Татьяна Уфимцева - Моя Марусечка
Алюська пулей вылетела из каптерки. Маруся закрыла дверь на засов.
Маруся. Эта крыса такой умный человек…
В коридоре послышались шаги. Кто-то топтался у двери.
Виталька. Христофорна… ты тут? Открой.
Маруся открыла.
Виталька. Оля где?
Маруся. Ссыкунов ловит.
Виталька. Что у тебя тут? Выпить нету?
Маруся. Воды дать?
Виталька. Ну, ладно-ладно! Я знаю, у тебя тут было… спирт на пчелином г. не…
Маруся. На г. не-е… На прополисе! От поноса держу, крепит.
Виталька. Вот-вот. Закрепи меня, Маруся. Марусь, посмотри, веко красное? Болею что-то…
Маруся. Боле-ею…
Она полезла в шкафчик, достала пузырек, налила рюмку. Виталька выпил.
Виталька. Фу… Ничего, Маруся, перебедуемся… Знаешь, как я болел? Приехал домой, в село помирать. А мать мне хлоп четверть кагору. Говорит: «Пей, сыночка, по пятьдесят грамм и никакого туберкулезу». Ну, я сел с дружком, и мы за один вечер всю эту четверть распили. Распили, и он говорит: «Лучше ешь собак».
Маруся. Ты ел собак?
Виталька. Ага, стану я есть собак! Перерешили на сурочий жир.
Маруся. Помогло?
Виталька. Ага, стану я есть сурков! Сижу как-то утром, рожа всмятку, от кагора только пучит. Мать мне говорит: скосил бы ты возле огорода люцерну. Я скосил. Выпил молока. Опять покосил. Опять попил. Все! Выздоровел! Эх, люблю же я природу, теплый борщ, холодну воду, толсту бабу, як колоду, полна пазуха сисёк!
Маруся. Виталька, Виталька…
Виталька. Поеду на Комсомольское озеро на лодке кататься. Знаешь, какие там пловчихи тренируются?
Маруся. А Женюра?
Виталька. Да, Женюра… Нет, семья – это семья. Это святое. Маруся, а ведь она меня ни разу не застукала – не сдернула ни с одной женщины. Я ей сказал: Женюра! Я дам тебе день на подружек! День на парикмахерскую! Я прочту «Гигиену брака». Я был идиот, дурак, псих! Вот тебе ковер на стену! Вот тебе палас на пол! Женя, сынок, у тебя есть папа! Дочка… такая стерва растет. Купил ей бальное платье.
В каптерку вошла Оля.
Виталька. Оля! Сойди с ума, купи водки.
Оля. Я ростю для родины…
Виталька. А я пузо с кишками!
В коридоре раздался шум шагов. Маруся выглянула в дверь: какие-то люди шли на второй этаж, все в пиджаках. Виталька встал и присоединился к процессии.
Маруся. Куда это они?
Оля. На партком пошли. Сейчас по Давидовичу пройдутся с песочком!
Маруся. Ну что, ну и хорошо, раз такое дело…
Она взяла швабру, ведро и направилась в зал. У дальней стены был натянут экран. Возле экрана стояла Алюська и говорила что-то про псов сионизма. Маруся огляделась. Мишаня Давидович с Виталькой сидели на последнем ряду и резались в шашки.
Виталька. Бей дамку!
Мишаня. Не хочу!
Виталька. Бей дамку, я тебе говорю!
Маруся. Ой! Марья Петровна партейная, а я ей ругала докторскую колбасу.
Виталька. Мар-р-руся! Ты зачем доктора обидела?
Начался фильм. Алюська по ходу фильма вставляла свои комментарии.
Мишаня. Хорошо говорит. Только немного подслащивает.
Виталька. Щас к ее рту мухи слетаться начнут!
Маруся. Мишаня, в мясном выбросили сосиски, сделать тебе сосиски?
Мишаня. Говяжьи или свиные?
Маруся. Свиные.
Мишаня. Ну сделай с полкило.
Маруся помолчала, подбирая слова. Не скажешь ведь: «Что ты, дурак, делаешь на старости лет?!»
Маруся. Мишаня… Неужели ты едешь в Израиль?
Мишаня. Да.
Маруся. Мишаня, знаешь что, а то может ты не знаешь, там арабы ходят с кинжалами.
Мишаня. Да.
Маруся. Мишаня! Ты помни: тебе уже там в поликлинике пирке бесплатно не сделают. Плати двадцать рублей!
Мишаня. Да!
Маруся. Мишаня! У тебя же здесь сын похороненный от менингита лежит, могилку на кого…
Мишаня глянул на Марусю так, что она поняла: не надо было говорить про сына. Она села и стала смотреть на экран. По экрану ходили самые настоящие евреи, девушки были красивые и стройные, с автоматами.
