Евгений Шварц - Клад
Дорошенко. Так, хорошо встретились. (Садится к костру. Расстегивает кобуру револьвера, который висит у нее на поясе. Достает очки.)
Орлов (тихо). Смотри — очки с револьвером носит.
Дорошенко. А я, малец, вижу не дюже хорошо. Слышу хорошо, а вижу не дюже. Как из револьвера стрелять — сейчас очки надеваю. Потому и ношу вместе, (Читает.) Так-так, понятно. Теперь понятно, кто вы. Чем могу — готова помочь.
Суворов. Чаю?
Дорошенко. Спасибо вам… Ну что, вы много нашли, насобирали?
Суворов. И нашли — и потеряли тоже.
Дорошенко. Кого?., Чего?…
Суворов. Спутница наша в тумане отстала.
Дорошенко. Худо. Большая?
Суворов. Двенадцать лет.
Дорошенко. Городская?
Суворов. Городская.
Дорошенко. Худо. Вернусь — весь колхоз на поиски подниму. Только отсюда до колхоза восемь дней ходу. Ах, это нехорошо. Как мне ее жалко. Небрежность! Разгильдяйство это! Мужик и есть мужик. Разве с ним дите отпустить можно? Шагает, верблюд, а девчонка в тумане, как в угаре, туда-сюда тычется. Халатность это ваша… Эх!.. Искали?
Суворов. Три дня ищем.
Дорошенко. Ох, плохо. А мать небось дома спит и сны не видит. Верблюды.
Мурзиков. А ты, тетка, не гавкай. Мы сами себя днем и ночью, наверное, может быть, кроем. Ты совет дай, а гавкать — это легко.
Орлов (вытирает лоб платком). Мы из сил выбились… Вот что.
Дорошенко (улыбается). Что-то по тебе не видно, чтобы ты из сил выбился. Ишь какой гладкий.
Орлов. Это у меня кость такая широкая. А сам я не толстый.
Дорошенко. Так-так. Вы меня, парни, простите, я по-прямому говорю — ведь правда, худо вышло. Теперь, конечно, надо думать, как эту ошибку наоборот выправить. Ругаться поздно.
Суворов. Конечно.
Дорошенко. Будем искать. Плохо, что до колхоза восемь дней ходу.
Суворов. А как это вы так далеко от колхоза ушли?
Дорошенко. У меня там все дела налажены, а я вроде в отпуску. Только не отдыхаю. Ищу. И у меня свои потери, борюсь с ними. Дела заместителю сдала, а сама, как скаженная, через горы, через балки, через камни, хуже дикой кошки или бешеной волчицы. Ищу. Потом скажу, чего ищу. Потеря моя большая, но как-то это некстати после человека об овцах говорить. А сама, выходит, и сказала. Да. Всякому свое. Пять овец, племенных, заграничных, на золото купленных, из колхоза пропали. Это он.
Суворов. Кто он?
Дорошенко. Не хочу сейчас говорить. Расстроюсь. Ну, вставай. Попили чаю.
Суворов. Да, да. Так, так. Жил такой богатырь Али-бек.
Дорошенко. Не так говоришь: атаман Алибеков, а не богатырь.
Суворов. Что?
Дорошенко. Атаман.
Суворов. Ты слыхала?
Дорошенко. Что?
Суворов. Про Али-бека.
Дорошенко. Слыхала. Только он не Али-бек, а Алибеков.
Суворов. Это все равно. Слыхала?
Дорошенко. Как не слыхать. У нас в станичном правлении бывшем, теперь в нашей конторе, до сих пор его кувшин стоит. Старинный.
Суворов. Кувшин его?
Дорошенко. Говорят — его.
Орлов. Золотой?
Дорошенко. Самоварного золота,
Мурзиков. Медный?
Дорошенко. Я ж говорю, медный. Да чего вы всполошились?
Суворов (мечется). Говори, прошу тебя. Говори все, что знаешь. Стой, Суворов, успокойся. Не лазь за револьвером, тетка, я сейчас в себя приду.
Дорошенко. Я за очками. Посмотреть, что ты.
Суворов. Потом все поймешь. А сейчас говори все, что знаешь. Это огромное дело, тетка. Всесоюзное.
Дорошенко. Ага… Так… Ну, попробую тебе доложить все, что знаю. Знаю-то немного… Одну песню.
Суворов. Спой.
Дорошенко. Пела, пока молода была, не председательствовала. А теперь мне тридцать два года. Я так скажу. Идет?
Суворов. Как хочешь.
Дорошенко. Договорились… Ну, тогда слушай коли не шутишь…
Атаман Алибеков — молодой молодец.
Он в плечах широк, а в поясе с вершок,
Он в гору идет, как пляшет,
Он под гору идет, как хочет.
