Александр Игнашов - Нюрнберг. Скамья подсудимых
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Да.
ЛОРЕНС: Мы вас слушаем. Говорите, пожалуйста.
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: В феврале 1942 года я была арестована полицией, шесть недель спустя меня передали в руки германских властей. В тюрьме мы перестукивались с соседями по камерам: философ Политцер, физик Жак Соломон… Соломона пытали… (Плачет.) Из карцера он вышел в день казни, ему разрешили попрощаться с женой.
ЛОРЕНС: Успокойтесь, пожалуйста. Из тюрьмы вас отправили в лагерь Освенцим?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Нас было двести тридцать.
ЛОРЕНС: И все — женщины?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Француженки.
ЛОРЕНС: Сколько из вас возвратились?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Сорок девять. Одна из нас, ей было шестьдесят семь, попала в лагерь за то, что хранила дома на стене ружьё в память о муже. Она умерла.
ЛОРЕНС: Что представлял собой двадцать пятый блок?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Это был ад. Евреек сразу отправляли в него.
ЛОРЕНС: Зачем?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Их убивали газом.
ЛОРЕНС: Сколько человек умирало за один день?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Зимой была эпидемия тифа. Человек триста или больше.
ЛОРЕНС: В день?.. Как вас кормили?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Двести граммов хлеба, пол-литра похлёбки.
ЛОРЕНС: Как эсэсовцы обращались с женщинами?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Били палкой по пояснице, пятьдесят ударов. Ночью вызывали на перекличку: лечь-встать, лечь-встать. Нас раздевали догола. В лагере был публичный дом.
ЛОРЕНС: Вы видели, как прибывали новые партии заключённых?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Из молодых заключённых был составлен оркестр. Знаете баркаролу из «Сказок Гофмана»? А «Весёлую вдову»? Ты выходишь из вагона и видишь зелёный газон, играет оркестр. Мужчины — в одну сторону, женщины — в другую. Стариков и маленьких детей тут же отправляли в здание из красного кирпича. Это была газовая камера.
ЛОРЕНС: Этих людей переписывали, ставили клеймо?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Для газовой камеры? Нет.
ЛОРЕНС: У вас клеймо есть?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Конечно. (Показывает клеймо на руке.)
ЛОРЕНС: Трупы в лагере кремировали?
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Трупы? В Освенциме было восемь печей. С сорок четвёртого года их стало не хватать. Однажды мы проснулись от страшного крика. Газа не было, и людей заживо бросали в топки. (Пошатывается.)
ЛОРЕНС: Врача!..
ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Благодарю вас, не надо.
ЛОРЕНС: У суда больше нет к вам вопросов. Обвинение? Защита? Вы свободны.
Вайян-Кутюрье выходит.
ЛОРЕНС: Слово имеет главный обвинитель от Советского Союза.
РУДЕНКО (выходит к микрофону). Господа судьи! Я от имени Советского Союза обвиняю подсудимых в том, что они по преступному заговору правили Германией, превратив государственный аппарат в аппарат по проведению агрессии, истреблению миллионов невинных людей.
Геринг поправил наушники, ловя каждое слово.
РУДЕНКО: В интересах выполнения своих преступных планов Геринг, Гесс, Розенберг, Кальтенбруннер, Ширах и другие разработали человеконенавистническую теорию высшей расы. По этой теории, немцы, как представители высшей расы, имели право строить своё благополучие на костях других рас и народов. Расе господ всё дозволено! Впервые в истории человечества правосудие сталкивается с преступлениями такого масштаба. Впервые перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством. Впервые мы судим не только их, но и созданные ими идеи. Я бы хотел обратить ваше внимание на показания свидетеля Мазура, допрошенного в Данциге двадцать восьмого мая.
ЛОРЕНС: Пожалуйста.
РУДЕНКО (читает). «Варить мыло из человеческого жира начали в Данциге в январе 1944 года…»
ГЕРИНГ: В чью голову пришла эта идея!
РУДЕНКО: Большая часть трупов была обезглавлена, были и свежие, ещё тёплые тела, к каждому прилагалась биография. Сорок трупов, килограммов двадцать мыла. Запах мерзкий, добавляли бензальдегид.
ШАХТ: Господи!
РУДЕНКО: Мыло шло и для туалета, и для стирки. Фюрер высоко ценил его качество.
ГЕРИНГ: Мыло как мыло. Чистоплюи!..
РУДЕНКО: Человеческие волосы перерабатывали в промышленный войлок и пряжу.
ЛОРЕНС (нервно). Благодарю вас.
Руденко садится на место.
