Мишель Фермо - Двери хлопают
Даниэль. Ну, теперь ты целую неделю будешь трубить о своих китайских туфлях.
Доминик (к Даниэль). Хорошо, что это касается не тебя. А вспомни, что делает Франсуа, когда трогают его машинки?
Появляется Арлен
Отец (к Арлен). Мое питье. Бабушка, могу и вам предложить стаканчик.
Бабушка. Нет, благодарю вас!
Доминика (в комнату к Франсуа). Ну? Так что же туфли?
Мать. Успокойся, дорогая. Франсуа их тебе сейчас вернет.
Франсуа. Вот же они!
Доминика. Но ведь они теперь испорчены! Дикари какие-то!
Даниэль (вдруг вскакивает, опрокидывает стул, затыкает уши и бежит к себе в комнату, громко хлопая дверью. Кричит). Сумасшедший дом!
Из ванной комнаты выходит Старик. Спокойно проходит к входной двери
Отец (к Даниэль). Что это за человек? Я спрашиваю: кто этот тип, который только что вышел из ванной?
Даниэль (насмешливо). Это водопроводчик.
Отец. Перестань корчить идиотку! Не дом, а проходной двор! Любой может войти, выйти…
Даниэль. Папа, не нервничай! Это вредно для твоего сердца!
Отец. Я спрашиваю, кто этот тип?
Даниэль. Какой тип?
Отец. Маленький старичок в очках. Он только, что вышел из ванной.
Даниэль. Это бабушкин друг, вот и все.
Отец. А, что он делает в ванной?
Даниэль. Как что? Приводит себя в порядок! (Уходит.)
Общее молчание.
Франсуа. Папа, дай мне сигарету.
Отец. Ты слишком много куришь, дорогой.
Франсуа. Папа, тебе нужна машина в среду вечером?
Отец. Аккумулятор сел.
Франсуа. Ну конечно. Каждый раз, когда я прошу тебя разрешить мне взять машину, — садится аккумулятор.
Отец. Да, разумеется. Потому что, когда один мрачный кретин выезжает на ней, он всякий раз забывает затем выключить подфарники…
Франсуа. Это случилось один раз. Подумаешь: один раз! Не будешь же ты утверждать, что с тех пор ни разу не перезаряжал аккумуляторы.
Отец. Я не обязан объяснять. Хватит. Каждый раз, когда ты берёшь машину, я потом в течение целой недели получаю повестки о штрафах. Занятно, не правда ли? И потом, дворники всегда оказываются поломанными, пепельница забита окурками в губной помаде, коврики — в грязи. Не машина, а…
Мать (в ужасе). Андре!.
Отец. А на днях я нашёл бутылку виски… Кончится тем, что ты врежешься в дерево… А твоя мать устроит мне сцену.
Мать. Андре!
Франсуа. Ладно! Ладно, я понял! Больше не буду просить. Можешь сдать её в музей, и разговор окончен.
Отец. Когда я получу новую, тогда поговорим.
Франсуа. Ты смеёшься? Это будет лет через пять…
Мать (к Франсуа). Когда ты берёшь машину, я не могу заснуть до тех пор, пока ты не возвратишься. (Франсуа пожимает плечами).
Отец. То есть до четырёх часов утра. Ты бы лучше ложился спать пораньше. Посмотри, на кого ты похож. Чем ты занимаешься?
Мать. Правда, дорогой… Ты очень плохо выглядишь.
Франсуа. О, хватит! Вас послушать, можно подумать, что мне пора в больницу!
Отец. Ну что ж! Ничего бы не было удивительного… Ночи напролёт трубить в трубу в ресторане!
Франсуа. Ну, это, в конце концов, моё дело. Мне же не пятнадцать лет.
Отец. А, можешь делать что угодно, ты уже взрослый… Но после двенадцати часов ночи не смей включать свою дикарскую музыку.
Франсуа. Дикарскую музыку! Ну, нечего сказать, ты в этом разбираешься!
Мать. Знаете, Андре, джаз бывает хороший и плохой.
Бабушка. А мне очень нравится. Эта музыка такая занимательная.
Отец. Да-да, конечно! Я знаю, бабушка! Армстронг — гений, а Иоган Себастьян Бах — последний подонок.
Франсуа. Господи! Кто это порет такую чушь?
Мать. Франсуа!
Отец. Я!
Франсуа. Бах — это очень хорошо!
Отец (насмешливо). Вот как? Ну …тогда…поиграй нам вечером на клавесине.
