Борис Акунин - Весь мир театр
Фандорин включил двигатель, готовый следовать за «фордом». Подавил зевок. Дело шло к концу. Сейчас выясним, где у Царя лежбище.
Не тут-то было!
Когда «форд» отъехал от тротуара, мостовую перегородил еще один автомобиль, открытый «паккард». Внутри сидели трое молодцов точно того же типа, что липковские телохранители. Не обращая внимания на крики извозчиков и гудение клаксонов, шофер «паккарда» дал машине Свиста повернуть за угол и лишь потом неспешно тронулся с места. Можно было, конечно, проследовать за автомобилем прикрытия — он наверняка ехал тем же маршрутом, но рисковать не стоило. От слежки на колесах придется отказаться. Москва не Нью-Йорк и не Париж, машин на улице мало, каждая бросается в глаза. Охранники «паккарда» непременно срисуют настырную «изотту», именно для этой цели Свиста и сопровождает второй автомобиль.
Получаюсь, что день потрачен впустую. Если не считать того, что Фандорин убедился в труднодостижимости поставленной цели. И того, что несколько секунд смотрел на Элизу.
Внезапные препятствия для Эраста Петровича всегда были не более чем поводом мобилизовать дополнительные ресурсы интеллекта. Так случилось и в этот раз, причем особенных усилий не понадобилось. Задачка все-таки была не из сложных, и новое решение сыскалось быстро.
На следующий день он поехал в театр вместе с Масой. Согласно установленным Штерном правилам, репетиции репертуарного спектакля должны были идти каждый день. Учение Ноя Ноевича гласило, что премьера — это только начато настоящей работы, всякое новое представление пьесы должно быть совершеннее предыдущего.
Господин и слуга позавтракали в кладбищенской тишине, всю дорогу до театра молчали, причем Маса демонстративно глядел в окно. Японец все еще дулся из-за того, что Эраст Петрович не посвящает его в ход расследования. И очень хорошо, думал Фандорин. Желания мириться у него пока не возникало.
В начале репетиции, дождавшись, когда интересующее его лицо освободится, Эраст Петрович исполнил то, ради чего приехал.
Интересовал Фандорина исполнитель роли воришки Константин Ловчилин.
— Вы — «информант»? — без предисловий спросил Эраст Петрович, уведя актера в коридор.
— То есть?
— Вы обслуживаете Царя? Не з-запирайтесь. За десять дней до премьеры я видел папку с вашей ролью в портфеле у Мистера Свиста. Ведь цвет вашего амплуа желтый?
Подвижное лицо «проказника» все запрыгало, глаза быстро замигали. Костя молчал.
— Если станете упрямиться, я расскажу о вашем побочном приработке Штерну, — пригрозил Фандорин.
— Не надо, — быстро сказал Костя и оглянулся, нет ли кого поблизости. — Я ведь ничего плохого… Ну, отвечаю на вопросы: как у нас и что. Рассказываю об изменениях в репертуаре. Когда внезапно появилась ваша пьеса, Царь, конечно, заинтересовался. Между прочим, ему очень понравилось. Он предсказал большой успех.
— Мерси. Значит, вы находитесь с Царем в постоянном общении?
— Нет, я всё больше со Свистом. С Царем редко. Последний раз, когда про вас разговаривали. Он очень любопытствовал…
— В самом деле?
— Да. Спрашивал мое мнение — можно ли ему сделать вам ценный подарок по случаю премьеры. Я отсоветовал. Говорю, господин Фандорин — человек замкнутый, нелюдимый. Ему это может не понравиться…
— Да вы п-психолог.
— Царь не удивился. По-моему, он про вас больше моего знает…
Эраст Петрович вспомнил свою стычку со Свистом. Понятно. Царь заинтересовался новым драматургом, велел навести о нем справки и узнал много интересного. Что ж, это очень кстати.
— Где вы виделись с Царем? У него в Конторе?
— Да. Меня отвезли куда-то за Останкино.
— Место запомнили? — небрежно спросил Эраст Петрович.
— Запомнил. Но Свист сказал, они оттуда завтра съезжают. А это почти две недели назад было…
— Где Царь квартирует сейчас, знаете?
— Откуда же?
С минуту подумав, Фандорин сказал:
— Тогда вот что. Подите передайте Царю з-записку через Свиста. Он как раз торчит перед театром. Вот вам карандаш, листок. Пишите. «Фандорин расспрашивал про вас. Нужно встретиться». Вас немедленно отвезут в Контору.
Ловчилин послушно записал все под диктовку, однако скептически покривил толстые губы.
— С какой стати? Подумаешь, драматург задает какие-то вопросы. Вы не знаете, что за человек Царь. Это ого-го какой человек!
— Свист отвезет вас к Царю немедленно, — повторил Эраст Петрович. — Они будут нервничать. Вы скажете им, что в разговоре с вами я обмолвился о своих п-подозрениях. Мол, Фандорин думает, что Смарагдова и Лимбаха убили люди Царя.
