Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)
— Можно разговаривать, — объяснил фельдфебель. — Говорите.
Они молча смотрели друг на друга. Потом где-то вдалеке зазвучала их мелодия.
Музыка становилась громче. Мелодия обретала силу и размах.
— Я согласна вернуться… я буду терпеть… — пропели ее глаза, но губы не произнесли ни звука.
— Меня? — кисло усмехнулся Мюнхгаузен, не говоря ни слова. Он отрицательно покачал головой.
— Разговаривайте! — крикнул фельдфебель.
— Никогда! — она услышала его голос, но он молчал.
— Тебе грозит тюрьма! — Теперь услышал он и обрадованно кивнул: — Чудесное место! Здесь рядом со мной Овидий и Сервантес. Мы будем перестукиваться.
— При свидании положено разговаривать! — прикрикнул фельдфебель. — Приказываю разговаривать!
— Карл, ты не знаешь самого главного, — Марта попыталась улыбнуться, но это оказалось выше ее сил. — Они придумали какую-то страшную экспертизу. Они хотят убить тебя. Понимаешь?
Он кивнул, он понял.
— Что же, — ободрил Марту его взгляд. — Будем честными до конца.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, милый, — пропели ее глаза. — На это я не соглашусь. — Видно, уж такая моя судьба — в самый трудный момент отступать.
— Последний раз предупреждаю, — крикнул фельдфебель, — если не заговорите, свидание будет прекращено! Говорить!!!
— Я буду свидетельствовать, что ты — Миллер. — Она испуганно и неподвижно смотрела на Мюнхгаузена. Мелодия шутливого танца придавала ей силы. — Я предам тебя!
Он впился лицом в железные прутья и с мольбой посмотрел на нее:
— Не делай этого, Марта!
Она чуть отступила назад, и взгляд ее принял твердую обреченность принятого решения:
— Ты — Миллер, садовник, я — твоя жена Марта, нас обвенчали в сельской церкви, у нас родился мальчик.
К измученному фельдфебелю приблизился офицер:
— Ну что они там? Разговаривают?
— Так точно, — сообщил фельдфебель. — Но как-то не по-нашему… Молча.
Жерло огромной пушки медленно поднималось ввысь. Пушка стояла возле крепостной стены, и вокруг нее суетились солдаты.
У крепостных ворот царил нездоровый ажиотаж. Визгливая дама пыталась пройти в крепость без пропуска.
— Я по приглашению баронессы Якобины фон Мюнхгаузен! — возбужденно объяснял солидный господин в цилиндре.
Караульный офицер пытался воспрепятствовать стихийному наплыву публики:
— Господа, господа, повторяю, это закрытый судебный эксперимент!.. Только по специальному разрешению!.. Попрошу соблюдать порядок! Господа!..
Томас подбежал к крепостной стене с лестницей. Оглядевшись по сторонам, быстро полез вверх с большим мешком за плечами. У смотровой бойницы наткнулся на солдата.
— Скоро начнут? — спросил он как ни в чем не бывало.
— Скоро, — буркнул солдат.
— Какой калибр?
— Тридцать дюймов.
— Нормально, — Томас, оглядевшись, указал на узелок. — Вот собрал ему кое-что в дорогу…
— Какая дорога? — усмехнулся солдат. — Как он до нее доберется, когда облака на небе и Луны не видно?
Томас с видом знатока посмотрел на небо.
— Когда видно, и дурак долетит, — объяснил он. — Барон любит, чтобы задача была не адекватна своему решению.
— Ясное дело, — согласился солдат.
В ворота крепости въехал экипаж. Из него с шумом вылетел Феофил, за Феофилом — баронесса:
— Фео, успокойся! Умоляю!
— Оставьте меня! — Феофил ринулся к пушке и был встречен испуганным фельдфебелем:
— Туда нельзя, господин барон!
— Пропустите! Я имею право!
— Фео, не сходи с ума! — крикнула баронесса.
— Хватит! — взвизгнул Феофил. — Я всю жизнь не сходил с ума. Мне это надоело! А вдруг он долетит, и мы снова в дураках? Нет. Такой случай упустить нельзя. Я полечу вместе с ним!
Феофила подхватил Рамкопф и увлек к наскоро сколоченным трибунам со скамейками для зрителей. Зрители уже шумно занимали места. Повсюду царило праздничное оживление.
— Не будьте идиотом! — Рамкопф попытался усмирить разбушевавшегося Феофила. — Во-первых, вы вдвоем не поместитесь… Во-вторых… — он понизил голос, — никакого полета не будет.
— Что это значит? — изумился Феофил.
— Это судебная тайна, — быстро пояснил Рамкопф. — Сугубо между нами. Все заранее срепетировано. Мы положили сырой порох.
