Бертольд Брехт - Мать
Антон. Копейку отвоевали?
Карпов. Мы указали господину Сухлинову, что копейка, на которую урежут часовой заработок восьмисот рабочих, - это двадцать четыре тысячи рублей в год. Эти двадцать четыре тысячи рублей метили в карман к господину Сухлинову. Допустить этого нельзя было ни в коем случае. Вот-с, четыре часа сражались и добились своего. Эти двадцать четыре тысячи не уплывут в карман господина Сухлинова.
Антон. Значит, копейку отвоевали?
Карпов. Мы же всегда подчеркивали, что санитарные условия на фабрике невыносимы.
Павел. Копейку-то отвоевали?
Карпов. Болото у восточных ворот фабрики - вот главное зло.
Антон. Вот как! Значит, болотом хотите отделаться?
Карпов. Подумайте о тучах комаров, которые летом не дают нам выйти на свежий воздух, Подумайте, сколько заболеваний гнилой лихорадкой. Здоровье наших детей под угрозой. Товарищи! За двадцать четыре тысячи рублей можно болото осушить. На это господин Сухлинов идет. А на осушенном участке земли начнутся работы по расширению фабрики. Значит, прибавится рабочих мест. Вы же знаете: когда фабрике хорошо, то л вам хорошо. А с нашей фабрикой, друзья, далеко не так благополучно, как кажется. Не скроем от вас - нам сообщил Сухлинов: одно отделение фабрики закрывается, семьсот рабочих с завтрашнего утра будут на улице. Из двух зол мы выбираем меньшее. Каждый, отдающий себе отчет в окружающем, не может не видеть, что мы стоим перед одним из крупнейших экономических кризисов, когда-либо потрясавших страну.
Антон. Значит, капитализм болен, а ты ему врач. Ты, значит, за сокращение заработной платы?
Карпов. Мы не нашли другого выхода.
Антон. Тогда мы требуем, чтобы были прерваны переговоры с хозяевами. Приостановить снижение вы все равно не можете. А болотную копейку - мы отвергаем.
Карпов. Не советовал бы прерывать переговоры с хозяевами.
Смилгин. А вы понимаете, что это - стачка?
Антон. По-нашему, только стачка может спасти копейку.
Иван. Вопрос, который мы поставим на сегодняшнем собрании, ясен: либо осушить болото господина Сухлинова, либо отстоять свою копейку. Мы должны бастовать и сделать так, чтоб к Первому мая - а оно будет через неделю забастовали и другие заводы, на которых урезают рабочую плату.
Карпов. Не советую!
Гудок. Рабочие встают, чтобы идти на фабрику. Оглядываясь на Карпова и
Смилгина, они поют "Песню о пиджаке и о заплатке".
ПЕСНЯ О ПИДЖАКЕ И О ЗАПЛАТКЕ
1
Каждый раз, когда пиджак у нас порвется,
Прибегаете вы с криком: "Что за ужас!
Всеми средствами помочь необходимо!"
И к хозяевам бежите вы поспешно...
Мы стоим и ожидаем на морозе.
И назад вы возвращаетесь ликуя
Показать, что вы для нас отвоевали:
Маленькую заплатку!
Ладно, это - заплатка,
Но где же целый пиджак?
2
Каждый раз, когда от голоду мы стонем,
Прибегаете вы с криком: "Что за ужас!
Всеми средствами помочь необходимо!"
И к хозяевам бежите вы поспешно...
Мы стоим и ожидаем, стиснув зубы.
И назад вы возвращаетесь ликуя
Показать, что вы для нас отвоевали:
Маленький ломтик хлеба!
Ладно, это - ломтик,
Но где же весь каравай?
3
Нам мало одной заплатки,
Нам нужен целый пиджак.
Нам мало ломтика хлеба,
Нам нужен весь каравай.
Не только рабочее место,
Нам нужен целый завод,
И уголь, и руда,
И власть в государстве.
Да, вот что нам нужно.
А что предлагаете вы?
Рабочие все, кроме Карпова и Смилгина, уходят.
Карпов. Значит, стачка. (Уходит.)
Мать возвращается к воротам, садится и пересчитывает выручку.
Смилгин (в руках у него прокламация). Так это вы их раздаете? А вам ведомо, что эти листки означают забастовку?
Мать. Как так - забастовку?
Смилгин. Эти прокламации призывают здешних рабочих бастовать.
Мать. Это не моего ума дело.
Смилгин. Зачем же вы их раздаете?
Мать. Это наше дело. А зачем наших сажают в кутузку?
Смилгин. Но вы-то хоть знаете, что здесь написано?
Мать. Нет, я неграмотная.
Смилгин. Вот так и подстрекают наших людей. Стачка - совсем дрянь дело. Завтра утром они не выйдут на работу. А что будет завтра вечером? А через неделю? Хозяевам-то все равно, будем мы работать или нет. А для нас это вопрос жизни и смерти.
Вбегают фабричный охранник и привратник.
Вы что-нибудь ищете, Антон Антонович?
