Фридрих Шиллер - Смерть Валленштейна

Доверие придет само собой,
Лишь стоит дать надежные залоги.

Да, канцлер мне еще не доверяет,
Не в пользу мне сейчас игра идет…
Он думает, что если я способен
Искусно государя обыграть,
Тоопасаться он, конечно, вправе,
Что поступлю я так же и с врагами,
А это не такая уж вина.
Скажите, вы того же мненья, Врангель?

Где долг посла, там личных мнений нет.

До крайности довел меня монарх,
И честно я служить ему не в силах.
Мне угрожают — и к самозащите
Я, как ни горько, вынужден прибегнуть.

Да. Лишь нужда так далеко заводит.

Что против государя своего
Заставило подняться вашу светлость,
Об этом нам судить не подобает.
За доброе вступились дело шведы,
И добрый меч и совесть — наш оплот.
А этот случай нам благоприятен, —
В войне годится каждый лишний шанс,
И мы его охотно принимаем.
Что ж, если все на самом деле так…

А в чем сомненья? В целях Валленштейна?
Иль в силах? Я дал Оксеншерну слово:
Пусть вверит мне шестнадцать тысяч шведов,
Я восемнадцать тысяч к ним прибавлю
Солдат имперских…

Ваша светлость, вы
Известны как великий полководец,
Вы — Аттила второй иль новый Пирр.[16]
До сей поры молва не умолкает,
Как много лет назад из ничего
Сильнейшее вы вдруг создали войско.
Однако…

Что же?

Думает наш канцлер,
Что легче войско тысяч в шестьдесят
Вам выставить, чем тысячу склонить…

К чему склонить войска мои, полковник?
Смелее говорите!

К вероломству.

Он думает как швед и протестант.
Вы преданы умом и сердцем делу,
Идете в бой за Библию свою;
Вы беззаветно служите знаменам…
И кто из вас перебежал к врагу,
Тот изменил и королю и богу.
Об этом здесь не может быть и речи…

О, боже! Как, для вашего народа
Отчизны нет? Нет очага? Нет церкви?

Я объясню вам все, полковник… Да,
Есть родина у каждого австрийца,
И есть за что ему любить ее.
Но родины у войск имперских нет,
Которые здесь, в Чехии, стоят.
Все это войско — стран чужих отбросы,
Одна лишь это чернь, и, кроме солнца,
Что светит всем, нет общего у ней.
А Чехия, из-за которой мы
Сражаемся, не любит государя, —
Ведь он был ей оружием навязан!
Под игом чуждой веры, чуждой власти,
Хоть и запуган, ропщет всюду чех.
В нем жгучая не угасает память
Об ужасах, терзавших эту землю.
Да разве сын забудет, что австрийцы,
Спустив собак, отца на мессу гнали?
Народ, так много испытавший, страшен
И в мщенье… и в покорности своей.

А что дворянство? Что же офицеры?
Подобному коварству, ваша светлость,
Примера нет в истории земли.

Они со мной без всяких оговорок.
Не верьте мне, своим глазам поверьте.

Ну как? Понятно вам?

Как тут понять!
Что ж, я сниму личину… Ваша светлость,
Я канцлером на все уполномочен.
Отсюда в четырех днях перехода
Стан Рейнграфа, а в нем — пятнадцать тысяч,
И это войско к вам тотчас примкнет,
Как только мы достигнем соглашенья.

Чего же канцлер требует?

Двенадцать там полков, и это — шведы.
Я головой за них в ответе, герцог.
Так если все окажется игрою…

Полковник!

Я настаивать обязан,
Чтоб герцог Фридланд с Веной разорвал,
Иначе мы ему не вверим шведов.

Чего же вам? Короче и прямей!

Вы преданные Габсбургам полки
Испанские должны обезоружить;
Затем, взяв Прагу, передать ее
И крепость Эгер шведским гарнизонам.

Нет, это слишком! Прагу? Пусть бы Эгер!
Но Прагу? Нет. Любому притязанью
Разумному всегда пойду навстречу,
А Чехию… сам буду защищать.

Допустим, так. Но дело не в защите.
Людей и средства шведы не хотят
Терять напрасно, герцог.

Что ж, вы правы.

Пока мы своего не получили,
Залогом — Прага.

Где же к нам доверье?

Остерегаться немца должен швед.
Сюда нас как спасителей призвали;
Мы отвратили гибель от страны…
И нашей кровью тут запечатлели
Евангелия истины святые,
Свободу веры… Но забыто все!
Обузой нас считают немцы, косо
На чужеземцев смотрят и хотят,
Чтоб мы ушли со скудною добычей
В свои леса… Не ради мзды Иуды,
Не ради золота и серебра
В бою погиб наш доблестный король;
Не серебро, не золото прельщали
Так щедро ливших кровь свою дворян!
Мы не хотим на родину отплыть,
В сраженьях лавры скудные стяжав, —
Как граждане останемся в краю,
Что кровью короля был завоеван.

Лишь помогите мне сломить врага,
И — ваш прекрасный край тот пограничный.[17]

Когда повержен общий будет враг,
Кто укрепит согласье между нами?
Ведь нам известно, герцог, — хоть об этом
Не должен и догадываться швед, —
Что вы гонцов к Саксонцу посылали.[18]
Кто поручится нам, что сговор тайный
Нас в жертву беспощадно не обрек?

Умно ваш канцлер выбирал посла,
Он никого не мог найти упорней.

Придумайте другое, Густав Врангель.
А Прага… нет!

Я уступить не вправе.

Отдать свою столицу вам! Нет, лучше
Мириться с Веной.

Если уж не поздно.

Решаю я, сейчас, в любое время!

Да, прежде вы решали. Нынче — нет!..
С тех пор как в плен попал Сезин, уж нет.

Мы верим, князь, что с нами вы честны —
Второй уж день, как верим… А теперь
Порукой нам за войско — этот лист.
Да, нет препятствий на пути к доверью.
Нас Прага не поссорит: Оксеншерн
Войдет лишь в Ста́ре Ме́сто, ваша милость
Градчаны и Заречье в ней займет.[19]
Но Эгер должен нам открыть ворота, —
Иначе мы к вам, герцог, не примкнем.