Франсуа. На клавесине? Почему не на рожке?
Мать. Не понимаю…Что с ними происходит? Нет никакой возможности их сдерживать.
Отец (насмешливо). Да? И вам кажется, что вы когда-нибудь могли это делать?
Мать. Что вы хотите этим сказать?
Отец. Ничего, ничего.
Мать. Вы не находите, что они стали какими-то трудными?
Отец. Что я могу вам сказать, моя бедная Алиса? Вы же всегда разрешали детям делать все, что им было угодно. А теперь вы хотите, чтобы они вдруг переменились? И только потому, что вы испытываете потребность в их уважении?.
Мать (жалобно). Андре! Не надо быть злым!. Ведь я же всегда старалась быть им хорошей матерью!
Отец. Старались!
Мать. Разве вы можете меня упрекнуть в чем-нибудь? Вы мне делаете больно, Андре. Вы же знаете, что их я обожаю…
Отец. Никто не просит, чтобы вы их обожали. Было бы лучше, если бы вы их воспитывали.
Мать. Нет, Андре. Сейчас детей так не воспитывают. Я обращаюсь к их сознанию, к их чувствам….
Мать опускает голову.
Отец. Конечно, теперь вы будете хныкать. Это все, что вы умеете делать, когда не в состоянии с ними справиться.
Мать (со слезами в голосе). Андре… но вы мне совсем не помогаете, а я ведь хотела как лучше.
Отец. Ну вот… теперь вы устраиваете мне сцену…
Мать. Я не устраиваю сцены…. Просто мне хотелось бы…
Отец. Вам хотелось бы взять этих троих идиотов в руки? А вам не кажется, что вы немного опоздали?
Мать. Не в этом дело…
Отец. А в чем же?
Пауза.
Мать (со слезами в голосе). Мне хотелось бы, чтобы они меня любили.
Дети. Мама! Мама!
Отец. Вы думаете, у них есть время разбираться в своих чувствах? Им не до этого… Сейчас пора ощущений… Это, знаете ли, увлекательный период жизни… Вы думаете, они, ко мне иначе относятся? Обращаются только тогда, когда им нужны деньги или когда хотят воспользоваться машиной… Зато когда я умру… они будут обо мне говорить хорошо… у них даже сложится впечатление, что они любили своего отца.
Мать. Андре, сколько горечи…
Отец. Вовсе нет! Просто вы чудовищно сентиментальны… Можно подумать, что кто-то из ваших предков был русским.
Мать. Вы меня не понимаете… я просто хотела бы чувствовать…
Отец. О каких чувствах вы говорите, Алиса! Есть вещи гораздо более важные.
Мать. Какие?
Отец. Я, например, убеждён, что Франсуа не ходит в институт. Забудьте о ваших чувствах и лучше проследите за ним.
Мать (возмущенно). Как вы можете говорить такие вещи!
Отец. Нет, Алиса, вы просто неисправимы. Пока. (Уходит.)
Звонит телефон. Входит Арлен.
Отец. Арлен! Снимите трубку. (Уходит.)
Арлен. Алло! Алло!. Да, мсье!. Не знаю, мсье!. Сейчас посмотрю, дома ли она… (Входит в комнату Доминики.) Мадемуазель Доминик! Вас к телефону.
Голос Доминики. Иду!
Арлен уходит. Появляется Доминика, берет телефонную трубку.
Доминика. Алло…Да… Кто говорит? Ах, это вы, Чарли? Как поживаете?. Что это вас не видно?… Нет-нет, еще ничего не решено… Да, было сделано несколько пробных кадров. Но вы же знаете, это еще ничего не значит… Да, для фильма «Мария Чапделен». Как будто я тот типаж, что им нужен.
Входят Франсуа и Пинки.
Франсуа. Видела? До чего же хороша!
Пинки. Да, красивая женщина!
Франсуа. Да, нет же, я о машине!
Пинки. Это «Пёжо»?
Франсуа. Я вижу, ты в этом разбираешься? «Пёжо» — ты что, с ума сошла?
Пинки. Откуда же мне знать?
Франсуа. Это «Нортон»… Шестьсот пятьдесят
Пинки. Так это же дорого.
Франсуа. Да нет. Не шестьсот пятьдесят тысяч франков, а шестьсот пятьдесят кубических сантиметров.
Пинки. А!.
Доминика (в трубку). Невероятно! Как это ей удалось? Ведь она так глупа!