Маруся. Вот так, значит, мо быть только у нас еврейки такие толстозадые, а там работать надо, капусту сажать, полы мыть, рубашки стирать.
Виталька. Маруся, у тебя пожрать ничего нету?
Маруся. Хлеб с салом есть, помидоры, брынза соленая, только старая, пожелтела уже.
Виталька. А! Тащи давай!
Маруся вернулась со свертком. Виталька с Мишаней, пригибаясь к коленям, начали жадно жевать. Алюська все тыкала в экран указкой и говорила, говорила…
Виталька. А вот интересно, сколько лет той ягоде, вон, первая с краю.
Мишаня. Сорок два года. Я ее знаю, она в центральном торге работает.
Виталька. Ко мне приходила устраиваться одна такая. На голове прическа, здесь кок, на висках такое фу-фу, и бюст третьего размера. Такая женщина! У нее в спальне такие обои! Багровые с огненным отливом! Я ее не взял, зачем мне неприятности…
Мишаня. Это ты про куму?
Виталька. Про куму.
Мишаня. Про куму-у-у?
Виталька. Не, не про куму. Кума приходила потом.
Алюська прочитала стихотворение про ренегадов. Дескать, ренегады, ренегады!
Маруся. Конечно, Мишаня не ангел. На Новый год попросил помыть в молочном, сказал, потом неделю лишнюю оформит. Но так и не оформил. А Маруся не такая, чтоб ходить и напоминать. Но чтобы сразу гады…
Алюська. А теперь слово предоставляется директору магазина.
Виталька. Слушай, а что говорить?
Мишаня. Скажи, что государство дало мне два высших образования.
Виталька. Правда? Что же ты у меня селедкой торгуешь?
Мишаня. А ты уступи мне свое место…
Виталька вышел к экрану и вперил взгляд в Алюську.
Виталька. Товарищи… я ел жмых! Я ел макуху! Я пил воду! У меня щека со щекой слипнулась! Я ходил на танцы в сестрином пиджаке: пуговицы налево и вытачки. А бюст у нее был, ты помнишь, Мишаня, пятого размера. Кто я был и кто я есть на текущий момент? И всем этим я обязан советской власти. Ну и еще коммунистической партии. Так вот. Захожу я сегодня в сыпучку, а там кот в мешок с сахаром ссыт. А на штабелях с сырами грузчики пьяные валяются. Это твой отдел, Алла Николаевна? Значит так. Сейчас мы Мишаню исключаем единогласно. Пусть катится. А ты перья свои красивые сбрось, ишь вырядилась, и шагом марш в сыпучку! И чтобы все там отпедерастила как следует! Через полчаса приду с платочком – проверю… Я кончил.
Алюська вся пошла пятнами. Она оглядела зал и наткнулась на Марусю.
Алюська. Мария Христофоровна! Вы что тут делаете?!
Маруся. Стою.
Алюська. Это же… закрытое… партийное… собрание!
Маруся. Да? А я думаю, что такое? Народ сидит, кино смотрит, дай, думаю, я тоже немножко кино посмотрю.
Маруся задумчиво оглядела зал, подхватила ведро, швабру и пошла на выход. Возле каптерки ее догнал Мишаня.
Мишаня. Маруся! Во дворе стоит машина. Там шкаф, посуда, тюля метра три… Завтра утром Игорь пригонит тебе ее прямо домой. Ты жди, никуда не уходи.
Мишаня замолчал и как-то сморщился.
Мишаня. Весной, когда снег сойдет, перед Пасхой, может сходишь к Додику могилку поправить…
Маруся. Поправлю, чего не поправить…
Мишаня кивнул и засеменил в подсобку. Маруся задумалась.
Маруся. Посылку Мите надо собрать. Печенье, сахар, конфеты-подушечки, сгущенки, сигарет, колбасу только сухую, а то не дойдет, двое трусов, двое носков, десять конвертов… К кому идти-то? К Оле, больше все равно не к кому.
Маруся открыла дверь каптерки.
Маруся. Оля, дай в долг. Рублей тридцать.
Оля. У тебя, Маруся, нет гордости. Твой Виталька, он же палец о палец не ударит. Он первый в твой карман залезет. А ты его салом угощаешь. А сало кусается. Да что там сало, селедка кусается: четыре тридцать. И у Тамары ты бесплатно убираешься, а могла бы стребовать рубля три.
Маруся молчит, терпит.
Оля. Какие у тебя в палисаднике флоксы растут. Продавай! Купи в овощном морковки на вес, завяжи в пучки и разнеси по квартирам. Этим дамочкам лень зады от дивана оторвать, они у тебя все разберут. И не надо цветы дарить, богатая какая! Костик карасей наловил полмешка, а ты их по соседям разнесла! А потом ходишь, в долг просишь. Скажи Костику, мол, Митя чей сын? Пускай деньги выделяет на посылку.
