Елена Ханпира - Пьесы
Сверчок: Безупречная дедукция. Не прикопаешься. Только чего ты все слушаешь, что говорят? Может, Карабас ошибался.
Буратино: Ну да, станет Карабас ради ошибки лоб расшибать.
Сверчок: Может, он не ту каморку имел в виду. Мало ли в Италии старых Карло…
Буратино: Ты чего мне на мозги капаешь, теоретик фигов?
Сверчок: Это ты теоретик. А на мозги я тебе капаю, чтобы ты не особо своим теориям доверялся. Ладно больно у тебя все получается. Все у тебя в мыслях по законам да по правилам. А жизнь исполнена случайностей. Может, и ключ не тот, и дверь не та, хоть все сошлось. Может, это дверь от кладовки, да ее так паутиной затянуло, что не заметили и холст повесили. Буратино (иронично): Ага, и камин на холсте нарисовали, чтобы паутину под очаг замаскировать. В жизни, Сверчок, все гармонично: ключ для замка, замок для двери, дверь для тайны, тайна — для ищущего, награда — для того, кто нашел. Таково правило. Таков закон.
Сверчок: В голове у тебя этот закон, а не…
Буратино: Замучил советами! (кидает в Сверчка молоток и расшибает ему голову; затем с ключом приступает к замку) В мире все должно быть прекрасно. Каждому Сверчку — по голове! Каждому Золотому Ключику — по скрытой двери! Каждому Буратино — по великой тайне! Каждому папе Карло — по кожаной куртке! И всем — по закону!
Ключ не входит в замок.
Хитрый замок. Не дурак был тот, кто делал. Попробую в другую сторону.
Ключ скользит по поверхности.
Не выходит. Сложный замок. Не может быть, чтобы он не открывался. Такого просто быть не может, все же сошлось тютелька в тютельку. Ну-ка, еще разок… Может, замок заржавел…
Золотой Ключик царапает поверхность стены, на которой нарисована дверь…
Элиза и дикие лебеди
Тюремная камера. Куча темного мусора, похожего на какие-то пожухшие листья. Это крапива. На груде крапивы восседает девушка и голыми руками плетет рубашку из того же материала. Несколько таких же рубашек аккуратной стопочкой высятся рядом на полу.
Епископ: Ну, дочь моя, в мои обязанности входит исповедать тебя перед казнью. Занятие это представляется мне затруднительным в виду твоего упорного молчания, выдаваемого за немоту. Может, хоть перед смертным часом откроешь рот? В конце концов, скоро предстанешь перед Господом, а Он-то тебе язык развяжет.
Элиза отрицательно качает головой и продолжает плести рубаху, не отрывая взора от работы.
Епископ: Не хочешь? Или не можешь? И из уважения к служителю Церкви не могла бы ты хотя бы на время исповеди прекратить свое колдовское занятие, чтобы…
Элиза еще упорнее качает головой.
Епископ: Ясно. (Понимающе) Думаешь успеть?
Элиза внимательно взглядывает на него и кивает.
Епископ: И давно ты этим занимаешься?
Элиза кивает.
Епископ: Кто секрет-то подсказал? Тоже колдунья какая-нибудь?
Элиза нерешительно кивает.
Епископ: Грешишь, дочь моя, грешишь…
Элиза растерянно пожимает плечами и кивает одновременно, видимо, затрудняясь, к чему отнести свое согласие.
Епископ: Кого ж ты этим погубить хочешь?
Элиза трясет головой, яростно и умоляюще глядя на епископа.
Епископ: Никого? Может, спасти?
Элиза энергично кивает.
Епископ: Так… Рубашек у тебя скоро будет с дюжину… Или с чертову дюжину…
Элиза крутит головой.
Епископ: Двенадцать, значит? И кто они тебе? Любовники?
Элиза крутит головой.
Епископ: Гм… Родственники?
Элиза кивает, взгляд ее смягчается.
Епископ: Братья, что ли?
Элиза кивает с тоскливой улыбкой, по щеке медленно сползает слеза.
Епископ: Околдованы?
Элиза кивает.
Епископ: А что с ними?
Элиза на мгновение отрывается от работы и несколько раз плавно взмахивает руками, как крыльями.
Епископ: Стали птицами? Да ведь это оборотничество.
Элиза испуганно трясет головой.
Епископ: Это ты, что ли, по ошибке колдонула? Или они сами доигрались?
