Пётр Киле - Восхождение
Дамы пребывали под впечатлениями от карнавала. Если княгиня, пышнотелая блондинка, - к старости, не старея, она располнела, - всегда привлекала внимание к себе всюду, то Диана, высокая, стройная, с миловидным лицом, держалась столь грациозно и обаятельно, что, неудивительно, две русские дамы на Корсо были замечены, и теперь, при их весьма уединенной жизни, все продолжало их веселить, и Леонарда привечали они всячески, не отвечая толком на его вопросы, впрочем, как бывает при первых минутах встречи после разлуки.
Вдруг дамы, переглянувшись, примолкли, и Диана сказала:
- Эста с графиней в Ницце. Там же и Легасов.
2
За скромным ужином (поскольку княгиня не ожидала гостей, а прислуга вся на карнавале веселится) в старинной комнате с картинами знаменитых художников, при свечах, дамы принялись расспрашивать молодого человека, что он и откуда, а он толком ничего не мог сказать, чему они лишь смеялись.
Леонард загрустил, хотя мог бы развеселиться, радуясь, что Диана столь же юна, княгиня столь же моложава, какими он знал их некогда в России, да и он был по-прежнему молод. Сон!
Хотя неизвестно, что его ожидает, жажда пробуждения охватила его, всплытия, будто он тонет в море времен. Но, верно, этого не могло случиться раньше, чем он достигнет дна, неких предельных глубин, чтобы устремиться вверх, до неба.
Где-то далеко по анфиладе комнат с закрытыми дверями раздался стук, затем он повторился ближе и совсем близко. Зинаида Николаевна окликнула:
- Это вы, граф? Войдите, пожалуйста! - добавила, обращаясь к сыну. - Это сын хозяина этой виллы. Я помню его еще мальчиком.
Вошел молодой человек, смуглый, черноволосый, серьезный и грустный, и по тому, как он взглянул на Диану, точно ему больно, Леонард понял, что граф влюблен, и ему сделалось и вовсе грустно, до отчаяния, ведь и он влюблен в нее и давно, теперь уже целую вечность.
На пределе отчаянья он мог сорваться и унестись, бог весть куда, но голос княгини вернул его к действительности, лишь оказался не у окна, где стоял, а у двери за спиной графа.
- Вы очень кстати, граф, - заговорила Диана со свободой, как она держалась и с Зинаидой Николаевной. - Нас посетил наш соотечественник, сын княгини, о котором вы из наших разговоров несомненно слышали, - и она представила молодых людей друг к другу.
- Демон? - граф вздрогнул и улыбнулся. - Не удивляйтесь. Я наслушался о вас таких чудес, что охотно верю всему, - он взглянул на молодую женщину, которой не верить невозможно.
Диана рассмеялась счастливо: чудеса имели место, даже во взгляде влюбленного графа проступало чудесное, волнующее до озноба.
- Я? Если я демон, то «Демон поверженный», - усмехнулся Леонард.
Он снова подошел к окну, откуда открывался меж деревьев сада вид на вечный город. Он ощущал себя выздоравливающим, возвращаюмся к жизни, как после тяжелой болезни, что вообще бросалось в глаза и уже не казалось удивительным, что многое из своей жизни он не помнил, и ему приходилось напоминать те или иные события из его историй и века.
- Есть такая картина «Демон поверженный», - сказала княгиня, - русского художника Михаила Врубеля. Но мне больше нравится его же Демон, сидящий где-то высоко в горах, глядя на закат внизу, весь пламенеющий, как из драгоценных камней. Это юноша могучего сложения, исполненный невыразимой грусти.
- Как! В России есть такие картины? - весьма удивился граф. - Демон представлен как человек?
- Как сверхчеловек, сказал бы Ницше, - усмехнулся Леонард.
- Правда ли, - вопрошал граф с ревнивой улыбкой, - вы с художником, которого зовут Аристей Навротский, совершили путешествие во времени, побывали у нас в Италии в эпоху Возрождения?
Леонард взглянул на мать и Диану с удивлением, мол, откуда граф, да и они знают об его странствиях с Аристеем.
- Писали в газетах, - сказала княгиня.
- Серьезно?
Дамы рассмеялись, мол, тебе виднее.
- Как я могу рассудить, Аристей - это русский Фауст, - заметил с явной заинтересованностью граф Орсини.
- Фауст? - усмехнулся Леонард. - Может статься, Манфред, если вспомнить о поэтических фантазиях Байрона с его странным героем, который, овладев тайнами магии, обретя бессмертие, возжаждал смерти, не в силах, вероятно, выносить своего тайного могущества или просто одиночества? Нет.
- Нет?
