и много садов.
Хан. Ничего другого дать я не могу.
Царица. Подумай, может быть, у тебя есть что-нибудь другое. Я подожду… Здесь так много людей. Почему не уходят писцы?
Игумен дает знак — писцы уходят. Игумен кладет пергаменты на стол царицы.
Царица. Благочестивый отец, ты утомлен. Ты можешь пойти отдохнуть.
Игумен. Я запру пленника.
Царица. Я это сама сделаю.
Берет ключ и отпирает обитую железом дверь. Хан подносит пальцы к груди, рту и лбу и идет. Игумен протягивает руку за ключом.
Царица. Ключ останется у царицы. Отбрасывает покрывало. Как странно, Фатима, вдруг здесь стало так пусто. Здесь вовсе нет людей.
Фатима. Хан ушел.
Царица. Да, и хан тоже ушел… Благочестивый отец, ты можешь идти отдыхать. Опускается на диван.
Фатима. Хочешь, я позову музыкантов и танцовщиц?
Царица. Нет, нет, тут в замке есть пленник… Я думаю о том, как пусто должно быть там у него. Он мог бы быть здесь. Я не знаю, можно ли было бы ему быть здесь?
Фатима. Не позвать ли мне его?
Царица. Если хочешь, Фатима. Как хочешь. Да, позови его. Здесь ему будет прохладней. Смотри, вот и у меня на лице покрывало, как у тебя. Фатима берет ключ.
Царица. Подожди, подожди немного. Позови Мецеду.
Фатима зовет через вторую дверь. Мецеду!
Царица. Она надела мне сегодня неодинаковые чулки, это большая ошибка. Я показалась перед всеми в замке в неодинаковых чулках. Хан стоял и смотрел на мои ноги.
Показывается Мецеду, получает приказ от Фатимы и уходит.
Царица. И другие туфли, Фатима. Мои лучшие туфли. Нет ли со смарагдами?
Фатима. У тебя нет лучше. Это твои лучшие туфли
Царица. Значит, у меня нет смарагдов? На этих жемчуга. Но ведь мне могут быть нужны красивые туфли, не правда ли, Фатима?
Приходит Мецеду с персидскими чулками.
Царица. Нет, не желтые. Дай мне белый к тому, что на мне.
Мецеду становится на колени и надевает ей чулки.
Царица. Мецеду, ты должна теперь следить за тем, какие ты мне даешь чулки; смотри, чтобы они не были разные… Это воля царицы. И еще я хочу, чтобы у меня было много красивых туфель, как когда-то, когда я была молода.
Мецеду встает. Еще что-нибудь, царица?
Царица. Да, дай мне зеркало.
Мецеду. Зеркало? Там у тебя есть большое зеркало.
Царица. Разве у меня нет маленького зеркала?
Мецеду. Нет.
Царица. А оно у меня было, когда я была молода. Я носила в кармане маленькое зеркало и часто смотрелась в него.
Фатима. Но ведь на тебе покрывало, царица; никто не может видеть твоего лица
Царица. Хорошо, ты можешь идти, Мецеду; мне не нужно зеркала. Мецеду уходит.
Царица. Теперь позови его. Опускает покрывало.
Фатима. Одно, слово, царица: не будь слишком прекрасной для хана.
Царица. Что ты говоришь, Фатима?
Фатима. Он молод! Ты можешь увлечь его так, что он забудет свою страну и то, что еще важнее.
Царица. Позови его.
Фатима исчезает за обитой железом дверью.
Царица минуту сидит спокойно, потом встает, становится перед образом, что-то шепчет, крестится, кланяется и возвращается на свое место. Она раздвигает полы своей одежды, так что видны чулки.
Входит хан с Фатимой.
Царица. У тебя там пусто, хан. Если ты хочешь быть тут, мы ничего не имеем против этого.
Хан. Благодарю тебя за твою доброту, царица, но для меня там не пусто. Я думаю о моем народе, который остался без господина.
Царица. Фатима только что говорила это.
Хан молчит.
Фатима. Да, царица, я это сказала.
Царица. Тут со мной ты не оставишь своего народа, наоборот — ты лучше послужишь ему. Я помогу тебе.
Хан. Все товинцы будут тебе за это благодарны. Я их последний хан. И нет у них другого.
Царица. Не правда ли, здесь прохладнее?
Хан. Да. И если бы ты поставила стражу у входа, ты могла бы быть совсем спокойна на мой счет.
Царица. Стражу? Я не подумала об этом. Нет, не надо стражи. Тогда бы снова здесь стало слишком много людей; а тут достаточно людей… Не понимаю, Фатима, мне теперь снова кажется, что здесь достаточно людей.