Элиза, опустив голову, отрицательно качает ею.
Епископ: Другая ведьма?
Элиза кивает и, указав пальцем на себя, качает головой.
Епископ: Да как же ты не ведьма, милая, когда вон чем занята.
Элиза разводит руками.
Епископ: Мало ли — вынуждена… А молчать тоже вынуждена?
Элиза кивает.
Епископ: Дочь моя, да ведь есть способы попроще. Обратилась бы к Церкви…
Элиза подозрительно смотрит на него и качает головой.
Епископ: Правильно. Зато тебе бы хлопот меньше. И грех бы на душу не взяла. И жива бы была. И потом, ты меня прости, неужели способа попроще не нашлось? Ведь врешь, поди, про молчание. Это ты уж сама на себя обет взяла.
Элиза со вздохом кивает.
Епископ: Ну и зачем? Чтобы грех перед Богом замолить?
Элиза задумывается и не очень решительно качает головой.
Епископ: (раздумчиво) Выходит, не так уж ты и виновата. Могла бы дать знать, что не все так просто. Что же ты на следствии знака никакого не подала? Ишь, мученицу из себя сделала. Терпела, ждала, пока правда себя покажет. Впрочем, это о твоем смирении и кротости говорит, что похвально. Слаба Богу, праведны пути его. Вот, кротость твоя на благо тебе обернулась.
Элиза работает, опустив глаза.
Епископ: Ладно. Растрогала ты меня. Видно, не совсем пропащее твое дело. Вот что, дочь моя, давай-ка с тобой по-хитрому поступим. Рубашки у тебя почитай что готовы. Так? Колдовское дело свершилось. Так что Церковь уже предотвратить его не может. Я с твоего согласия могу огласить то, что узнал от тебя, если конечно, ты не настаиваешь, что это была исповедь. Покаешься, Церковь простит. И братьев своих спасешь, дай Бог, и в живых останешься…
Элиза на секунду зависает и тут же решительно мотает головой.
Епископ (изумленно): Нет? Да что же тебя не устраивает?
Элиза гневно сжимает губы, ожесточенно плетя рубаху.
Епископ: Погоди, да ты никак обижена?
Элиза сдержанно кивает.
Епископ: На кого же? На меня?
Элиза кивает и зажимает палец на руке.
Епископ: Ясно. Еще на кого-то?
Элиза кивает в сторону дворца.
Епископ: На мужа? На короля?
Элиза кивает, закусив губу.
Епископ: Думаешь, он тебя предал?
Элиза продолжает энергично плести рубаху.
Епископ: Но он же не знал…
Элиза не отвечает. Ее жесты нервны.
Епископ: Но он же король… Он был обязан…
Элиза выразительно сплевывает на пол и продолжает работать.
Епископ: Но ты же ничего ему не объяснила… Ради супруга и страны можно нарушить обет… Бог — не торговец… могла бы и…
Элиза вскидывает голову, отчаянно смотрит на епископа, в глазах — слезы.
Епископ (в ужасе): Свят, свят, свят… Господи, какая гордыня! Но что же мы должны были думать, если ты на допросе стояла, как каменная!.. Ты же сама не пожелала оправдываться!..
В лице Элизы — вызов.
Епископ: Ждала, пока сам не догадается?
Элиза нервно пожимает плечом и отворачивается.
Епископ: Что же, твой муж должен был тебе безоговорочно верить?
Элиза яростно кивает.
Епископ: Так ты испытывала его веру своим молчанием?
Элиза кивает.
Епископ: Ну мало ли, усомнился человек. Всякий может ошибиться. Неужели не найдешь в себе смирения…
Элиза долго качает головой.
Епископ: Что же он — хуже Иуды, по-твоему?
Элиза нервно плетет рубаху.
Епископ: Дочь моя… Женщина… Одумайся! Покайся! Что же ты — и простить никого не желаешь?
Элиза медленно качает головой.
Епископ: Ты понимаешь, что творишь, женщина? Ведь из-за гордыни твоей тебя, невинную, чуть смерти не предали! Грех же из-за тебя чуть на душу не взяли! И так бы никто и не узнал…
Элиза, повернувшись, иронически поднимает бровь и долгим, зловещим взглядом смотрит на епископа.
Епископ: (со страхом) Господи, прости и помилуй! Так ты что же… Хочешь, чтобы этот разговор исповедью считался?