ЛОРЕНС: Суд приступает к допросу свидетеля Зеверинга.
В зале к микрофону выходит Зеверинг.
ЛОРЕНС: Итак, Карл Зеверинг, бывший имперский министр. Когда вы отошли от общественной жизни?
ЗЕВЕРИНГ: В тридцать втором году, в июле. Социал-демократов запретили позже.
ЛОРЕНС: Вы были арестованы?
ЗЕВЕРИНГ: Да, по приказу президента рейхстага Геринга.
ЛОРЕНС: А как же ваш депутатский иммунитет?
ЗЕВЕРИНГ: Об этом смешно говорить. Меня арестовали в тот день, когда обсуждался закон о чрезвычайных полномочиях правительства, и я должен был уйти в отставку. Под арестом я пробыл один день. На моём примере показали всем, что авторитет и прежние заслуги не значат ничего. В сорок четвёртом, после покушения на фюрера, я оказался в списке лиц, подлежащих аресту. Мне семьдесят лет, мой сын погиб на фронте. Меня не тронули. В моём случае легче было бы умереть, чем жить.
ЛОРЕНС: Господин министр, о каком количестве концлагерей вы знаете?
ЗЕВЕРИНГ: Сейчас я знаю…
ЛОРЕНС: Не сейчас!
ЗЕВЕРИНГ: До поражения Германии — о шести или семи. Что я мог сделать? Протестовать?
ЛОРЕНС: К свидетелю есть вопросы?
РУДЕНКО (встаёт со своего места). Советский Союз требует приобщить к делу десять толстых тетрадей, дневники подсудимого Франка. «То, что мы приговорили миллионы евреев умирать с голоду, — писал Франк, — должно рассматриваться нами лишь мимоходом. Наши концлагеря переполнены трупами…» Свидетель Зеверинг, вы знали о том, что происходило в концлагерях? Вы знали?
ЗЕВЕРИНГ: Я должен был протестовать? Я должен был принести себя в жертву? Во имя чего?
ЛОРЕНС: Вы считаете себя демократом?
ЗЕВЕРИНГ: Да, конечно.
РУДЕНКО: Вы отошли от общественной жизни. Вы не участвовали в политическом процессе. Вы всё знали и не протестовали!
ЗЕВЕРИНГ: Я сам был жертвой политического режима. Я мог стать жертвой. Адольф Гитлер — один из диктаторов в мировой истории!..
РУДЕНКО: Вы ни разу публично не заявляли о своём несогласии с политикой Адольфа Гитлера! И только здесь, только сейчас…
ЗЕВЕРИНГ: Я прошу суд защитить меня от заявлений советского обвинения! Я прошу уважать мои заслуги перед Германией, прошу уважать мой возраст. Я — свидетель, а не обвиняемый!
ЛОРЕНС: Ваша просьба отклоняется. Свидетель Зеверинг, вы всё знали о том, что происходит в Германии, и не протестовали! И в этом вы стали примером для многих политиков и обывателей. Где же были ваши принципы? Где были ваши политические взгляды? Вы просто ушли в сторону. И после этого вы считаете себя социал-демократом?
ЗЕВЕРИНГ: Да, считаю. Я — социал-демократ. Разве это не так?..
РУДЕНКО: У меня нет вопросов к свидетелю.
ЛОРЕНС: Свидетель Зеверинг, вы свободны.
Зеверинг выходит из зала. Лоренс трижды бьёт своим молотком.
Внутренний двор тюрьмы Нюрнберга. Подсудимые прогуливаются под надзором конвоиров и лейтенанта Уиллиса.
ГЕРИНГ: Тело принадлежит государству, а душа — Богу. Если она есть, душа.
ГЕCC: По-вашему, рейхсмаршал, и мораль наследственна?
ГЕРИНГ: Я писал, я говорил, буду писать и говорить об этом. И мораль, и сознание подчинены требованиям расы.
УИЛЛИС: На прогулке без разговоров!
ГЕРИНГ: Я не фанатик. Взгляните на русских. Они затянут петлю на шее у каждого из нас, но никогда не договорятся ни с кем из союзников.
ШАХТ (Герингу). Вы боитесь смерти, рейхсмаршал?
ГЕРИНГ: У меня есть варианты?
ШАХТ (Гессу). А вы, Рудольф?
ГЕРИНГ: Его я не знаю. Я знал другого Гесса.
ГЕCC (Герингу). Вы научили Карла Эрнста поджечь рейхстаг?
ГЕРИНГ: Геббельс.
ЙОДЛЬ (кричит). Геббельс?
УИЛЛИС: Не орать!
