Теннесси Уильямс - Большой матч
Уолтон: Да, это самое трудное. Когда вот оно — все у тебя на глазах. А ты ничего не можешь сделать.
Тони: И не поймешь ведь, почему такая напасть должна была случиться с нормальным парнишкой вроде Дэйва. Не поймешь, как ни старайся.
Уолтон: Да. В жизни много случается такого, про что спрашиваешь себя — «неужто это было необходимо».
Тони: Вот именно, все это напрочь лишено смысла. Так ведь?
Уолтон: Да, лишено. (Пауза). Лишено всякого смысла.
Тони: Слишком об этом задумываться тоже не стоит. Когда об этом размышляешь, странное такое чувство появляется — вроде как пугаешься, верно?
Уолтон: Да. От мыслей от этих бывает страшновато.
Тони: А вас почему сюда положили?
Уолтон: На операцию. Мне требуется — (Постукивает себя пальцем по лбу). — удалить кое-что из черепа.
Тони: Да, точно. Я слышал.
Уолтон (с резкой интонацией): Я тоже слышал. Слышал, что она заявила, когда я вошел!
Тони: А-а, вы про эту!
Уолтон: Да.
Тони: Я бы не слушал, что она там треплет.
Уолтон: Гроша она не даст на то, что я выживу! Ха! Возьму вот, да и останусь в живых ей назло.
Тони: Да она просто старая кляча — она бы гроша не дала и на то, что завтра снова встанет солнце!
Уолтон (после паузы): Эти операции на мозгах штука рисковая.
Тони: Мое заражение тоже было рискованным — раз ночью так поплохело, что врачи даже думали ее ампутировать.
Уолтон: Ничего себе.
Тони: Ага, у меня был жар. Температура сорок с полтиной. Валялся в бреду! Но все-таки сообразил сказать им, что пусть лучше дадут мне на тот свет отправиться, чем оттяпают ногу! (Усмехается). Стара эта кислятина, небось, тут как тут была, стояла с мясницким тесаком наготове! Но я ее оставил в дурах! (Встает с койки). И сегодня я буду там, на стадионе, посмотрю матч со скамейки запасных, как я и говорил. Это уже как пить дать. Тренер наш такие тактические хитрости припас — о них потом в учебниках писать будут. Мы их на тренировках отрабатывали. Под конец матча одна комбинация заготовлена, просто конфетка. Вот как это будет — правый полузащитник идет в обходку — так — перекрывает ихнего — оп! — теперь тот закрыт и в этот момент Джо Крамер… эх, черт! (Щелкает пальцами). Мне прямо погано на душе делается, как подумаю!
Уолтон (безучастно): О чем?
Тони: О том, что я буду просиживать штаны на скамейке запасных! Представить только! Я да на запаске! (Усмехается). Хотя, мне еще повезло. Когда ты можешь ходить на своих двоих, не увечных, это уже здорово! (Снова садится.) Ах да, наша комбинация — так вот — куотербэк перехватывает мяч, пасует Джо Крамеру — Джо шустро перепасовывает назад Крису Ланжу — ну, знаете его — он пока за место меня в команде — Крис делает ложный пас — и тут-то Джо …
В этот момент медбрат Джо ввозит Дэйва обратно в палату. Дэйв очень бледен, вид у него слабый. С невеселой ухмылкой он устало откинулся на спинку своего кресла-каталки.
Тони (дружески): Эй, какие люди.
Дэйв: Привет. Я думал, ты уже умотал на свой большой матч.
Тони: Пора бы, черт подери!
Джо: Тони, тебя там в холле кое-кто хочет повидать.
Тони: Док Хайнс? Эй, док! Док!
Тони, энергично орудуя костылями, хромает к выходу. Мы слышим голос доктора — он сердито распекает Тони за что-то, а потом снисходительно смеется.
Джо (помогая Дэйву перебраться на койку): Вот так, полегоньку.
Дэйв: К черту эту возню. Дай лучше сигаретку, Джо.
Джо (Неохотно угощая сигаретой): Только не кури, пока Хайнс не отвалит.
Дэйв: Спасибо.
Джо: Лучше бы тебе завязать с этим делом.
Дэйв: На черта?
Джо (серьезно): Тебе, парень, поберечься бы надо.
Дэйв: Чего ради?
Уолтон: Он прав, приятель. Своей поправке мешать не стоит.
Дэйв (резко): Моей поправке! Было бы чему мешать! Заметано, Джо. Курну ее после ужина.
Тони возвращается с сияющим видом, бодро орудуя парой новеньких костылей. Следом за ним в палату входит доктор Хайнс.
Тони: Всё, я шустро-шустро сматываюсь!
Доктор Хайнс: Остынь, полузащитник. Всё собрал?
Тони: Конечно!
Накидывает куртку, доктор Хайнс помогает ему влезть в рукава.
Доктор Хайнс: Твой отец припарковался у заднего входа. Так ближе. Тебе надо как можно меньше нагружать ногу, и не вздумай больше ходить без костылей. По меньшей мере неделю!
