Жан Кокто - Трудные родители
Мишель. Мама!
Ивонна. А, ты уже больше не называешь меня Софи? Помнишь! Ты помнишь, как мне было горько.
Мишель. Ты отказывалась укладывать меня вечерами в постель. Мы даже подрались из-за этого…
Ивонна. Мик! До одиннадцати лет я на руках носила тебя в твою кровать. Потом ты стал слишком тяжелый и повисал у меня на шее. Позже ты ставил ножонки на носки моих туфель, держал меня за плечи, и так мы вместе шагали к твоей кровати. Однажды ты посмеялся надо мной, когда я подтыкала твое одеяло, и я тебе заявила, что будешь ложиться спать без моей помощи.
Мишель. Софи! Разреши мне забраться к тебе на кровать: я снял ботинки… Притулиться к тебе, положить голову тебе на плечо… (Все это делает.) Я не хочу, чтоб ты на меня смотрела. Мы вместе будем смотреть на освещенное окно соседнего дома. Ночь. Таборные лошадки на привале. Хорошо?
Ивонна. Ничего хорошего не жду от такого вступления.
Мишель. Ты обещала мне быть очень, очень доброй.
Ивонна. Я ничего тебе не обещала.
Они сидят неподвижно. Лица их освещены светом, падающим из окна; это, возможно, Отблеск окна соседнего дома.
Мишель. Какая ты злая.
Ивонна. Не заговаривай мне зубы. Если хочешь что-то сказать, — говори. Чем дольше тянешь, тем трудней. У тебя долги?
Мишель. Замолчите, Софи. Не говорите глупостей.
Ивонна. Мишель!..
Мишель. Замолчите.
Ивонна. Молчу, Мик. Говори. Я слушаю.
Мишель (довольно быстро, немного смущенный. Пока он говорит, не глядя на мать, лицо Ивонны искажается, становится страшным). Софи, я очень счастлив, но, прежде чем сказать тебе о моем счастье, я хотел вполне увериться в нем. Ведь если ты не будешь счастлива вместе со мной, я не смогу быть счастливым. Ты понимаешь меня? Представь себе, что на курсах я встретил девушку…
Ивонна (сдерживая себя, говорит с напускным равнодушием). Разве у вас совместное обучение?..
Мишель (закрывая Ивонне рот рукой). Слушай меня. Я не всегда ходил в школу живописи. Я говорю о курсах стенографии. Папа намекнул мне, что найдет для меня место секретаря, только нужно знать стенографию. Я попробовал, но раз ты отсоветовала брать эту работу, я бросил учиться. Я был на этих курсах всего три раза — чудом! Я встретил там девушку, вернее, молодую женщину… ну, она на три года старше меня… Ей помогал существовать один пятидесятилетний дядька, который относился к ней, в общем, как к дочери. Он вдовец. У него умерла дочь, очень похожая на мою знакомую. Так или иначе — она раскрыла мне свое сердце, и я увидел грустное зрелище. Я снова встретился с ней… Стал пропускать занятия… Я заранее готовил рисунки: кувшины и пионы… Я никогда не осмелился бы заикнуться тебе об этом, пока она сама не решила бросить этого беднягу, начисто расчистить жизнь, начать все сначала. Она безумно любит меня, мама, и я безумно люблю ее, и ты ее полюбишь, она свободна. В нашем таборе нет места предрассудкам. Я мечтаю о том, чтобы повести вас всех к ней — тебя, папу, Лео. Завтра же. Сегодня вечером она все скажет своему страху. Она ему сказала, что к ней приехала сестра из провинции, и он больше к ней не приходил. Он специально снял маленькую квартирку, но почти не видел ее последнее время. Конечно, тут не может быть и речи о ревности, это менее серьезно, чем замужняя женщина, но из-за тебя, из-за дома, из-за всех нас я не мог мириться с таким двусмысленным положением, с тем, чтобы в ее жизни был еще кто-то.
Ивонна (нечеловеческим усилием воли заставляет себя говорить). И эта… женщина… помогала тебе… ведь у тебя никогда нет ни копейки. Она, конечно, тебе помогала.
Мишель. Софи, от вас ничего нельзя скрыть. Да, она помогала мне платить за обеды, за папиросы, за такси… (Пауза.) Я счастлив, счастлив!.. Я впервые остался у нее и целый день рассказывал о нашем таборе. Я был уверен, что если папа не примет горделиво-торжественную позу, если тетя нам поможет, если я останусь с тобой наедине — только ты да я, моя Софи и я, — ты простишь мне мое исчезновение. Поэтому я и взбежал одним махом по лестнице, забыв о лифте. Поэтому я и не мог понять, что с вами всеми происходит. Софи! Софи, ты счастлива?