Фатима. Только одним больше.
Царица. Может быть, ты присмотрела бы за Георгием и Русудан; когда найдешь их, скажи им, чтобы они пришли. Фатима уходит.
Царица. Я вовсе не намерена настолько смягчать твой плен, чтобы ты забыл свой народ.
Хан. Я не забуду моего народа. Подруга твоя Фатима ошибается. Я громко не жалуюсь на судьбу моего народа и на свою судьбу, но я размышляю о ней.
Царица. А о моем условии?
Хан. Нет.
Царица. Нет? А следовало бы. О чем же ты размышляешь?
Хан. Три ночи и три дня я думал о бегстве. Но я был безоружен.
Царица. Теперь твое оружие снова у тебя.
Хан. Да, но я видел тебя и больше не думаю о бегстве.
Царица. Мне непонятны твои слова… Как это случилось, что взяли твой замок?
Хан. Изменой. Один из моих рабов отнес большой ключ князю Георгию.
Царица. Мой супруг мне этого не рассказал. Но ведь князь Георгий, конечно, не принял ключа от твоего раба?
Хан. Он не взял ключа?
Царица. Нет. Может быть, взял кто-нибудь другой, но не он. Я слышала, что кто-то другой взял… Мы могли бы теперь поговорить о чем-нибудь другом, хан. Ты когда-то жил во дворце у калифа; ты рассказал бы мне что-нибудь о жизни там.
Хан. Это было давно. Но я ничего не забыл. Я бы мог рассказать о мудрости калифа, о его могуществе.
Царица. Лучше расскажи о себе самом. Что ты там делал?
Хан. Я был гостем калифа и учеником его. Много наук изучал я у его мудрецов. А осенью мы ездили на охоту и били больших зверей, и когда мы возвращались, нас встречали певцы и танцовщицы.
Царица. Знаешь что, хан?.. Я лучше встану. Ты такой высокий, когда стоишь. Встает и отбрасывает покрывало.
Хан. Ты снимаешь покрывало?
Царица. Я уважила твой обычай, уважь и ты мой. Хоть на минуту. Ты должен меня видеть.
Хан. Как прекрасна царица Грузии!
Царица. Спасибо за твои слова — они меня радуют. Я царица, и все-таки слова твои для меня радость. Я показываю тебе лицо свое, потому что, кроме него, я немногим владею. Опускает покрывало.
Хан. Мне кажется, что ты звезды низвергла на меня. Входить Фатима, держа за руки Георгия и Русудан.
Царица. Да благословит тебя Бог. Благодарю тебя за твои слова — ведь я так бедна. Посмотри, как радуются мои дети — так же и я радуюсь. Обнимает детей. Поиграйте с чужим человеком; он спрячется за колонну, а вы его ищите.
Хан прячется, дети находят его; он прячется опять, они опять ищут. Потом дети продолжают играть одни и скоро уходят.
Царица. Ты свободна, Фатима. Фатима уходит. Заходит солнце.
Хан. А ты не боялась, что я мог бы бежать?
Царица. Не знаю. Я об этом не думала.
Хан. Нет, ты знаешь. Ты хорошо знаешь свою власть, царица Тамара. Ты знаешь, что я не бежал бы.
Царица. Пусть так. Я не думала так, как ты говоришь, но твои слова удивительны для меня.
Хан, проводя рукой по глазам. Мне кажется, царица, будто ты привела меня в рощу, где цветут мандрагоры. Это опасные цветы. Я чувствую их чары.
Царица. И я чувствую их чары. Оба мы вошли в рощу.
Хан близко подходит к ней. Ты хочешь совратить меня. Вот чего тебе нужно.
Царица. Я хочу спасти тебя. Взгляни в лицо своей судьбе и не противься мне больше.
Хан. Ты хочешь меня совратить и крестить; вот для чего все твои старания.
Царица. Только? Только для этого? Другим тоном. Да, это так. А для чего же иначе? В этом я вижу твое спасение и спасение твоего народа.
Фатима, входя. Великий хан, солнце зашло. Ты забыл час молитвы. Уходит. Быстро темнеет.
Хан. Она права. Ты меня довела до того, что я забыл час молитвы. Чтобы искупить это, я сегодня не лягу, а просижу всю ночь. Да смилостивится надо мной Аллах!
Подносит пальцы к груди, рту и лбу и идет к обшитой железом двери.
Царица, протягивая руку. Вот моя рука, хан!
Хан. У нас другой обычай, чем у тебя.
Царица. Подумай этой ночью о моем условии.
