Итиро Кавагути - Дом № 26
Харуко. Тебе нельзя пить.
Ясудзиро. Это я в ознаменование удачи, как ты не понимаешь… Иногда я все-таки чувствую, что живу полной жизнью.
Харуко. Ты, главное, живи, а уж полной или нет, это не важно.
Ясудзиро (со вздохом). Да-а, это верно!
Харуко. Ты ни о чем не жалеешь?
Ясудзиро. У меня на это времени нет. Говорят, кое-кто считает, будто я не хотел на тебе жениться. Ну, кто хочет, пускай говорит что угодно.
Издалека доносится музыка.
Но я, пожалуй, только теперь понял, какая непростая штука семейная жизнь. Что ж, это уже очень неплохо. Да-а, значит, теперь мы с тобой будем сельскими жителями.
Харуко. Как же мы без Нью-Йорка?
Ясудзиро. А ну его. Вот если бы деньги были… А для тех, у кого денег нет, это страшный город, одно железо и камень. Тут все рано или поздно выбиваются из сил. (Неожиданно поднимается.) Эй, Харуко! Let's waltz![4]
Харуко (низким голосом, подражая американкам). No![5]
Ясудзиро. Что еще за «ноу»? Давай-ка!
Харуко. Не хочу. С какой стати!
Ясудзиро (удрученно). Ты совсем опустилась.
Харуко. Видишь ли, меня как-то не тянет танцевать.
Ясудзиро. Вот я и говорю… (Топает ногой.) Куда девалась та, прежняя Харуко, что была в Наусфилде? Помнишь часовню на Маунт-Херман? Она на холме стоит, фасадом на юг. Какие там колокола. Звон разносится над полями, над холмами на много-много миль. Это тоже Америка.
Харуко. Мы же с тобой вместе этот звон слушали, когда гуляли по лесу. Ты еще тогда провалился в болото, ботинки промочил насквозь.
Ясудзиро (улыбается). Ara. A то еще из-за деревьев высунулась длинная лошадиная морда…
Харуко. Эта самая лошадь (разражается смехом), она потом все время шла за нами…
Ясудзиро. Там был яблоневый сад. Как стемнеет, мы потихоньку убегали из общежития воровать яблоки. Они были холодные от росы, вкусные.
Харуко. В Наусфилде на концерте духовой музыки все были в белом. Помнишь?
Ясудзиро. Еще бы. Я вдруг заметил студенточку-японку.
Харуко (внезапно подходит к Ясудзиро). Милый!
Ясудзиро улыбается. Они начинают тихо танцевать.
Хорошо все-таки. Иногда.
Ясудзиро. Да, это тоже средство забыть о горестях жизни.
Харуко. Знать не знаю никаких горестей.
Ясудзиро. Легкий у тебя характер.
Харуко. Милый…
Ясудзиро. Что?
Харуко. Ты прости меня.
Ясудзиро. За что же?
Харуко. Я тебе не дала учиться.
Ясудзиро. Ну, так и я тебе не дал.
Харуко. Иногда я жалею.
Ясудзиро. Я хотел быть профессором.
Харуко. Но кто же знал, что у нас так скоро будет ребенок…
Ясудзиро. Дурак был.
Харуко. Раскаиваешься?
Ясудзиро (останавливается; помрачнев). Не задавай таких вопросов, ладно?
Харуко. Ты слышал насчет завтрашнего дня? Все собираются у дядюшки. Прощальный обед. С японскими блюдами.
Ясудзиро. Хм.
Харуко. Ты уж не подведи, ладно? (Берет сверток.) Я ненадолго сбегаю вниз.
Ясудзиро. Давай, я пока еще здесь побуду. До чего душно. Надо проветрить голову и придумать какой-нибудь аттракцион. Что-нибудь необычное, эффектное, а то не разбогатеешь.
Харуко. Особенно-то богатеть не обязательно.
Ясудзиро. Да ну тебя. От твоей скромности просто тоска берет.
Харуко. Ну, пока!
Ясудзиро (по-детски машет рукой). Пока!
Харуко спускается вниз. Музыки уже не слышно. Становится темно. В окнах домов, обступивших крышу, зажигается свет. Ясудзиро, бормоча себе под нос популярную песенку, ложится на скамейку и пьет виски. На крышу выходит Гэмпати. Он выглядит неопрятно и тоже навеселе.
Гэмпати. Хелло! Хелло! Я вижу, дела идут блестяще.
Ясудзиро. Как же иначе.
Гэмпати. Хе-хе. Надо бы поделиться, а?
Ясудзиро. Послушай, ты слишком любишь попрошайничать. Это в высшей степени некрасиво.
Гэмпати. Дружище! Тут хотя и крыша, а все-таки услышать могут. (Принимает из рук Ясудзиро бутылку, делает глоток, но там уже почти ничего не осталось.) Я, видишь ли, из тех, у кого деньги не залеживаются. Вон мистер Ямасита, уж на что одаренная личность, а не разбогател. Это, должно быть, от воспитания зависит.
Ясудзиро. Да кому ты это рассказываешь, всем известно, кто ты такой. Тебя с утра до вечера жажда мучит.
Гэмпати. Понимаешь, Америка всегда была свалкой для человеческих отбросов из Европы. Кишит отбросами. Вот кого жажда-то мучит. Иные заживут хорошо, а жажда все равно не проходит. И молодым это передается. Молодые такие, энергичные, бодрые жадины. Терпеть не могу.