Привратник. Опять раздают прокламации с призывом к забастовке. Ума не приложу, как они сюда попали. А это что?
Смилгин пытается спрятать листовку в карман.
Охранник. Что это ты прячешь в карман? (Выхватывает листовку.) Прокламация!
Привратник. Ты что это, Смилгин, прокламации читаешь?
Смилгин. Друг мой, Антон Антонович, - думается мне, читать мы можем все что хотим.
Охранник. Ты так думаешь? (Хватает его за шиворот и тащит за собой.) Вот я тебе покажу, как читать листовки, призывающие к стачке!
Смилгин. Я против забастовки. Можете спросить Карпова.
Охранник. Тогда скажи, откуда у тебя листовки.
Смилгин (помолчав). С земли подобрал.
Охранник (бьет его). Я тебе покажу листовки!
Охранник, привратник и Смилгин уходят.
Мать. Ну что он такого сделал? Купил один огурец!
IV
Мать получает первый урок экономики
Комната Пелагеи Власовой.
Мать. Павел, по вашему поручению я раздавала сегодня листки, чтоб отвести подозрение от парня, которого вы втянули в вашу затею. А кончив раздавать, увидала я своими глазами, как арестовали еще одного человека - ни за что ни про что, только за то, что он читал эти листки. Что вы заставили меня делать?
Антон. Большое спасибо вам, Пелагея Ниловна, за вашу умелую работу.
Мать. По-вашему, это умение? А что будет со Смилгиным, которого я своим умением посадила в тюрьму?
Андрей. Вы не сажали его в тюрьму. Насколько нам известно, в тюрьму его посадила полиция.
Иван. Его уже отпустили. Пришлось признать, что он из числа немногих, голосовавших против стачки. Но теперь он уже - за. Вы хорошо поработали, Пелагея Ниловна, чтоб сплотить сухлиновских рабочих. Вы, наверно, слыхали стачка объявлена почти единогласно.
Мать. Я вовсе не собиралась устраивать стачку. Я просто хотела помочь человеку. Почему людей сажают за то, что они читают эти листки? Что там написано?
Маша. Тем, что вы их раздавали, вы помогли правому делу.
Мать. Что там написано?
Павел. А ты как думаешь?
Мать. Что-нибудь нехорошее.
Антон. Ясно, Пелагея Ниловна, - пора дать вам отчет.
Павел. Подсядь-ка, мать, мы тебе растолкуем.
Они накрывают диван платком, Иван вешает на стену новое зеркало, Маша ставит на стол новый горшочек с маслом. Потом, взяв стулья, усаживаются вокруг
матери.
Иван. В листовке, видите ли, написано: нечего рабочим терпеть, чтоб господин Сухлинов по своей воле сокращал заработную плату.
Мать. Пустяки какие! Что вы с ним поделаете? Почему бы господину Сухлинову не урезать по своей воле заработную плату? Чья фабрика-то - его или ваша?
Павел. Его.
Мать. Ну вот! Этот стол, к примеру, мой. Могу я с ним делать что мне вздумается?
Андрей. Да, Пелагея Ниловна, с этим столом вы можете делать что вам заблагорассудится.
Мать. Так. А могу я его попросту расколотить?
Антон. Да. Этот стол вы расколотить можете.
Мать. То-то же!.. Значит, и господин Сухлинов может делать что хочет со своей фабрикой, потому что она его так же, как этот стол мой.
Павел. Нет.
Мать. Почему - нет?
Павел. Потому что для фабрики ему нужны мы, рабочие.
Мать. А если он скажет: не нужны вы мне сейчас?
Иван. Видите ли, тут вы должны смекнуть вот что: он может в нас нуждаться, а может и не нуждаться.
Антон. Правильно.
Иван. Когда мы ему нужны, мы - тут. Но когда мы ему не нужны, мы тоже тут. Куда же мы денемся? И он это знает. Он в нас нуждается не всегда, но мы-то в нем всегда нуждаемся. На это он и рассчитывает. Вот стоят сухлиновские машины. Но ведь они же - наш рабочий инструмент. Никакого другого у нас нет. Ни ткацкого станка, ни токарного у нас нет; мы пользуемся сухлиновскими машинами. Пусть фабрика принадлежит ему, но, закрывая ее, он отбирает у нас тем самым наш рабочий инструмент.
Мать. Потому что инструмент принадлежит ему, как мне - мой стол.
Антон. Да. Но, по-вашему, правильно, что наш инструмент принадлежит ему?
Мать (громко). Нет! Но, правильно это, по-моему, или нет, - инструмент все равно принадлежит ему. Может, кому-нибудь покажется неправильным, что стол мой принадлежит мне.
Андрей. Стой! Есть разница между собственным столом и собственной фабрикой.
Маша. Стол, само собой разумеется, может вам принадлежать. И стул тоже. Никому от этого беды нет. Если вы его поставите на чердак - кому какое дело. Но если вам принадлежит фабрика, то можно навредить сотням людей.