Тони (нетерпеливо): Хорошо, хорошо! Ну, я помчал! А то весь первый период пропущу! Самый обалденный пас по воздуху, какой только видывал мир! Который час, док? Ну и ну, уже так поздно? Эх… (Он поворачивается на костылях и подходит к койке Дэйва и сердечно протягивает ему руку). Счастливо, крутыш!
Дэйв: Счастливо, Тони.
Тони (немного смущенно): Послушай, все эти штуки — журналы там, конфеты и всю эту канитель — бери себе, лады? Они теперь твои!
Дэйв: Нет, Тони. Их же подарили тебе. Лучше возьми с собой.
Тони (Широко улыбаясь): Брось! Мне все это девчачье барахло ни к чему! Вот… (Перекладывает большую корзинку с фруктами на тумбочку у койки Дэйва.) Съешь сам. Я такое не люблю. Честно!
Дэйв: Я возьму только гроздь винограда. Спасибо, Тони.
Доктор Хайнс (снаружи): Эй, полузащитник, давай в темпе!
Тони (Направляясь к двери): Иду! (Обращаясь к Дэйву). Послушаешь матч по радио?
Дэйв: Еще бы. Обязательно.
Тони: Ну, бывай. (Уходит).
Дэйв (как бы самому себе): Да. Счастливо…
Уолтон (после долгой паузы, прокашлявшись): Очень славный парнишка.
Дэйв: Ага.
Тони: Я его видел на поле.
Дэйв: Да ну?
Уолтон: Самый, черт подери, классный полузащитник, какой только был у Медведей за долгое время.
Дэйв: Угу.
Уолтон: Вы с ним, должно быть, очень сдружились, а?
Дэйв: Да. (Пауза.) Два месяца пролежали здесь вместе. Здорово с ним сдружились.
Уолтон: Скучать, наверное, будешь?
Дэйв: Ага. Как не скучать. (Берет с тумбочки журнал, без интереса пролистывает и отбрасывает). Когда он был тут, все здесь как-то оживало. Он всегда мог сказать что-то смешное. Понимаете. Когда рядом такой парень, с которым можно поговорить о разном, ты уже как-то меньше чувствуешь себя отрезанным ломтем.
Уолтон: Конечно. Я тебя понимаю. Тебе да мне, остается нам теперь на пару сколотить здесь команду поддержки. (Оба пытаются посмеяться, но без особого успеха. Уолтон то и дело беспокойно поглядывает на свои наручные часы.) У меня еще почти полчаса!
Дэйв: До операции?
Уолтон: Да. Врачи сказали, что лучше с ней не тянуть.
Дэйв: Хотел бы я, чтобы меня тоже можно было как-то прооперировать. Вырезали бы из меня что-нибудь и залатали, оно было бы лучше, чем лежать вот так, и постепенно, постепенно…
Уолтон (помолчав): Операции на мозгах штука рисковая. (Закуривает сигарету. Она дрожит у него в пальцах). Ты ведь сам слышал, что сказала та старая медсестра, когда я вошел в палату — она, мол, и гроша не даст, что я в живых останусь!
Дэйв (поспешно): Ой, да не слушайте вы ее.
Уолтон (возбужденно): Гроша она не даст на то, что я останусь в живых, во как, а? Но я ей еще покажу. Мне и раньше приходилось бывать в передрягах. Я воевал. Пять месяцев провел на фронте. Ходил в атаку под сплошным обстрелом. Повидал уже страху, теперь не боюсь. (Смеется, однако голос его дрожит.) Гроша, говорит, не даст, что я в живых останусь! (Бравада его улетучивается и лицо мрачнеет). Да я ее, в прочем, и не виню. Операции на мозгах штука рисковая. (Его голос смягчается и немного дрожит). Это как рулетка, повезет не повезет. Да, именно. Как рулетка. (Снова смеется). Прошлой ночью я, черт возьми, все-таки струхнул не на шутку. Да уж. Стоило только об этом подумать. Лежал, пытался уснуть. Но куда там, не прикорнул ни на секунду. Все думал, размышлял. А вдруг, братец, это последняя ночь в твоей жизни? И так странно стало от этой мысли. Я никак не мог с ней свыкнуться. В траншеях, там все по-другому. Кругом тебя взрывы… все взлетает на воздух… Бабах! Трах-тарарах!.. тебе это прямо в кровь въедается, и ты вроде как с ума сходишь и почти что забываешь о страхе!.. но ночью…когда лежишь в одиночестве… пытаешься уснуть… а мысль эта засела и вертится у тебя в голове… может статься, братец, пришла твоя последняя ночь… последняя, брат, и больше их не будет!.. Тебя всего прямо пробирает от этого!.. когда ты без малого пятьдесят лет пробыл тем, кто ты есть… знаешь… ты привыкаешь быть таким, какой ты… а тут как подумаешь, что больше самим собой ты уже не будешь… да и вообще больше никем не будешь… сделаешься покойником!.. тебя от этого прямо…(торопливо закуривает). Знаешь, как я поступил прошлой ночью? Я встал и поднял шторы! Поднял их так высоко, как только было можно! Вздернул их до самого верха окна!
