Петер Хакс - Адам и Ева

Как можешь ты, Господь, нам помешать?

Наш долг — служить тебе.

Я не о долге.
Я говорю о вашем настроенье.
Хотели что-то делать вы? Скажите.

Нет, ничего. Любовные дела.

Дела любви?

Да!

Вам они по нраву?

Еще бы!

Да, когда лежим мы рядом,
Даря друг другу счастье, и по ребрам
Стекает тяжкий пот с ее груди…

Когда бедро касается бедра…

И судорога сводит нам тела —
Орудия, творящие приятность…

Нет ничего прекрасней.

Ничего?

Воистину, Господь. Дела любви
Прекрасней, чем всё прочее на свете.

Но если так, то почему вы здесь?

Мы вспомнили: пора тебя встречать.
То можно отложить, а это — нет.

То, что всего прекрасней, — отложить?

Конечно. А теперь позволь, Господь,
Тебе сказать огромное спасибо.
Спасибо, что мы есть и что в раю,
А не в песках безжизненной пустыни,
Где жутко каждому.

Но не Змее.

Любовь моя, забудем про Змею.

Но я ее люблю. Она — мой зверь.
Такой послушный, нежный, благонравный.
О ней я не желаю забывать.

Она права, Змея подчас так мерзнет,
Что покидает рай, спеша в пустыню,
Где греет спину пеструю под солнцем
И согревает брюхо на камнях.
Одной Змее по нраву пустота.
Не будь Змеи, рай стал бы лучшим местом
Для всех и каждого, без исключений.
Вода здесь бьет из четырех ключей,
Прохладу, тень и кров дают деревья,
Богатые плодами всех сортов.
Айва, кокос, рожковые плоды —
Дозволено отведать нам любой…

А яблоко нельзя.

Опять, жена?
Оно-то здесь причем?

Да, да, скажи.
Как мысль о яблоке тебе пришла?

Я вспомнила, Господь, что нынче ночью
Я этот плод увидела во сне
И ела от него.

Сон глупой бабы.
Глупее не бывает ничего.
У яблока такой отвратный вкус.

Отвратный, говоришь? Откуда знаешь?

Ты сам, Господь, его мне запретил.
И значит, вкус воистину отвратен.
Короче, сада райского плоды
За исключеньем яблока, конечно,
Так сочны, так вкусны и так различны,
Что долг мой — восхвалять тебя, Господь,
За то, что ты разбил здесь этот сад.

А ты не смей меня перебивать,
Когда я Богу возношу хвалу.

Адам, мне скучно слушать похвалы.

Тогда, Творец, и я тебе наскучил.

Друзей хвалить в лицо не подобает.

А спрашивать: «Я вам не помешал?»

Адам, я с вами быть хочу на равных.

Не можешь мочь ты этого хотеть.

Быть может, Я есмь большее.

О Боже!
Не может быть, а так оно и есть.

Раз так оно и есть, пусть так и будет,
Но ни к чему напоминать об этом.

Тогда и разум ни к чему, и честность.

Ты это знаешь, муж, я знаю больше.
Бог создал нас такими, как хотел.
А унижаясь, мы испортим дело.

Ты поняла меня, моя голубка.

Твой долг — его хвалить, мой долг — любить.
Я так же, как и ты, изумлена.
Но и любовь не меньше изумленья.
Любовь смела. Его должна я звать
Не господином, но отцом.

Дочурка.
Иди ко мне, сядь на колени.

Ты делаешь мне честь, ее лаская.

С утра пораньше любим мы, отцы,
Обнять покрепче женское потомство.
Плоть розовая, юная так близко,
Всегда она в хозяйстве под рукой.
Заботливо отеческую руку
Вложив на ощупь в лучшие места,
Творец имеет право убедиться,
В том, что его творенье удалось.

Нельзя ли подождать? Ну, что случилось?
Послушайте, вы двое, вы теперь
Меня оставьте и бегите прочь,
Займитесь-ка друг другом. Ваше дело
Напрасно вы прервали, чтобы мне
Уж слишком много чести оказать.
А дело надо делать до конца.

Дурная весть. Не терпит отлагательств.

Не правда ль, хороша?

Дурная весть?

Нет, я о Еве.

Ну, Адам покрепче.

И грудь, и ягодицы, все округло!

Округло? Нет. Скорее, яйцевидно.

А чем яйцо тебе не угодило?
Мне скучен шар. Из шара ничего
Не следует.

Позвольте ближе к делу?

Какому?

Что не терпит отлагательств.

Потерпит. Что там у тебя?

Господь,
Вон те планеты, что вокруг … кружатся ….
Сочтите их, пожалуйста.

Зачем?

А сколько было их?

Не помню точно.
Но помню, было очень хорошо.

Двенадцать?

Ровно дюжина. Да, так.

Я насчитал лишь семь.

Да говори же!

Пропало пять.

Куда-то закатились.
Но то, что мире есть, не пропадет.

Украли их, и мне известно, кто.

Тогда скажи.

Я многое скажу —
И об опасности, и об угрозе смерти.
Тот, кто низвергнут вами, недруг ваш,
Кто ваши все деянья отрицает,
Кто сам себе настолько лютый враг,
Что он в своем слепом непослушанье
В себе все лучшее стремится побороть,
Он приближается — Сатанаил!

Сатанаил? Так он покинул хаос?

Я говорю вам, что произошло.
Он вырвался из мерзостного царства,
Которым был назначен управлять
Излишне мягким вашим приговором.
Как сом из мокрой тины вылезает,
Как дождевой червяк — из влажной почвы,
Так он просунул мерзкое обличье
И сплошь заляпанные грязью плечи
Туда, где пустота ему враждебна,
Поскольку незапятнанно чиста.
Сейчас он пробирается на ощупь
По грани разрушения и ночи,
Связь с хаосом боится разорвать,
Но он дерзнет, учуя материал,
Как чует хряк навоз и нечистоты,
Рвануть в Ничто, подобно серной туче,
И прилететь сюда. Таков отчет
За звездами следящих херувимов.
И не исключено, Господь, отнюдь,
Что он проникнет даже в это место.