Елена Головина - Антология современной французской драматургии. Том II
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Друг, который сходит с ума Я вернулся, чтобы жить здесь, так было лучше. Мне казалось, что я никогда сюда не вернусь, что навсегда от этого места освободился, что уехал так далеко, что никто, ничто и никогда не сможет заставить меня вернуться…
Все так думают, раньше или позже, про место вроде этого, про жизнь, которую можно в таком месте вести, про такой город, слабое подобие города, все так думают, даже и представить нельзя, что можно думать по-другому, думают, что никогда сюда не вернутся, да еще и клятвенные обещания дают, и я думал, как все, что никогда не вернусь.
Я уехал, жил в других местах и чем дольше жил, тем дальше удалялся, не переставал стремительно отдаляться. Переезжал из страны в страну, из города в город, как будто думал, что отдаляться можно вечно. Меня невозможно было найти, так мне казалось, меня невозможно было найти, никто не смог бы этого сделать, если бы кто-то и захотел меня найти, он не смог бы этого сделать, у него не было бы такой возможности.
МАТЬ. Он сделался тихо помешанным, как говорят, так говорили другие люди, прогуливаясь, вроде меня или вроде его родителей, по дороге, ведущей в лес, так говорили все люди, впрочем, всегда одни и те же, которые жили там, в этом городе, подобии города, и гуляли по воскресеньям по этой дороге, все они говорили, что он тихо тронулся в уме и совершенно не в состоянии теперь находиться в одиночестве, в одиночку преодолевать жизненные трудности, противостоять им, именно так говорили об этом люди.
И вот он вернулся и живет с ними, а они, родители то есть, заботятся о нем, как о больном ребенке, точно так, будто о больном ребенке, больном ребенке своего рода, ребенке, не знаю, как бы это получше сказать, ребенке, который болен самим собой.
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Друг, который сошел с ума.
Каким образом мог я тебе об этом рассказать?
Я бы так тебе об этом рассказал, так хорошо бы об этом рассказал, что ты сразу бы в какой-то мере был тронут, не смейся, был бы тронут, я бы так хорошо тебе рассказал, что ты тотчас бы снова стал моим другом.
Я до такой степени начал бояться всего на свете, так стал всего бояться, что ни за что не хотел больше сдвинуться с места, я словно прилип к этому месту и не желал двигаться.
Я оставался еще далеко отсюда, я столько путешествовал, что оказался слишком далеко, чтобы можно было бы так просто вернуться, я был далеко отсюда, и мне казалось, что я больше не в состоянии двигаться, будто парализованный, будто меня разбил паралич, будто я оказался парализован внезапным страхом и уже ничто и никто, даже собственный разум, к которому обычно взывают, что уже ничто и никто не смог бы заставить меня пошевелиться, ни малейшего шага, даже крохотного шажка не мог я сделать по собственной воле, я был далеко и без средств, был в страхе, по-другому и не скажешь, потому что неспособен был себя защитить, я был в таком страхе, ты представить себе не можешь, в таком ужасе, ты должен себе представить, я постараюсь хорошо рассказать, чтобы ты представил, и ты бы снова стал моим другом, и не оставил бы меня.
Я вернулся сюда, попросил, чтобы меня сюда привезли, я позвонил, не знаю даже, как мне удалось, но я обратился к властям за помощью, и я вернулся.
Теперь я при них, именно при них, они мои родители, куда же мне было еще идти?
Я при них, как в детстве, как будто я снова стал ребенком или, что совершенно то же самое, как будто я уже состарился, и мне уже не нужно ни о чем заботиться, и мне уже совершенно нечего бояться.
ЛУИ. Я припоминаю. Мы играли вот здесь.
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Мы любили друг друга, я тогда не знал, понятия не имел, да и откуда ему было взяться, понятию? В детстве ни о чем таком и не помышляешь. Мы любили друг друга, мне страшно.
Сегодня мы снова вместе, сегодня, в день нашей встречи, я понимаю, что мы любили, а я этого тогда не знал, не мог понять.
ЛУИ. Мне тоже страшно.
ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. А что с родителями его, с отцом вот этого, который тут только что говорил и который сошел с ума, тихо помешался, отца его мы не считаем, мать тоже, просто бросаем, как и всех, в разных странах, где он побывал, всех, с кем он там встречался, а с некоторыми вместе и жил, не говоря уже о тех, с кем он только собирался вместе пожить, или тех, кого он оставил и забыл, так как речь у нас тут постоянно идет именно об этом, о забвении, и всех прочих, с которыми он и не познакомился, даже и не знал о них ничего, так, на мгновение увиделся, и можно только вообразить, какими они были.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Тот, который тихо спятил, и Луи в час своей грядущей смерти, у них все в порядке. Что они, по-твоему, должны еще делать или рассказывать?
ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. И страны, все страны, и города, все города, настоящие города, целый список городов, в которых он жил, я слышал собственными ушами, сколько их, просто представить невозможно, у меня в голове не укладывается, но даже простое перечисление стран и городов, из которых он бежал в ужасе от необходимости туда вернуться, сам список мне нравится. В детстве для полного счастья мне вполне достаточно было чтения географических атласов, ты понимаешь?
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. То же самое, что коллекция открыток, хранящаяся в старых коробках из-под обуви. Или марок?..
ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. Вот-вот. Мне это безумно нравилось. Я собирал все.
В жизни своей мне не пришлось ничего увидеть, ничего не видел, кроме этого захолустья, подобия города, здесь я родился, здесь работал, а как перестал работать, так сразу и умер, вполне, впрочем, логично, потому что никому я уже не был нужен, мне это стало ясно, и я умер, итак, я ничего в жизни не видел, не то что зарубежных стран, но даже в Париже не был, подумать только, ведь туда едут все кому не лень, даже и здесь, садятся в поезд и едут, не бог весть какое путешествие, каждый может себе позволить, люди, которые работали вместе со мной, простые рабочие, как и я, и зарабатывают столько же, и жизнь у них не легче моей, так они садятся и едут, позволяют себе, видят Париж, по крайней мере, я не говорю про другие страны с их столицами, но Париж, хотя бы Париж они могут увидеть и сохранить его в памяти.
И я повторял себе: вот когда состарюсь, еще больше состарюсь, когда перестану работать, поеду в Париж, там живет мой старший сын, я ему напишу и скажу, что собираюсь его проведать, повидаться, — столько хотелось сказать ему, всегда думаешь, что тебе есть что сказать и что ты отправляешься в дальний путь еще и с этой целью — рассказать, мне так казалось, — но даже этого мне сделать не довелось, не случилось поехать в Париж, я умер как раз тогда, когда мог бы себе это позволить.
Здесь, в здешнем краю, есть люди, и это надо знать, как мне кажется, есть люди, которые всю жизнь работают, не вылезая из своего угла, всю жизнь работают, потом умирают, так ничего и не увидев в собственной стране. Странно, а?
Но в то же время все страны, другие страны и города, я пытался их себе представить, в своем воображении, когда слышал о них, воображал города, в которых бывал этот парень, друг детства, повредившийся в уме, но совсем тихо, я как раз хотел сказать, что я как будто бы уже слыхал об этих городах, понимаешь? Я грезил о них.
(…)
ЕЛЕНА. А его ты не снимал?
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Того, который спятил и задумчиво бродил по дороге?
ЕЛЕНА. Да.
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Нет, и оставьте его в покое.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Часто — слышишь, Елена? — часто я думал, особенно встретив этого парня на дороге, — он же бросил и забыл его еще в детстве, здесь тоже речь идет о забвении — так вот, увидев, как он потерян и страдает, хотя прошло уже много лет, страдает, оттого что Луи не оставил его при себе, так как думает и воображает себе, что в этом случае жизнь его могла бы сложиться совершенно иначе, когда я увидел его, такого беззащитного, то подумал: не Луи следовало мне оберегать всю жизнь, но всех остальных, всех, с кем он встречался, все это множество людей, именно их оберегать от него, от его печали, которая не позволяет ни к кому по-настоящему привязаться, от его безверия во что бы то ни было, которое постоянно заставляет его удерживаться от обещаний, а если ему и случается их давать, то никогда своих обещаний не сдерживать.
Я часто думал о том, что за спиной у Луи — как будто поле битвы после сражения.
ЕЛЕНА. А этого ты снял?
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Я подарю тебе фотографию.
ЕЛЕНА. Уж пожалуйста Сфотографируй любимого мужчину и подари мне снимок.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Я не расслышал, о чем вы там говорили. Что вы сказали? Почему вы смеетесь? Елена, почему?
(…)
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. И тут я тоже, буквально в нескольких словах, долго не задержу, мог бы явиться и рассказать всю ту же бесконечную историю, без конца и края, историю другого человека, мою собственную историю, о том, как этот вот Друг, сошедший с ума, кинул меня далеко отсюда, в одной зарубежной стране.
