Неустановленный автор - Шелковый фонарь
О-Цую. Прошу, почтенный Мэйан. На вас вся надежда. К тому же он верит вам и любит вас… Пройдите и осмотрите его.
О-Ёмэ. Как хорошо, что вы пришли. Сегодня уже с утра старый господин ходил такой суровый, мрачный. Взгляд временами дикий. Увидел меня, пристально посмотрел и как закричит: «Кто это?» Едва уверила его, что это я – Ёмэ. А теперь заперся у себя и не выходит. Боюсь, не перед припадком ли все это.
Доктор. Тогда немедля позвольте мне пройти к нему. Проводи меня, О-Ёмэ.
О-Цую. Спасибо, доктор.
Доктор. Подожди меня, Синдзабуро! Я скоро вернусь. А ты пока поговори с О-Цую-сама. (Уходит, задвинув за собою перегородки.[17])
Молчание.
Синдзабуро (смущенно). Простите меня, О-Цую-сама, что так невежливо нарушил ваше уединение. Я бы никак не осмелился утруждать вас, если бы не достопочтенный Мэйан.
О-Цую. О нет, Синдзабуро-сама! Ваш неожиданный приход – радость для нас. Ведь я целыми днями вдвоем с О-Ёмэ. Кроме нее, у меня нет ни подруг, ни служанок.
Синдзабуро. А ваш батюшка?
О-Цую. Как вы слышали, он в последнее время почти не выходит. Когда у него припадок, к нему страшно приблизиться. А когда он в сознании, то никого не хочет видеть.
Синдзабуро. Я не имею права вас спросить… Но, может быть, вы все же объясните: отчего это? Что такое с вашим уважаемым батюшкой?
О-Цую. Мне тяжело рассказывать, Синдзабуро-сама! Разве вам не говорил почтенный Мэйан?
Синдзабуро. Нет…
О-Цую. Тогда я скажу… Хоть и не пристало мне утруждать своим горем других. Но вы так добры… Отец мой – безумен!
Синдзабуро. Безумен?
О-Цую. У него помутился разум, и уж давно…
Синдзабуро. Отчего же?
О-Цую. Не спрашивайте, Синдзабуро-сама! Это такая ужасная история! Мне не хочется даже вспоминать.
Синдзабуро. Прошу прощенья, О-Цую-сама, если я коснулся душевной раны. Но поверьте: я осмелился спросить только из участия к вам, из самого искреннего участия.
О-Цую. Я верю, Синдзабуро-сама. У вас такое доброе лицо. Такой ласковый голос… Я давно уж не слышала такого голоса… Отец мой или угрюмо молчит, или, когда на него находит болезнь, бранит всех и вся.
Синдзабуро. Вы говорите «находит». Значит, безумие его не постоянно?
О-Цую. Нет, только временами с ним случаются дикие припадки. И тогда он страшен становится… О, как страшен!
Синдзабуро. Когда же с ним это происходит?
О-Цую. Тогда, когда он вспоминает про тех людей…
Синдзабуро. Про тех людей?
О-Цую. Вы их не знаете… Про О-Таму и Дайскэ.
Синдзабуро. Я не слыхал про таких… Кто они?
О-Цую. Все это так грустно… Но раз вы желаете узнать, значит, хотите принять на себя часть нашей печали.
Синдзабуро. Я готов принять всю вашу печаль, чтоб вы, О-Цую-сама, стали радостной и счастливой.
О-Цую. Так слушайте. Тогда мы еще жили в столице… Отец занимал важный пост. Он был начальником дворцовой стражи. Весь день был во дворце сегуна. И сёгун был милостив к нему. Все завидовали судьбе могучего Хэйдзаэмона. И жили мы – отец, мать и я – в роскоши и почете…
Синдзабуро. Ваша матушка…
О-Цую. Она скончалась… О, Синдзабуро-сама! Это и явилось началом наших бед.
Синдзабуро. Бед? Какие ж беды обрушились на вас, О-Цую-сама?
О-Цую. Отошла в иной мир матушка… Остались мы одни с отцом и… Синдзабуро-сама, Синдзабуро-сама! Мне тяжело, мне больно!
Синдзабуро. Прекрасная, бедная О-Цую-сама! Как мне помочь вам? Как облегчить ваше горе?
О-Цую. Отец сначала чтил память матери. Потом, ведь это всегда бывает так… приблизил к себе… У нас была домоправительница… Она сумела расположить к себе отца. Он взял ее в наложницы![18]
Синдзабуро. И она стала обижать вас?
О-Цую. О, нет! Отец слишком любил меня, чтоб дать в обиду… Нет, она замыслила недоброе на него самого.
Синдзабуро. На вашего отца?
О-Цую. На него. Она польстилась на наше богатство. Впрочем, не одна она. Батюшка был уже в годах, и у нее вскоре оказался сообщник: молодой племянник моего отца, Дайскэ, живший у нас же в доме.
Синдзабуро. Негодяй!
О-Цую. Они и сговорились умертвить отца, чтобы потом завладеть его имуществом. Он бы наследовал по закону, а она вышла бы за него замуж.
Синдзабуро. Гнусные преступники!
О-Цую. Она решила… Я не могу, Синдзабуро-сама… Я не могу вспоминать обо всем этом спокойно… Подумайте… Она решила отравить отца… (Заливается слезами.)