Ясудзиро. Перестань говорить гадости.
Гэмпати. Бойкая и голодная публика эти американцы. Куда нам против их жизненной силы. (Глубоко вздохнув.) У меня, например, духу больше не хватает. Представляешь, я теперь боюсь садиться за карты. Только в дурака играю. В дурака! По двадцать, по тридцать центов. А что, вдруг тысяча-другая набежит? Вот поеду как-нибудь в китайский квартал… У тебя-то на все хватает духу, а? Знаешь, что денег нет, а сам…
Ясудзиро. Да перестань ты. Мне в последнее время здорово не по себе.
Гэмпати. Вот-вот. Тебе нужен стимул. Будь поэнергичнее, ты же мужчина…
Ясудзиро. Мотаешься, мотаешься с этими заказами, ног под собой не чуешь от усталости, а комиссионные грошовые. Изо всех сил работал – и никакого толку.
Гэмпати. Дело в характере. Сочувствую. От меня и то будет толк, если с умом использовать. Только этого никто не понимает. Ну, да что говорить. Тем хуже для общества.
Ясудзиро. Нас всех валят в одну кучу, без разбора. Никто не желает видеть в человеке личность. Как будто мы заводные куклы! С пустой головой, только руки-ноги движутся.
Гэмпати. Это точно. Завели пружинку – и пожалуйста. (Изображает движущуюся куклу.)
В глубине сцены появляются Харуко и Тосико. Увидев, как Гэмпати изображает куклу, они начинают было смеяться, но тут же замечают в поведении мужчин что-то странное и напряженно замолкают. Гэмпати, пытается допить виски.
Ясудзиро. Да вот даже эти дома, которые нас обступили, – как они давят, как тягостно от них. Сколько ни барахтайся, все равно ты просто-напросто статист из массовки! Собственная воля только мешает. Втянула тебя эта машина и крутит, пока с ног не свалишься, пока не рухнешь.
Гэмпати. Дружище, ты не для того рожден, чтобы быть коммивояжером в этой занюханной фирме. Ты другого полета л-личность. Ты прирожденный профессор! Да тебе бы в Японии газеты должны были бесплатную рекламу сделать, если поедешь на родину: «Возвращение профессора Ясудзиро Нагао».
Ясудзиро. Брось. Опять понесло.
Гэмпати. Ты человек темпераментный. Это все она – глупая, да притом еще и опасная. Ты, конечно, поспешил.
Ясудзиро (встает). Ладно, я еще взмою ввысь над этим Нью-Йорком и погляжу оттуда на весь этот сброд!
Гэмпати. Вот-вот! Продолжай в том же духе! Ты человек с будущим. Планы созревают постепенно. Я вот уж два десятка лет как распрощался с родиной. И не зря. Одна изумительная девочка меня ждет в китайском квартале.[6]
Оба нетвердо спускаются по лестнице.
Харуко делает несколько шагов вперед, как бы вдогонку. Но тут же ее глаза застилают слезы.
Тосико. Харуко-сан!
Харуко. Он у меня болен. Поэтому и злится…
Тосико. Но мне почему-то все-таки страшно…
Харуко. Нет-нет, ничего страшного. Нью-Йорк тут ни при чем. Пьет он, в этом все дело!
Тосико. Ты думаешь?
Харуко. Да, да. А Рё-сан тебя очень любит, просто он весь ушел в торговлю…
Тосико. Да. А чем страдает Ясудзиро-сан?
Харуко. Он болен. А Рё-сан очень крепкий. Сразу видно, что спортсмен.
Тосико молчит.
Этот Гэмпати-сан немного не в себе. С серьезнейшим видом всем объявляет: я, мол, родился под Бруклинским мостом. (Рассмеявшись чему-то своему.) Говорят, что за границей вредно столько лет жить холостяком… (Пауза.) Посмотри, какое небо красивое. Все-таки Нью-Йорк – странный город.
Тосико. Ой!
Харуко. Что такое, Тосико-сан?
Тосико (прижимаясь к Харуко). Да вот же, эти дома… Если всмотреться, кажется, будто они медленно приближаются, наступают на тебя, как будто душат.
Харуко. Да? Я как-то не обращала внимания… (Тем не менее пугливо озирается по сторонам.)
ЗанавесДействие второе
Квартира супругов Ямасита. В глубине сцены – две двери. Правая служит входом в квартиру, левая выходит в коридор, ведущий в спальню и кухню. Справа наискосок – пианино, на котором японские куклы. Слева окно; на подоконнике – горшки с цветами. Рядом – столик с пепельницей и сигарами. По стенам развешаны разные картинки: фотография какого-то пейзажа, портрет императора Мэйдзи,[7] репродукция японской гравюры. С потолка свисает старомодная люстра. Посредине комнаты – большой стол. Только что закончился обед. Посуда еще не убрана.
У окна сидит миссис Ямасита, она курит сигарету в длинном мундштуке. Рядом развалился в кресле Мацу дз о в купальном халате. Рёumи и Тосико сидят на диване справа и разглядывают альбом с фотографиями. В глубине сцены в кресле отдыхает миссис Хара; Гэмпати с деловитым видом ходит по комнате. Он вынимает зажигалку и собирается закурить сигару.
