Александр Островский - Том 7. Пьесы 1873-1876
Мурзавецкая. Батюшка, не погуби!
Беркутов. Теперь моя главная забота: спасать вас.
Мурзавецкая. Спасай меня, батюшка, спасай! В ножки поклонюсь.
Беркутов. Не беспокойтесь! Я постараюсь всеми силами потушить это дело. Вас очень жаль! Чем вы виноваты!
Мурзавецкая. Ничем, батюшка, ничем!
Беркутов. Еще есть письмо, по которому вы получили тысячу рублей.
Мурзавецкая. Уж не упомню, батюшка, не упомню; память плоха стала.
Беркутов. Я вам напомню. (Вынув из кармана письмо.) Вот оно! Оно того же мастера. Вам надо будет деньги возвратить.
Мурзавецкая. Где ж я возьму, уж я их все раздала бедным; они теперь Бога молят… не отнимать же у них.
Беркутов. Разумеется, вы были в заблуждении; но что ж делать, возвратить придется, если дело дойдет до суда. Впрочем, вы пока не беспокойтесь, выкиньте все это из головы!
Мурзавецкая. И рада б выкинула, да нейдет. Ошеломил да и говорит: из головы выкиньте!
Беркутов. Развлеките себя! Поговорим о чем-нибудь другом.
Мурзавецкая. Боюсь я, голубчик, окружного-то суда; страсть как боюсь.
Беркутов. Ну, может быть, дело как-нибудь и уладится. Вот вам новость! Лыняев сделал предложение Глафире Алексеевне.
Мурзавецкая. Да ну их! Что это сердце-то как дрожит… Изловила-таки она его!
Беркутов. И, кажется, очень ловко.
Мурзавецкая. Поделом ему! Ничего мне его не жаль! Не унимается сердце-то… А вы-то холостой?
Беркутов. Холостой.
Мурзавецкая. Что ж не женитесь?
Беркутов. Сначала дела мешали, а теперь невесты не найду. Посватайте!
Мурзавецкая. Кого б тебе посватать? Вот в виски вступило. Да чего ж лучше, соседка твоя, Евлампия Николаевна.
Беркутов. Она, кажется, не очень расположена ко мне; а я бы не прочь.
Мурзавецкая. Так сватать, что ли?
Беркутов. Сватать не сватать, а я бы попросил вас поговорить с ней поласковее, узнать ее мнение, посоветовать ей.
Мурзавецкая. Да уж не учи, я не глупей тебя на эти дела. Только ты меня выручи! Да вот тысяча-то рублей…
Беркутов. Вы для меня, а я для вас. Евлампия Николавна должна сейчас приехать, а вместе с ней и Глафира Алексеевна, и Лыняев.
Мурзавецкая. Так уж ты меня извини, я пойду распоряжусь. Надо завтрак приготовить и кофей, жениха-то принять; ведь племянник будет.
Беркутов. Обо мне не беспокойтесь! Мне бы нужно сейчас же видеть Чугунова.
Мурзавецкая. Да он, каторжный, тут. Я его сейчас пошлю. Вукол, Вукол! Да вот он!
Мурзавецкая уходит. Входит Чугунов.
Явление шестоеБеркутов, Чугунов.
Беркутов. Здравствуйте, Вукол Наумыч! (Подает руку.)
Чугунов. Мое почтение, Василий Иваныч! Давно ли пожаловать изволили-с?
Беркутов. Только что приехал. Очень приятно вас видеть. Как поживаете, Вукол Наумыч?
Чугунов. Благодарение Создателю, Василий Иваныч, не жалуюсь.
Беркутов. Душевно рад. Я вас от дела не отвлекаю ли? Мне желательно поговорить с вами несколько минут.
Чугунов. Сколько вам угодно. Готов служить.
Беркутов. Нужно мне, почтеннейший Вукол Наумыч, некоторые сведения собрать насчет здешней местности.
Чугунов. Да-с? (Вынув табакерку.) Не прикажете ли?
Беркутов. Не нюхаю; а впрочем, позвольте! (Нюхает.) Чем это он пахнет?
Чугунов. Жасмином-с. Нарочно произращаю: и цветок приятно иметь в доме на окне, и запах-с. Хорошие табаки стали из моды выходить. Прежде был табак под названием «Собрание любви», — вот, я вам доложу, Василий Иваныч, табак был… Так что же вам угодно насчет местности?
Беркутов. Видите ли, поговаривают о Сибирской железной дороге; мы, как здешние помещики, заинтересованы в этом деле; и если нет никаких физических препятствий, гор, например…
Чугунов. Препятствий и гор нет-с, плоская губерния. Только что же мы будем доставлять в Сибирь, какие продукты?
Беркутов. Продукты есть, Вукол Наумыч.
