Юкио Мисима - Ночь последнего обета
СТАРУХА (задрав подол своей дырявой одежды, показывает ему). Посмотри, какие отвратительные лохмотья. (Подходит еще ближе.) Какое зловоние и полчища вшей! Посмотри на эти страшные руки! Они же трясутся, их вдоль и поперек изъязвили морщины. А эти жуткие ногти? Взгляни–ка на них!
ПОЭТ. Ну что вы, ваши ногти напоминают алый цветок бегонии, и мне далее слышится его благоухание.
СТАРУХА (распахивая платье). Ну–ка, взгляни на эту грудь, ссохшуюся, точно глина. Разве это женская грудь?! (В исступлении она хватает ПОЭТА за руку и кладет ее себе на грудь.) Да ты только прикоснись, дотронься! В ней же ни капельки молока!
ПОЭТ (восторженно). Господи, какое тело!
СТАРУХА. Так мне же девяносто девять лет! Опомнись! Посмотри хорошенько!
ПОЭТ (словно в оцепенении всматривается). Да, наконец–то, я вспомнил.
СТАРУХА (обрадовавшись). Так ты припомнил?
ПОЭТ. Да. Сдается, вам было девяносто девять лет. У вас жуткие морщины и глаза, изъеденные гноем, а еще грязное платье, издающее кислый смрад.
СТАРУХА (притопнув ногой). Была? Ты разве не видишь, что я и теперь точно такая же!
ПОЭТ. Это… наваждение. Вы пленяете взор, точно прелесть цветка. До чего же вы обворожительны. Какой изысканный на вас наряд, как тонки ваши благовония… Вы — безумное наваждение! Вам вот–вот исполнится двадцать! Какая же вы…
СТАРУХА. Увы! — замолчи. Скажешь, что я красивая, — так точно не миновать тебе смерти!
ПОЭТ. Если я вижу красивое, так совершенно не в силах назвать его по–другому, пусть мне за это грозит даже смерть.
СТАРУХА. Вот сумасшедший. Прекрати! А что это за миг просветления? Ты еще что–то бубнил там об этом?
ПОЭТ. Сейчас объясню.
СТАРУХА. Остановись, заклинаю тебя.
ПОЭТ. Вот как раз этот миг теперь наступил. Та самая минута… И мы с вами дожидались ее ровно девяносто девять лун и дней, девяносто девять лет подряд!
СТАРУХА. Увы! Твои глаза ослепли. Довольно, прекрати!
ПОЭТ. Я скажу… Госпожа Комати! (Коснувшись руки КОМАТИ, он буквально трепещет.) Какая же вы красивая. Да вы самая красивая на свете! Вашей красоте никогда не померкнуть, сколько бы лун и дней ни прошло!
СТАРУХА. Раз ты вымолвил это — пеняй на себя!
ПОЭТ. А я не боюсь.
СТАРУХА. Глупый ты еще совсем, и между бровей у тебя уже лег уже иней смерти.
ПОЭТ. И все–таки до чего безумно жаль умирать.
СТАРУХА. Поздно. Я же пыталась тебя остановить.
ПОЭТ. Как оледенели у меня руки и ноги… Надеюсь, я непременно встречу вас на том же месте, пусть даже и через сотню лет.
СТАРУХА. Вот и жди себе еще сто лет!
Лишившись созания, ПОЭТ рухнул на землю. Тут же опускается черный занавес. Сев на скамейку, СТАРУХА, что–то пристально разглядывает под ногами. Затем, точно не найдя себе другого занятия, принимается собирать окурки. Пока она выискивает бычки, показывается ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Он явно что–то высматривает на сцене. Приметив труп, сразу же склонился над ним.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Надо же так надраться до потери пульса. Вот еще забот не хватало. Эй, слышь, ты, вставай! Хозяйка твоя, небось, не спит, все глаза проморгала, дожидаясь. Ну–ка, дуй мигом домой и как следует проспись… Ба, да он умер! Эй, старуха, поди–ка сюда. Когда, говоришь, он здесь объявился? Где ты там запропастилась?
СТАРУХА (едва взглянув в его сторону). Уже порядочно.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Совсем еще тепленький.
СТАРУХА. Значит, только сейчас концы отдал.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Это я без тебя как–нибудь смекну. Слышь, я спрашиваю, когда он сюда пришел?
СТАРУХА. Минут тридцать–сорок назад. Видно, был в стельку и все еще ко мне приставал.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вот насмешила–то: к ней приставал.
СТАРУХА (с негодованием). Ничего смешного. Самое обычное дело!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Значит, ты дала ему отпор?
СТАРУХА. Как сказать. Очень уж он настырный. Да меня этим не купишь. Так что я турнула его отсюда, а он что–то все бурчал себе под нос. Ну и потом разложился здесь прямо на асфальте. Я еще подумала, может, он собрался вздремнуть.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Гм, эй, слышь–ка, здесь запрещено жечь костры. А ну, топайте сюда, ребята (вваливаются двое побродяжек). Подсобили бы лучше этого типа доставить в участок. Отнесите его куда подальше.
Уходят, втроем вцепившись в труп.
СТАРУХА (тщательно пересчитывая окурки). Единое рождает два… Два рождают третье… Третье порождает все сущее… Единое рождает два… Два рождают третье.
ЗАНАВЕС
Примечание: Данный текст взят из книги «Мисима Юкио. Веер в залог любви. Пьесы–маски в стиле театра ноо» (перевод с японского, составление, предисловие, примечания и указатель японских слов — кандидат филологических наук Татьяна Юркова), М., 2003, Рипол Классик, ISBN 5–7905–1818–4