— Зачем?
— Не убийцы же мы, в самом деле… Барон пролетит не больше двух саженей и шлепнется на землю. Таким образом, мы спасем его! Смотрите, это герцог! Можно начинать!
В крепости появился герцог со свитой и, приветствуемый бургомистром и всеми присутствующими, проследовал в отведенную для него ложу.
— Все идет по плану, ваше величество, — докладывал на ходу бургомистр. — После увертюры — допрос свидетельницы и подсудимого, затем производим залп и объявляем танцы.
— Господи, прости всех нас и благослови, — пастор осенил себя крестным знамением.
— Господа! Прошу занять места и соблюдать полное спокойствие! — судья занял место в судейской ложе. Его встретили вежливыми аплодисментами.
Рамкопф сделал ответственный кивок головой. Дирижер взмахнул палочкой. Зазвучала торжественная и плавная увертюра.
— Выпускайте фрау Марту, — тихо шепнул Рамкопф судебному секретарю.
Секретарь быстро переместился вдоль огражденного пространства.
Из крепостных ворот медленно и скорбно явилась Марта.
Некоторые зрители приставили к глазам лорнеты и бинокли.
Герцог удовлетворенно кивнул, откинувшись на спинку кресла.
— Хорошо, — заметил он склонившимся советникам. — Розовое платье на сером фоне. Смотрится. Талия немного завышена, но в целом неплохо.
— Здравствуйте, фрау Марта, — торжественно произнес Рамкопф. — Вы принесли ходатайство о помиловании?
— Принесла, — Марта протянула бумагу.
— Зачитайте! — зазывно и бодро предложил Рамкопф. Дирижер эффектным жестом добился задушевного пианиссимо.
Герцог удовлетворенно переглянулся с советниками и кивком головы одобрил бургомистра.
Из-за дальней колонны выглянул Мюнхгаузен, готовясь к выходу в сопровождении эскорта гвардейцев.
— …И я, Марта Миллер, прошу вас помиловать моего ненормального мужа, — отрешенно закончила Марта. — Ваше величество, я припадаю к вашим стопам. Сего тысяча семьсот семьдесят девятого года, мая тридцать… тридцать… — Она перевела взгляд на Рамкопфа и шепотом попросила: — Разрешите хоть поставить другой день.
— Ни в коем случае, — затряс головой Рамкопф.
— Тридцать второго мая! — объявила Марта. Раздались дружные аплодисменты.
Рамкопф подал Марте руку и отвел ее за руку.
— Фрау Марта, бесподобно, — тихо шепнул он.
— Но вы обещаете, что с ним ничего не случится? — быстро спросила Марта.
Рамкопф с укоризной развел руками.
— Я же объяснил. Сырой порох. Он вывалится из ствола и шлепнется здесь же при всех под общий хохот.
Они обернулись на барабанную дробь. Мюнхгаузен уже стоял перед судейской ложей без камзола, в белой рубашке, со связанными руками.
— Подсудимый, — торжественно зачитывал судья, — объявляю вам решение ганноверского суда: «В целях установления вашей личности и во избежание судебной ошибки суд предлагает вам повторить при свидетелях известный подвиг барона Мюнхгаузена — полететь на Луну». Предупреждаю вас: вы имеете право отказаться.
— Нет, я согласен, — твердо сказал Мюнхгаузен. К нему приблизился пастор:
— Не хотите исповедаться?
— Нет! Я это делал всю жизнь, но мне никто не верил. Рамкопф взглянул в свои записи и не нашел этой реплики.
— Прошу вас, облегчите свою душу, — громко и торжественно предложил пастор.
— Это случилось само собой, пастор! — Мюнхгаузен медленно оглядел собравшихся. — У меня был друг — он меня предал, у меня была любимая — она отреклась. Я улетаю налегке…
— А вот это уже зря, — недовольно поморщился герцог. — Это, по-моему, лишнее. Ни к чему… Грубо.
— Да, да, — поспешно кивнул бургомистр, — я просил этого не говорить. Но с ним договориться невозможно…
— Зачем ты согласилась играть эту комедию, Марта? — грустно спросил Мюнхгаузен.
Дирижер, искусно варьируя нюансами оркестрового звучания, попытался слиться с произносимым текстом.
— Я это сделала ради нашей любви, — тихо произнесла Марта, приблизившись к Мюнхгаузену.
— Я перестал в нее верить, — печально улыбнулся он и посмотрел вокруг. — Помнишь, когда мы были у Архимеда, он сказал: «Любовь — это теорема, которую надо каждый день доказывать»!
— А почему не слышно? Я не понимаю, о чем они там говорят? — Герцог с недовольным видом обернулся к бургомистру.
Бургомистр заглянул в листочек.
