Петр Киле - Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга
Арина Родионовна уходит; Пушкин усаживается у печки. В сполохах света по стенам и потолку проступают фигурки муз, пребывающие в беспрестанном движении и где-то в вышине.
П у ш к и н
Смерть Александра. Новые надежды,
Им преданные, вспыхнули у нас.
Наполеоном вызван к поединку,
Россией вознесен к великой славе,
Что он свершил для мира и страны?
В жандарма над Европой превратился,
Всю мощь имперьи истощив напрасно.
Но есть всему конец. О, провиденье!
Присяга Константину, что в Варшаве,
Наместник Польши, словно в ссылке жил,
И тут же странный слух об отреченьи,
И речи о присяге Николаю, -
Переворот дворцовый налицо.
А им-то нет числа у нас, в России,
И трон захватывал не самый лучший,
Народ же присягал и самозванцу.
Итак, друзья мои, вы за кого,
Когда один другого стоит, верно?
Ужель самодержавие - долой?!
Какой же клич вы бросили в народ?
Или взялись вершить его судьбою,
Как заговорщики у трона?
1-я м у з а
Тревога в нем растет. Не за себя.
Он полон мыслей о судьбе народной
И о друзьях, не в силах к ним примкнуть.
2-я м у з а
Трагедией своей он занят?
1-я м у з а
Нет.
Иная разыгралась, словно буря,
На берегах Невы, реки державной.
2-я м у з а
Потоп ли прошлогодний повторился?
3-я м у з а
То было лишь знаменьем, может быть.
1-я м у з а
Присяга Константину - без него
В столице; тут же отреченье
И новая присяга - Николаю
Смутили многих. Часть полков гвардейских
Со спущенными флагами прошла
На площадь у Сената, и там собрался
Народ, прознать желая, что к чему.
3-я м у з а
У Зимнего дворца к народу вышел
Великий князь и царь наполовину;
Смущенный, зачитал он манифест
О собственном восшествии на трон,
Поскольку брат отрекся от престола
И волею покойного царя.
1-я м у з а
Как тихо и протяжно он читал,
Молился словно и просил поддержки,
Не ведая еще, насколько бунт
Затронул государство и потряс.
3-я м у з а
Закончив чтенье он взмахнул рукою,
И закричали многие "Ура!",
Но были и такие, что молчали
Перед лицом царя иль говорили:
"Нет, погоди. Ишь мягонький какой.
Идем-ка мы к Сенату. То-то будет!"
П о э т
О, музы милые, в каком смятеньи
Вы носитесь меж небом и землей!
Фантазиям моим могу ль я верить?
Иль это сон встревоженной души?
Х о р м у з
У строящейся церкви на заборе,
На штабелях гранитных глыб и дров
Волнуется людское море,
Ликуя, без оков.
Теснимая полицией и войском,
Уж присягнувших новому царю,
Толпа, отхлынувши, в напоре стойком,
Как волны вновь о берег бьют.
А там недвижим, словно остров в море,
Часть малая гвардейцев в стройном строе,
С сиянием знамен, как на заре,
Стоят восставшие в каре.
Картина дивная, как неба своды.
Она влечет сердца
Предчувствием неведомой свободы
И смертного конца.
Восставших окружили верные войска.
Вот кавалерия бросается в атаку
И прочь уносится со страху:
Рубить своих? Да и каре в штыках.
Стреляли же солдаты вверх,
В своих стрелять - ведь это грех.
Великий князь и царь наполовину,
Явившись сам на площадь, видит всю картину.
Сочувствие к злодеям все растет
В войсках, в народе - настает
Судьбы решенье.
Опасно промедленье.
Вожди восставших смущены.
"Мы знали, будем сметены, -
Рылеев говорил. - Огонь свободы
Да воспылает через годы.
А мы погибнем на заре,
Сомкнувшись в славное каре."
Из свиты государя некто с речью
Пред ним предстал: "Рассеять всех картечью!"
- "Кровь подданных - и в первый ж день?" -
С сомненьи царь. "Империя - взамен!"
Готовы пушки. Целиться не надо.
Стреляй в упор в каре. И канонада
Всю площадь потрясла, как страшный сон,
И по Неве пронесся гулкий стон.
Вся площадь, лед реки, как поле брани:
Тела повсюду - кто убит, кто ранен.
Враги ль они? Свои!
Порыв к свободе, благо - все в крови.
Не будет, верно, у народа счастья
Под дланью самовластья.
П о э т
(глядя на потухающие угли)
Что ж это было? Сон? Виденье? Грезы?
Теперь же аресты идут, и казнь
Злодеев ждет. Придут ведь и за мною.
Едва коснувшись лиры, я восславил
Любовь, свободу, красоту земную
И ссылкой поплатился, как преступник.
Избегнувши Сибири, Соловков,
На виселицу я взойду, пожалуй.
Овидий и Шенье, поэтов участь
Меня постигнет, вечно повторяясь?
О, нет! Не жду я участи благой,
Но пусть судьба моя моей лишь будет,
Как песни, что пою я, Мусагет.
Сцена 5
Михайловское, в ночь с 3 на 4 сентября 1826 года. Арина Родионовна и Пушкин, только что пришедший из Тригорского.
Н я н я
Ты весел. Рада за тебя. Молитвы
Мои услышал Бог.
П у ш к и н
О чем его
Ты, старая, просила?
Н я н я
В срок узнаешь.
Не хочешь ли чего покушать?
П у ш к и н
Нет, нет.
Укладывайся спать. Я почитаю.
Не клонит в сон. Я все чего-то жду.
Няня, перекрестив его, уходит.
Я весел? От отчаянья такого,
Какого и не помню. Здесь предел.
Со дна его я весел поднимаюсь,
Как только мысль, откуда ни возьмись,
Засветится с прорывом в вдохновенье.
Поэзия, как ангел-утешитель,
Спасала и спасает раз за разом.
( Садится к столу и срывается.)
Весь год в предчувствии событий грозных
Работой над трагедией я жил.
К несчастью, не ошибся. Я пророк.
Мне мнилось также, год всего пройдет:
Среди друзей я буду. В новой ссылке?
На виселице? Что ж готовит рок?
В тревожном ожиданьи пребывая,
Не будучи замешан в бунте явно,
Не ведая вины какой иной,
Прошенье подал новому царю,
С подпиской не противоречить ходу
Вещей и дел в Российском государстве.
Но ныне, после казни пятерых,
Бессмысленной жестокости царя,
Перо б не повернулось у меня.
Чего мне ждать? Повешены друзья.
Ну , что ж, судьба их все-таки завидна.
Ужасна участь ста и двадцати
Приговоренных к каторге и ссылке,
Друзей моих, товарищей из лучших.
И как я уцелел? Иль в небесах
Зачли шесть лет в мои-то двадцать шесть?
Что ж делать мне? Здесь бездна, и в нее
В отчаяньи проваливаюсь я.
Бывало, угодишь в седую древность
Востока, Греции или Руси;
Вновь к жизни возвращаясь, словно Феникс,
Из мифов выносил я песнопенья,
Судьбой сродни пророкам и певцам.
И в том мне мука, высшая награда,
Отрада дивная, как и в любви.
Н я н я (входя в беспокойстве). Да ты не спишь?
Н и к и т а (заглядывая в дверь). Вас спрашивают.
