Эдвард Радзинский - Театр про любовь (сборник)
Она. Маловато…
Голос. А так? (Рыдает)
Она. Нет, у вас не выходит… Вы все-таки мужчина. Послушайте, а вы хитрый, вкрадчивый аферист, да?
Голос. Я клоун…
Она. Знаем таких клоунов! Моя знакомая Вика Полищук встречалась с одним… таким же… клоуном. И однажды… у нее потерялась бриллиантовая подвеска от сережки! Через некоторое время… ее ближайшая подруга Кира Иванова тоже… сменила серьги. Но в этот момент Вика Полищук стала феминисткой. А у феминисток – зверская интуиция! Короче, она приперла к стенке Киру Иванову… и выяснилось: этот мерзавец встречался с ними обеими… И когда они помирали от любви… в разгар страсти… Он скусывал бриллиантовые подвески на их серьгах. Это была его профессия! Ха-ха-ха!
Голос. Но у вас нет бриллиантовых серег…
Она (вздохнув). Нет…
Голос. Вот видите! Ни собаки, ни мужа, ни серег – у вас нет ничего, что помешало бы вам немедленно открыть дверь! Хотя, конечно, я чувствую, у вас было много разочарований… Но если я начну рассказывать свои разочарования – человека с большой ногой…
Она (почти кричит). Не надо!
Голос. Почему?
Она. Я очень устала от этих рассказов. Я почему-то у всех мужчин вызываю страстное желание: немедленно рассказать мне свою неудачную жизнь. Например, вчера сажусь в такси… Рядом с таксистом – ребенок. И таксист тут же, немедленно начинает рассказывать мне историю своего развода. Он так заполз мне в душу, что я уже готовилась предложить ему брать его ребенка на выходные! Но, слава богу, крошка не сплоховал. Он посмотрел на меня и говорит: «Отчего эта тетя такая противненькая?» Ха-ха-ха!
Долгое молчание.
Что вы затихли там?
Голос. Это я плачу! За вас! Сила моих рыданий так велика, что они не слышны.
Она. Ха-ха-ха.
Голос. После таких рыданий обычно я вынимаю дудочку…
Она. Какую дудочку?
Голос. Как гаммельнский крысолов, я играю на дудочке – и выманиваю из квартир тоскующие души.
Она. Как… у вас есть дудочка?
Голос. Но какой же клоун выходит из дома без дудочки?.. (Играет) Вы идете за мной?
Она. Куда мы идем?
Голос. Высокое небо… И голос далекой птицы.
Она. Да… да… Высокое небо… И голос далекой птицы…
Голос. И как в детстве перед сном, когда шепчут, чтобы все исполнилось завтра… Шепчите! Шепчите! Шепчите!
Она. Боже мой… Боже мой! (Подходит к двери и открывает.)
Он (врываясь) – Ха-ха-ха!
Она. Ха-ха-ха!
Он (корчась от смеха). Ха-ха-ха!
Она. Ха-ха-ха!
Он (падая от смеха). Ха-ха-ха!
Она. Ха-ха-ха. Молодец, Саша!
Он. Ничего, да? (Постепенно перестает смеяться. Но вот опять взрыв его хохота)
И вновь какой-то истерический, надрывный общий хохот.
Она. Ха-ха-ха! Умираю!
Он. Нуты даешь… Ха-ха-ха… Пустить первого встречного.
Она. Ха-ха-ха. Как ты сразу меня уничтожаешь.
Он. Первого встречного грузина с копытом… Ха-ха-ха!
Она. Ничего, ты столько раз впускал первых встречных. Ха-ха-ха! Теперь я стала феминисткой, теперь моя очередь…
Он (резко обрывая смех). Нет, ну дойти до того, чтобы в час ночи… незнакомого грузина! Урода! Распад! (Машинально ест грибы,)
Она. Не надо!!!
Он (поедая грибы). Конец личности! Все!!!
Она. Не надо все время машинально есть!
Он. Потрясающе! Я пришел. Взять кроссовки. Но меня она не хотела пустить в дом! В дом! А первого встречного грузина с дегенеративной ногой!
Она. Дались тебе его ноги… Я прошу тебя: не ешь!
Он (все так же машинально отодвигает кастрюлю). Сначала я битый час выслушиваю этот бред по телефону…
Она. В смысле «подслушиваю»…
Он. Нет, ну просто интересно – сколько можно болтать о чепухе? Болтать, хохотать, болтать, хохотать!
Она. Последняя роль, которую я хотела сыграть в вашем треклятом театре… была старая Актриса. Она все время хохотала… мне это так нравилось! Там была даже такая фраза: «Когда у женщины красивые зубы – она все находит смешным…» Ха-ха-ха!
Он. Короче! Где мой вермут?
Она. Ну, конечно, мне ее не дали сыграть… И вот теперь я ее играю в своем домашнем театре. Ха-ха-ха!
