Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2

Чуть живы… Полунаги… Не обриты…
В грязи! В рубцах, что причинил им кнут!

Вон тот – в цепях – такой-то уж согбенный,
Такой-то тощий: ребра все сочтешь!

А этот вон – с серьгой – такой надменный
И в рубище, как царский сын, хорош!

Дорогу ханше, первой меж другими —
Подобной светлой утренней звезде!

Небесной женщине между земными!

Прекрасна, точно… Нет такой нигде!

Народ простирается ниц.

Аллах над вами! Что вы все упали,
Как от моряны трепетный камыш?
Торгуйте без тревог и без печалей, —
И да пошлет вам нынче Бог барыш!

Смотри, Ногай, что это там за люди?
Босые, хмурые… Узнай скорей!
И по чьему приказу иль причуде
Их заковали в цепи, как зверей?

Как желты лица их и очи впалы!
Как жалобно звенят их кандалы!
Что сделали они? Хоть одичалы,
Они на вид не больше прочих злы…

То – караван невольничий из пленных —
Киргизов, персиан и кипчаков.
Одних поймали там, на взморьях пенных,
Других – среди степей, солончаков…

Ужасно! Плохо верится мне даже,
Что вольный и разумный человек
Здесь выставлен для купли и продажи,
Как тот халат, иль плод, или чурек…

А кто вон тот с кудрями золотыми
И серебрящейся средь них серьгой?
Он так не схож со всеми остальными…
Поди же и узнай скорей, Невркой!

Какой он гордый и какой он жалкий…
Прекрасней же не видывал мой взгляд! —
Глаза – как две лиловые фиалки,
А волоса – как желтый виноград!..
Велик Аллах, что создал это чудо!

О, ханша! Юный пленник тот – гяур.

Как звать его? И родом он откуда?

Для состраданья это чересчур!

Я спрашивал об этом у торговца:
Он сам не знает: пленный всё молчит.
Не трогают – он кроток, словно овцы,
А чуть заденут – он, как волк, сердит.

Чтоб то иметь, что пожелалось чудно,
Ты отступала ли когда, Мневэр?
Так пусть тебя сочтут все безрассудной —
Ведь ты не для людских весов и мер!

Во что тобою оценен тот пленник?

В полтысячи серебряных монет.

Ты шутишь, о купец? Пригоршня денег
За это солнце?! Устыдись же… Нет!
Тебе я столько ж дам, но золотыми,
Такими ж золотыми, как он сам!

Отдай купцу!

Ты ж подели меж ними.

Да что вы хмуритесь? Не стыдно ль вам?..

Рука моя легка. Так благоденствуй!
Но брось дурное ремесло скорей!

Как твоему воздать мне совершенству?

Вперед ценя прекрасное верней.

Иди за мной! Теперь ты мой всецело.

О, нет…

Ты – мой.

Нет! Я на том стою:
Ты, умная, – и всем считаешь тело?

А душу я еще куплю твою.

Эфеб, что здесь произошло?

Покупка
Раба-гяура нашей госпожой.

Как?! Дерзче не знавал еще поступка!
Но радуюсь ему я всей душой.
О, эту девочку со властью львиной
Я ненавижу так, как бы любил,
Когда бы не был я полумужчиной,
Когда бы не волом смешным я был…
Должно быть, свойство сохраняет сердце
Любовное, хоть…

Что же, попытай! —
Побольше кушай… Например, вот – перца…

Не посмеешься скоро ты, Ногай!

О, госпожа! Ты приобресть желала
Персидский голубой большой ковер,
Здесь есть такой, чудесный, небывалый!
Вступи лишь в эту лавку под шатер!

Есть у тебя ковер подобный, нет ли, —
Мне всё равно: кошель мой – твой всегда…
Но удались домой и… больше медли —
Не возвращайся дольше ты сюда…

Купец благодарит за посещенье.
Он весь – к распоряженью твоему.
Но извиняется, что на мгновенье
Отлучится: ковер тот на дому.

Без скуки жди! Здесь есть на что дивиться:
Ковры из яркой шерсти, пестрых шкур…

Не долго ей одной там посидится!

Пестро здесь… Но невесело… Гяур!

ГЯУР входит к ней. БУРУ ловко опускает за ним ковер, завешивающий вход,
так что шатер остается открытым только с авансцены.

Что делаешь ты, гнусная собака?

По мере разуменья своего
Услуживаю ханше я.

Однако
Приказ дан не был?..

Разве не того
Самой ей в глубине души желалось?
Угадывать желанья – долг слуги.

Оба удаляются на задний план.

О, сердце… Что в тебе? Любовь иль жалость?

Давай беседовать! Не льсти, не лги —
И говори со мной совсем свободно!

Я никогда не лгу.

Несчастлив ты?

Не всё ль тебе равно? Ведь что угодно
Со мной ты можешь делать: без нужды
Замучивать трудом, дразнить с безделья,
Приказывать плясать мне для забав
И… голову снести, коль нет веселья!
Иль хуже: сделать евнухом…

Ты прав.
С тобою сделаю, что мне угодно:
Сначала узы с рук я развяжу,
Потом с чела отру я пот холодный
Своей фатой… Потом я усажу
Тебя на эти кошмы меховые,
Потом сама к ногам твоим скользну —
И омочу амброй рубцы твои я,
И розами с лохмотьев пыль стряхну…

О, госпожа! За что мне эта милость?

За гордые, нелживые слова.

Я – как во сне… В глазах всё помутилось…
Еще недавно я дышал едва,
В степях горючих брел, цепями звякал,
Работал днем, как буйвол, под кнутом,
А ночью, как шакал, и выл, и плакал…
И вдруг! О… Я не в небе ль голубом?
Ковер, как облак белый подо мною,
А надо мной – как звездный свод, шатер!
И руки нежные под головою…
И благосклоннейший у взора взор…

Итак, ты счастлив?

Может быть… Но всё же
Уйди… Иль отклонись хоть от меня!
Поет твой шепот, душу мне тревожа,
И аромат твой веет, ум темня…
Коварная татарская юница!
Зачем ты пыткой ласки избрала?
Чтоб я забыл по-нашему молиться?
Чтобы взывал по-вашему: Алла?
Надень же узы вновь!.. Иль скинь все чары!
Не прикасайся больше!.. Иль убей!
Страшны, и слов нет, ваши янычары,
Но ты, ласкающая, их страшней!

Что ж сам ко мне склоняешься в объятья,
Прекрасный, недоверчивый пришлец?

Когда бы мог себя сейчас понять я?..
Зато тебя я понял, наконец! —
Владеешь ты искусством наговорным, —
И юношу, что пред тобой поник,
Озерным лебедем, оленем горным,
Не правда ль, – обернуть ты можешь вмиг?
Не тронь меня, восточная ведунья,
И удались скорей, страшась креста!
О, этой брови черной полулунье
И полулунье розового рта…

Что ж сам невольно тянешься к нему ты,
Кудрявый и застенчивый дикарь?

Молю тебя… Хоть косами не путай…
И оттолкни сама меня!.. ударь!

Ошибся ты! Не ворожейка злая,
А нищенка былая пред тобой.
Вот почему так горе поняла я…
Не веришь мне, безумец молодой?
Я ухожу…

Нет. Верю: потускнели
От затаенных слез глаза твои.
Безумец точно я… На самом деле
Тебе ль искать невольника любви?..

О, юноша! Меня ты извинишь ли? —
Здесь яств, напитков нет… Так услажу
Тебя я сказками…