Синдзабуро (в волнении). О-Цую-сама! Не плачьте! Я не могу видеть ваших слез… О-Цую-сама! Что мне сделать, чтоб вам стало легче? О-Цую-сама! (Приближается к ней.)
О-Цую (сквозь слезы). Нет, мне не станет легче! Нет. На моей жизни – проклятье! Не касайтесь меня: оно перейдет на вас.
Синдзабуро. Пусть, пусть! О-Цую-сама… Вы не знаете еще… Я не в первый раз вас вижу… то есть в первый… но знаю уже давно. Вы слышали, доктор сказал, что встретил меня там внизу, у реки? Вы думаете, что я там делал? Ловил рыбу? Нет, О-Цую-сама… Я знаю вас давно. Знаю ваш голос и вашу игру на кото… Уже с начала весны, когда в первый раз выехал сюда на лодке, я услышал ваш голос. Он наполнял собою чащу вишневых деревьев. И мне казалось, что каждая капля, каждый лепесток дрожит от упоения вашим голосом. О-Цую-сама!
О-Цую. О, как сладостны ваши речи! Мой слух впервые слышит такие слова. О, Синдзабуро-сама! Говорите еще!
Синдзабуро. Я не знал, чей это голос, кто это поет. Не знал ни вашего имени, ни вашего лица, ни даже где вы находитесь. Но твердо верил: этот голос принадлежит прекраснейшей девушке, чистейшей, неясной… и несчастной… Потому что такая печаль была в ваших песнях. Такая невыразимая печаль звучала в них, что я готов был на все, чтобы хоть одна нота счастья проникла в эти звуки.
О-Цую. Она уже проникает! Мое сердце озарено радостью. Освещено ее лучами. Синдзабуро-сама!
Синдзабуро. О-Цую-сама!
Мгновение смотрят друг на друга, потом она, залившись густым румянцем, приникает к его коленям.
Ты ли пришла?
Иль я у тебя?
То сон ли иль явь?
Все равно: ведь с тобой я!
О-Цую.
Сердце в смятенье!
Ты ли то иль призрак?
Не знаю, не ведаю я.
То сон ли иль явь?
Все равно: ведь с тобой я!
Пауза. Постепенно сумрак густеет. Ложатся вечерние тени. Серп луны.
(Приподнимается, оглядывается по сторонам.) Темнеет. Постой! (Освобождается от его объятий.) Подожди. (Делает шаг в сторону.) Иди за мной! (Берет его за рукав.)
Синдзабуро следует за ней. Темнеет.
Я зажгу фонарь. (Подходит к фонарю и зажигает его.)
Шелковый фонарь загорается мягким, но ярким огнем.
Синдзабуро (проникновенно). Свет.
О-Цую. Свет…
Оба приникают друг к другу.
(Слегка отстраняется от Синдзабуро, срывает ветку красного клена и подает ему.)
Для тебя, о милый,
Рукой моей сломленная ветка
И весною даже
Такой алою стала,
Как осенью бывает!
Синдзабуро (беря ветку).
Чудо иль сон? Не знаю,
Вижу: пламя любви
Алым горит.
И разве не оно эту ветку
Алою сделало весной?
Пауза.
О-Цую. Синдзабуро-сама… Ты уйдешь. Но ведь мы снова встретимся. Я хочу тебе дать на память одну вещь. Как залог нашего будущего свидания.
Синдзабуро. Как залог нашего будущего свидания, О-Цую-сама!
О-Цую (открывает ларчик и вынимает оттуда буддийскую курильницу; снимает крышку и подает ему). Вот самая дорогая мне вещь! Ею всегда пользовалась моя мать. Это ее любимая курильница для жертвенных благовоний. Видишь, я даю тебе крышку. У себя оставляю нижнюю часть. И как две половинки этой курильницы, мы будем вечно стремиться друг к другу…
Синдзабуро (беря крышку). Сердце мое благодарит тебя… Но уста не в состоянии передать счастье, которое меня охватило. О-Цую-сама, я все время, не зная тебя, стремился к тебе.
О-Цую. Будешь стремиться и в грядущем, не так ли, мой милый!
Слышен шум внутри дома. Потом дикие возгласы, глухие удары, стоны. В дверях показывается Хэйдзаэмон с всклокоченными волосами, в разодранной одежде, с блуждающим взором; в руках у него окровавленный меч. Синдзабуро и О-Цую цепенеют от ужаса.
Хэйдзаэмон. Так! Так вам и надо! Злодеи! Прелюбодеи! Я поклялся найти и нашел! Настиг и прикончил. Убил как собак! Эту мерзавку, эту подлую. И его – змееныша. А! (Вдруг замечает Синдзабуро и О-Цую.) Как? Вы еще живы? Разве не вас я проткнул мечом? Не вас поверг там на землю? Вы еще живы? А, попались!
Бросается на них. Синдзабуро обнимает О-Цую, стараясь защитить ее. Хэйдзаэмон заносит меч. Мгновенно темнеет. Тишина.
Сцена поворачивается.Картина третья
Обстановка, на которой закончилась первая картина: река, лодка; Ю сай с удочкой, слуга Томадзо, Синдзабуро стонет во сне. Солнце давно зашло. Заброшенный дом на противоположном берегу весь залит лунным светом. На корме лодки – зажженный фонарь.