- Достиг ли этот Манфред пределов человеческого знания о природе, как Фауст, другой чернокнижник, вступивший якобы в сговор с дьяволом? А ведь пределов нет.
- То поэзией и мифологией увлекался до самозабвения, теперь философией? - переглянулась княгиня с Дианой.
- А ведь пределов нет, - повторил Леонард, пожав плечами. - Есть пределы у века и у человека, а у познания - нет, как у природы. Есть пределы у одной из традиций, скажем, христианской, но у человеческой культуры, пока длится земная жизнь, - нет. Можно даже сказать больше. Отдельные культуры и цивилизации гибнут, но всечеловеческая культура устремлена к вечному обновлению, как природа и Вселенная в целом в их бесконечном развитии.
- А говорят, нет ничего нового под луной, - заметил граф.
- Под луной, разумеется, - усмехнулся Леонард. - Как Фауст, так и Манфред, - герои замыкающие, поэтому повернутые назад. Они лишили себя новых идей и устремлений, когда и бессмертие, самое чаемое на свете счастье для человека, уже не имеет смысла. Замыкая утратившую актуальность традицию, они сами обречены. Гете попытался вытащить Фауста из средневековой легенды, но за пределы традиции он так и не вышел, словно не сознавая ренессансной природы своего героя. Нет, Аристей - скорее новый Прометей.
- И что это значит? – граф Орсини следил глазами за Дианой, знаками пытавшейся остановить Леонарда.
- Хотел бы и я знать, что это значит, - призадумался Леонард, не замечая весьма выразительных жестов молодой женщины, впавшей неожиданно в смятение. - Здесь тайна его гения и могущества, о чем он сам едва ли ведает, но все мы так или иначе вовлечены в его историю, по сравнению с которой метаморфозы, какие я претерпел как Эрот и Люцифер - всего лишь сказка.
- Я достаточно наслышан о ней, - граф беспокойно прохаживался туда и сюда. - Я склонен был думать, что милые дамы меня разыгрывают. Но есть вещи, которым я не могу найти разумного объяснения, и начинаю верить в чудесное. Нельзя ли попросить вас, Леонард, поведать историю ваших превращений и приключений, чтобы составить более или менее ясную картину, пусть это всего лишь фантазии или видения в духе Сервантеса или Данте?
- В самом деле, - произнесла княгиня, взглядывая на сына и Диану, - после шума карнавала тишина особенно приятна и хочется верить во все самое чудесное, когда знаешь, праздник не кончен, хотя уже заранее грустно при мысли, что конец близок.
- Я буду записывать, - сказала Диана, усаживаясь за стол.
- Да, милый мой, - улыбнулась Зинаида Николаевна, - мы ведем записи, собираем материалы, свидетельства, письма, достаточно серьезно занимаемся делом, а не просто развлекаемся, разыгрывая графа.
- Впоследствии, - добавила Диана, - что бы ни случилось с нами, останутся эти истории, нередко прямо сказочные, но для нас-то весьма реальные, поскольку касались непосредственно наших мыслей и чувств и несомненно определили наши судьбы.
- А началось все, - в тоне Дианы заговорил Леонард, - как бывает, со сказок и преданий, проявившихся в самой жизни. Но именно таким образом рождаются искусства и поэзия, то есть новый мир в череде столетий.
3
В четверг, на четвертый день карнавала, когда празднество достигает апогея, у подъезда остановилась тройка. Лошади - белая, гнедая, пегая - были убраны цветами, по контрасту или сходству особенно яркими, а коляска почти вся уставлена большими корзинами с цветами, сплетенными в небольшие букеты, а над передним сиденьем возвышалась гора из пучков полевых цветов.
Граф Орсини пригласил Зинаиду Николаевну и Диану с Леонардом на карнавал.
Съехав с холма, оказались в чистом поле за Тибром, будто далеко за городом, хотя собор святого Петра высился совсем близко.
Перейдя по мосту реку, попали на узенькую улочку, которая почти тотчас вывела на Корсо с разукрашенными балконами, с многолюдством непрерывного карнавального шествия.
Отовсюду летели букеты цветов, которыми бросались, привлекая чье-либо внимание или попросту задирая. В ответ неслись пучки полевых цветов или букеты - с балконов, с экипажей, с тротуаров - весело и непринужденно, с минутным вниманием и торжеством.
Граф Орсини первым подал пример, да и Зинаида Николаевна с Дианой не терялись, поскольку сразу оказались в центре внимания, и на приветствия или вызов нельзя было не отвечать, да и многие, верно, хотели заполучить букет или даже пучки из свежих цветов из рук прекрасных дам.
![Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]](/uploads/posts/books/255498/255498.jpg)
![Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]](/uploads/posts/books/255683/255683.jpg)