Он. Повторяю: мой вермут – раз… И где мои тренировочные брюки… И мои кеды!
Она. Вермут – перед тобою!
Он (поднимая бутылку). Так! Полная! И что ж ты туда долила?
Она. Почему я должна туда что-то долить?
Он. Но я же слышал. (Вновь машинально ест)
Она. Я прошу говори – подслушивал. (Вспомнив) Ой, прости… (Бросается к телефону) Ты еще не умерла? Да, а я сплоховала, и ко мне ворвался мой экс-любимый Саша. Что делать, он всегда ко мне входил, когда хотел… Он? Сейчас он стоит у холодильника… и по своей старой привычке… собственно, это привычка всех мужиков, когда они собачатся… машинально пожирает грибы… (Выслушивает) Как какие? Те грибы…
Он. Какие грибы? Что ты мелешь!
Она. Перестань на меня орать! Днем орут со всех сторон Сизифы, пенсионеры, пылесосы, танцоры, коты… Ночью к тебе вламывается чужой мужик и тоже орет… Ребята! У меня голова от вас пухнет, как на картине Сальвадора Дали. Ха-ха-ха!
Он. Какие грибы? Ты что?
Она. Ну, эти… про которые ты подслушивал… которые Мариша съела…
Он (безумно). Какая Мариша? Какая Мариша?
Она. Ну, как тебе ее отрекомендовать? Мариша. Не феминистка. Поэтому, естественно, влюблена в очередного мерзавца, который, конечно, не хочет на ней жениться, говорит – потому, что она – сварливая… А она говорит, что она сварливая потому, что он не хочет на ней жениться! Ха-ха-ха! Мы как раз обсуждали с ней эту волнующую проблему… когда возникли грибочки… Ну… эту часть разговора ты как раз подслушивал за дверью…
Он. Психичка! Ты кончишь играть на нервах? Какие грибы?!
Она. Какие-какие? Вот заладил! Если бы я только знала, какие они! Я собираю все грибы подряд. Ну, по цвету… Например, какой цвет больше подходит к моему платью… Ха-ха-ха! Слушай, если что случится, завещай мне свой прах, а? (Мечтательно) Я и тебя на подоконник выставлю… Нет, на подоконник тебя нельзя… Ты ведь не был моим другом?
Он. Истеричка… Ты что? (В ужасе, почти в безумии, лихорадочно откупоривает бутылку вермута, пьет. Изумленно.) Вермут?
Она. Ха-ха-ха!
Он что-то сообразил, бросается к лежащей телефонной трубке, поднимает ее.
Он. Алло… Алло…
Она. Ха-ха-ха!
Он (пытается набирать). Так! Телефон не действует?
Она. Естественно. Потому что давно отключен.
Он (в изумлении застыл с трубкой в руках). Значит, ты… целый час болтала по отключенному телефону?
Она. Ха-ха-ха… Не могу на тебя смотреть… ты так сейчас похож на сайгака! Последнее время мне трудно разговаривать с людьми… Все время вижу животных, от которых они произошли. «Третий глаз» шалит! Ха-ха-ха… Так любила болтать по телефону. Теперь лишилась главной радости – отключили за неуплату. Ха-ха-ха! Только ты не бойся, деньги у меня есть… Я знаю, родной, ты всегда меня ценил за то, что я тебе ничего не стоила! Ха-ха-ха! А телефон отключили просто потому, что я все забываю… Вчера, например, забыла про телевидение… Назначили прийти вечером, а я забыла. Жаль. Они, должно быть, ждали! Такая хорошая роль маляра, ну, ты ведь подслушал под дверью? Я так готовилась к этому маляру…
Он. Значит, все это было истерическое представление?
Она. Ну, если быть точным: два представления. Твое – неудачное… Ты очень плохо сыграл грузина… И – мое! Обалденное! Что делать, Саша, ты так и остался хреновым актером. Это только в вашем театре верят, что талант, как гриб, растет со временем на пустом месте! Ха-ха-ха!
Он. Ладно, пошутили… Истеричка, я пришел взять кеды и кроссовки…
Она. А почему так развязно? И что это значит – «пошутили»? Это ты шутил. А я не шутила… Потому что для меня, Саша, как для древних индусов, жизнь – это «Лила», то есть божественная игра! Я все время играю и тогда только живу… Например, подниму трубочку своего отключенного телефона и разговариваю, разговариваю… с Маришей. Или без телефона – вслух, сама с собой болтаю, болтаю. Первый раз, когда я поймала себя на этом – я подумала: все, спятила, Нина! (Шепотом) А потом поняла: нет, это началась моя «Лила» – божественная игра… Но, конечно, какая игра без зрителей! Вот почему я так обрадовалась… когда ты по двору вышагивал. Думаю, вот он идет – будущий зритель… и, может, участник моей «Лилы»? А ты, видать, это тоже почувствовал и сразу из-за двери тоже принялся играть – шпарить текстами из своей последней пьесы… Ха-ха-ха!