Чугунов. Интересно послушать-с.
Беркутов. Я думаю, вам случалось читать в газетах, что в последнее время много стало открываться растрат, фальшивых векселей и других бумаг, подлогов и вообще всякого рода хищничества. Ну, а по всем этим операциям находятся и виновные; так вот эти-то продукты мы и будем посылать в Сибирь, Вукол Наумыч.
Чугунов. Шутить изволите.
Беркутов. Какие шутки! Да вот, недалеко ходить, сейчас один молодой человек сам сознался, что наделал фальшивых векселей.
Чугунов (качая головой). Скажите пожалуйста, какие дела творятся на белом свете!
Беркутов. Как его фамилия-то? Горецкий, кажется.
Чугунов. Горецкий… позвольте! Есть такой, есть-с… слыхал.
Беркутов. Он говорит, что его принудили, и черновые представил, с которых его списывать заставляли.
Чугунов. Очень нужно путать людей! Не понимаю. Ведь уж ему не легче от того будет. Молод еще.
Беркутов. Он еще сознался, что вексель на госпожу Купавину писал, а Евлампия Николаевна сегодня заявляет, что у нее похищен бланк.
Чугунов. Какие дела-то!
Беркутов. Вот что, Вукол Наумыч, не с вами ли вексель-то? А коль не с вами, так принесите его поскорей!
Чугунов. Нет, зачем же-с! Я вам очень благодарен, Василий Иваныч.
Беркутов. За что же?
Чугунов. Предупредили. Я теперь вексель уничтожению предам. Пусть Горецкий путает, а я и знать не знаю, у меня и не было никакого.
Беркутов. Жаль! Вам, хоть не всю сумму, а все-таки что-нибудь получить надо бы по этому векселю.
Чугунов. Да, конечно, Василий Иваныч, надо бы. Ведь какой благородный поступок-то с моей стороны! Выдают бланки зря… Да другой бы, помилуйте… Кому ж нужно от своего счастья отказываться!
Беркутов. Справедливо, Вукол Наумыч, справедливо. Да и Евлампию Николаевну надо наказать, чтобы она была вперед осторожнее.
Чугунов. Надо наказать, Василий Иваныч, надо. Как это можно бланки выдавать! Отберут имение-то как раз. Вот я только три тысячи написал, а ведь у всякого ли совесть-то такая, как у меня.
Беркутов. Укоротите вексель-то немного, Вукол Наумыч; напишите, что получили часть в уплату; а остальные Евлампия Николаевна заплатит. Доставайте вексель! Вот чернила и перо!
Чугунов. Слушаю-с! (Вынимает вексель, надевает очки, берет перо.) Как писать прикажете, Василий Иваныч?
Беркутов. По сему векселю получено в уплату две тысячи…
Чугунов. Тысячу рублей только оставляете? Маленько, Василий Иваныч.
Беркутов. Нет, и тысячи рублей много, Вукол Наумыч.
Чугунов. А какое благородство с моей стороны!
Беркутов. Вот мы его и оценим как следует. (Диктует.) Получено в уплату две тысячи пятьсот…
Чугунов. Только пятьсот? Уж это даже несколько и обидно.
Беркутов. Нет, и не пятьсот, а меньше. Пишите, пишите! Две тысячи пятьсот пятьдесят рублей. Почему я прибавил эти пятьдесят рублей, я вам скажу после. Остальные получите.
Чугунов (положив вексель в карман). Покорнейше вас благодарю, чувствительнейшую вам приношу благодарность.
Беркутов. Когда ваш племянник рассказал мне все дела и ваши черновые представил, я сначала хотел ехать к прокурору.
Чугунов. Нет, зачем к прокурору! Вам, Василий Иваныч, в такие грязные дела путаться какой расчет? Только срам.
Беркутов. А потом рассудил переговорить прежде с Меропой Давыдовной и с вами.
Чугунов. Очень хорошо и основательно поступили. Мало, что ль, у прокурора дел-то и без наших!
Беркутов. А чтоб ваш племянник не болтал тут, чего не нужно… Он какой-то сорвиголова!
Чугунов. Шальной мальчишка!
Беркутов. Я его отправил в Вологду обойти мои леса; он уж теперь катит на пароходе. На дорогу я ему дал пятьдесят рублей; а ведь это ваша была обязанность, Вукол Наумыч; вот эти-то пятьдесят рублей я у вас и вычел.
Чугунов. Очень хорошо-с. Долго ли погостите у нас, Василий Иваныч?
Беркутов. Еще не знаю. Как дела позволят.
Чугунов. Коли будет какое делишко, так не обойдите, по старому знакомству!
Беркутов. Непременно, Вукол Наумыч, непременно.
Чугунов. Вот гости, должно быть. До приятного свидания-с! (Уходит.)