— Как это «убили»?! Они покончили с собой! — взволновался Костя. — И потом, на вашем месте я не стал бы задирать этих людей. Они могут обидеться.
— Вечером я заеду к вам в г-гостиницу и вы мне расскажете, обиделись они или нет. Но самое главное — хорошенько запомните, куда вас отвезут.
Из окна фойе Фандорин наблюдал, как подтверждается его предположение.
Вот вышел Ловчилин, приблизился к Мистеру Свисту. Что-то сказал, искательно вжав голову в плечи. Передал свернутый листок. Липков развернул, нахмурился. Начал о чем-то расспрашивать. Потом махнул рукой — и дальше всё было, как накануне. Подбежали два «пинчера», подкатил «форд», вторая машина перегородила улицу. Актера повезли на беседу с самодержцем московских спекулянтов.
До вечера Эраст Петрович предпринял еще один демарш — провел встречу с господином Шустровым, предварительно протелефонировав в «Театрально-кинематографическую компанию». Предприниматель сказал, что примет драматурга немедленно.
— Ну что, надумали? — спросил Андрей Гордеевич, пожимая посетителю руку. — Будете писать для меня сценариусы?
Кабинет у него был какой-то нерусский. Мебель тонкокостная, из жердочек и металлических палок; огромные от пола до потолка окна с видом на Москву-реку и торчащие за нею фабричные трубы; на стенах странные картины — всё сплошь кубы, квадраты да ломаные линии. Эраст Петрович современного искусства не понимал и не любил, но относил это на счет своего немолодого возраста. У каждой новой эпохи собственные глаза и уши — хотят другое видеть, другое слышать. Когда-то и уютные импрессионисты казались хулиганами, а теперь у почтенного капиталиста над письменным столом висит жуткая фиолетовая баба с тремя ногами, и ничего.
— Игра, которую вы затеваете, серьезная, — степенно молвил Фандорин, задержав взгляд на афишах новейших европейских фильмов («Дантов ад», «Древнеримская оргия», «Шерлок Холмс против профессора Мориарти»). — Но и я человек серьезный. Должен знать и понимать правила.
— Естественно, — кивнул молодой миллионер. — Что вызывает у вас опасения? Я отвечу на любые вопросы. Меня чрезвычайно интересует сотрудничество с таким человеком, как вы. Зачем вы скрываетесь от репортеров? Почему обозначили свое имя на афишах одними инициалами? Это неправильно, это ошибка. Я хотел бы и вас сделать «старом».
С этим господином нужно было говорить напрямую. Потому Фандорин спросил без обиняков:
— Как вы уживаетесь с Царьковым? Насколько я понимаю, без хороших отношений с этим дельцом создание в Москве театрально-зрелищной индустрии очень затруднительно, а то и невозможно.
Вопрос в лоб Шустрова не смутил.
— С Царем я уживаюсь отлично.
— Вот как? Но ведь вы сторонник ц-цивилизованного предпринимательства, а он — ловец рыбы в мутной воде, полубандит.
— Я прежде всего реалист. Не могу не учитывать специфики российского бизнеса. Для успеха любого большого начинания у нас необходима поддержка сверху и снизу. С облаков, — Андрей Гордеевич показал на кремлевские башни, видневшиеся в крайнем окне, — и из-под земли. — Он ткнул пальцем в пол. — Власть позволяет тебе делать дело. И только. Но если ты хочешь, чтобы оно двигалось, приходится обращаться за помощью к силе неофициальной. В нашем неуклюжем и неудобном для бизнеса государстве именно она помогает смазать ржавые шестеренки и стесать заусенцы.
— Вы г-говорите о деятелях вроде Царькова?
— Разумеется. Сотрудничество с подпольным воротилой совершенно необходимо в сфере, которой я занимаюсь. Работать без его помощи — все равно что обходиться без одной руки. А если б он был враждебен, наше предприятие вообще стало бы невозможным.
— В чем же заключается его помощь?
— Во многом. Например, известно ли вам, что на спектаклях «Ноева ковчега» не орудуют карманники? В одной газетной статье сей феномен приписали благотворному воздействию высокого искусства даже на загрубелые воровские души. На самом же деле карманников расшугали люди Царькова. Это была любезность в мой адрес. Дополнительную шумиху вокруг гастролей тоже создает он — если считает их перспективными. Ему это полезно в смысле спекуляции билетами, мне — для повышения акций театра, на который я сделал ставку. Но главную пользу Царь станет нам приносить, когда мы развернем кинематографическое направление деятельности. Тогда его подпольное предприятие выйдет на общероссийский простор. Нужно будет контролировать прокатчиков, следить за порядком в электротеатрах, пресекать незаконное размножение копий. Полиция эту работу выполнять не сможет и не захочет. Так что у нас с Царем друг на друга большие планы.