Славный казак Алибеков-атаман
Черкесов, казаков на бой вызывал:
«Сделали мне дети одежу,
Крепку одежу, хорошу,
В сердце бей али бей по плечам,
Бей, дозволяет Алибеков-атаман».
Первый ударил — кинжал потерял,
Турецкий кинжал пополам поломал.
Второй ударил — шашку сгубил.
Шашка об одежду тупится.
Пика гнется, раскалывается.
Пуля зазвенит — назад летит.
Ай Алибеков Алибеков-атаман!
Казаков, черкесов он похваливает,
Каждого подходит одаривает;
«Вот тебе блюдо за турецкий кинжал,
Вот тебе кувшин за шашку твою,
Вот тебе щит за пику твою,
Вот тебе чарку — за пулю твою!
Ударь ты по чарке — гул пойдет,
Звенит она, гудит, разговаривает».
Новые подарки как солнце горят.
А сам, атаман, бел-невесел сидишь?
Чем недоволен, Алибеков-атаман?
«Тем недоволен, что ходил по горе,
Ходил по горе, по глубокой норе,
Добывал я подарки, выковывал,
Сам себе могилу выкапывал.
Подарки звенят, а я приутих…
Катится блюдо, а я прилег.
Щит, он от холода защитник худой.
Чарка звенит, хоронить меня велит.
Буду прощаться, в гору собираться,
Чтобы, где я жил, там и кости сложил».
Все!
Суворов. Так я и знал. Я был прав. Али-бек богатырь, он же Алибеков-атаман, жил в этих местах. Его убила вредная работа на медных рудниках. Тетка! Товарищ Дорошенко, тут есть в окрестностях медные рудники… Откуда у вас эта песня?
Дорошенко. Слепец пел.
Суворов. Он ее у кабардинцев взял?
Дорошенко. Все возможно. Он у нас по всем аулам ездил.
Суворов. Тетка, ты пойми. Вот тебе подарок, ему подарок, всем, всей стране. Есть в Ленинграде Геолком — Геологический комитет. Я — здесь, другие — на Урале, третьи в пустынях жарятся, четвертые в тундре мерзнут, — все мы одно дело делаем: стране нужно железо, медь, уголь, нефть, апатиты, фосфориты, золото, ртуть…
Дорошенко. Это, парень, мне все известно. Ты об Али-беке…
Суворов. Постой! Страна растет. А я разведчик жадный. Слышала, нашли ребята богатейшую железную руду? Стрелка компаса над залежами плясала, портилась. Ребята заметили, сделали вывод — и пожалуйте наверх, руда!
Дорошенко. Слышала.
Суворов. Запомни. А я как раз изучал историю медного дела в России. И запало мне в голову: откуда так много старинной медной посуды было на Кавказе? Там не слишком богатые медные рудники и теперь, а раньше, когда медь вручную плавили…
Дорошенко. Так…
Суворов. Откуда? Должны быть брошенные рудники. Метался туда-сюда, того расспрошу, там пятьдесят страниц прочту из-за одной строчки. Кружу около — и натолкнулся на старинные кавказские песни разных народностей. И перевели мне пять песен товарищи-вузовцы из Института восточных языков. Компас помнишь? Стрелка указала на железо, а песня указала на забытые медные рудники, и что они примерно в этих местах, и что брошены на полном ходу во время старинной какой-то войны. Вот твоя песня — одна из этих пяти, только переделана на казачий лад.
Дорошенко. Ага, понятно.
Суворов. Три года я каждое лето приезжал сюда. Сговорился с Геолкомом. Геолком сказал — ищи. Найдешь — наметь дорогу. Разом двинем по твоей наметке большую экспедицию, с инженерами, учеными, экспертами. Три года кружил я, нашлись теперь следы: кувшин у вас в конторе, песня…
Дорошенко. Так. Я очень рада. Ты, может, сам не знаешь, как рада. Дикость кругом, горы… Ты путь наметишь — значит, недалеко завод вырастет, железная дорога скорей пройдет, новая, электрическая, по плану намеченная. Ты, может, не знаешь, а я знаю — это по врагу страшный удар.
Суворов. Знаю. Все связано.
Дорошенко. Такой мой план. Слушайте, мужики. Веду я вас через аулы, через коши — пастушеские шалаши. И всюду мы спрашиваем о наших потерях и о нашем деле.
Мурзиков. И про Птаху будем спрашивать?
Дорошенко. Ее Птаха фамилия? Про нее первым делом.
Мурзиков. А что, опасно?
Дорошенко. Опасно. У нас ведь заповедник. Зверя — видимо-невидимо. И человек не всякий хорош…
Орлов. Что? Бандиты?