Ивонна (резко повернулась). Счастлива?
Мишель (испуган выражением ее лица, отступая). О!
Ивонна. Так вот моя награда. Вот зачем я выносила тебя, родила, вынянчила, ухаживала за тобой, воспитала, безрассудно любила тебя! Вот ради чего я забросила моего бедного Жоржа. Ради того, чтобы какая-то старуха захватила тебя, украла тебя у нас, втянула тебя в свои гнусные шашни.
Мишель. Мама!
Ивонна. Да, гнусные! И давала тебе деньги. Ты, надеюсь, знаешь, как это называется?
Мишель. Ты теряешь голову, мама. О чем ты говоришь? Мадлен молодая, свежая, чистая…
Ивонна. Ты все же выболтал ее имя!
Мишель. Я не собирался его от тебя скрывать.
Ивонна. И ты думал, что стоит лишь обнять меня, напеть сладкие слова, — и я расплывусь в улыбке, соглашусь, чтобы сына моего содержал любовник какой-то желтоволосой старухи? Не выйдет, дружок мой, не выйдет!
Мишель. Ты угадала — Мадлен блондинка. Но у нее волосы вовсе не желтые, и повторяю тебе — ей двадцать пять лет. (Кричит.) Да будешь ли ты меня слушать, наконец? И нет у нее другого любовника, кроме меня…
Ивонна (с изобличающим жестом). Наконец-то ты сознаешься!
Мишель. В чем? Я целый час рассказываю тебе эту историю во всех подробностях.
Ивонна (закрыв лицо руками). Я с ума сойду!
Мишель. Успокойся, ляг…
Ивонна (расхаживая взад-вперед). Лечь! Со вчерашнего вечера я лежу как труп. Зачем я выпила эту сахарную воду? Все было бы кончено. Я умерла бы, но не от стыда.
Мишель. Ты говоришь о самоубийстве, потому что я полюбил девушку!
Ивонна. Умереть со стыда хуже, чем убить себя. Не пытайся хитрить. Если бы ты любил девушку!.. Расскажи ты мне чистую, приличную историю, достойную тебя и нас, — я, вероятно, выслушала бы тебя без гнева. А ты не смеешь глядеть мне в глаза, выбалтывая эту гнусную интригу.
Мишель. Я тебе запрещаю.
Ивонна. Еще что!
Мишель (отталкивая его). У тебя все щеки в помаде…
Мишель. Это твоя помада!
Ивонна. Я не смогу поцеловать тебя без отвращения.
Мишель. Не может этого быть, Софи!
Ивонна. Мы с отцом примем меры, чтобы тебя изолировать, запереть, помешать тебе видеться с этой тварью, защитить тебя от тебя же самого.
Мишель раскачивает стул.
Ты, в конце концов, сломаешь этот стул, Мишель.
Мишель. Ты мать, Софи, только мать. Я думал, что ты мне товарищ. Ты твердила мне об этом…
Ивонна. Я мать тебе. Самый верный товарищ не поступил бы иначе. И… давно уже длится эта интрижка?
Мишель. Три месяца.
Ивонна. Три месяца лжи. Гнуснейшей лжи.
Мишель. Я никогда не лгал тебе, мама. Я молчал.
Ивонна. Три месяца лжи, уловок, расчета, лицемерных паек…
Мишель. Я щадил тебя.
Ивонна. Благодарю! Я не из тех, которых нужно щадить. Мне не нужна твоя жалость. Это ты заслуживаешь жалости!
Мишель. Я?
Ивонна. Да ты, ты… Жалкий дурачок, попавший в лапы опытной женщины. Которая, конечно, скрывает свой возраст…
Мишель. Стоит тебе взглянуть на Мадлен…
Ивонна. Избави бог! Разве твоя тетка Леони не выдает себя за тридцатилетнюю? Ты не знаешь женщин.
Мишель. Я только начинаю их познавать…
Ивонна. Я прощаю тебе эту пошлость.
Мишель. Послушай, Софи. Зачем я стану где-то искать то, что имею здесь. С чего бы я вдруг пошел к женщине твоих лет…
Ивонна (вскакивая). Он еще оскорбляет меня!
Мишель. Я?
Ивонна. Не пытайся спорить со мной, мой мальчик. Возможно, я и выгляжу старухой, но это только видимость. Я тебя согну в бараний рог!
Мишель. Лучше молчи, а то нервничаешь, говоришь глупости, оскорбляешь…
Ивонна. Не выйдет! Нет, нет, нет… Я буду говорить. Теперь мой черед. Пока я жива, ты не женишься на этой падали.
Мишель (взвился). Возьми свои слова обратно!
Ивонна (в самое лицо Мишеля). Падаль! Падаль! падаль!
