Григорий Горин - Реинкарнация
БУРАНОВСКИЙ. Садизм какой-то.
ЗУЙКОВ. Это сейчас мы так рассуждаем, Сергей Петрович. А тогда – вера была. И гордились: почетная служба под бой курантов… Родители это понимали. А вот жена – не очень. В ту пору она мне и не жена была, конечно, а так… Помните, Кобзон пел: «Ау нас во дворе есть девчонка одна»?.. Вот. Она самая, Зойка Пашутина, и положила на меня глаз. Я к ней – отнюдь! Я, говорю, парень был видный, спортсмен, в девчонках дефицит не испытывал. В армию она меня, конечно, провожала, но просто как друг детства, а переписывался отнюдь с другой, с той, что ждать обещала. Вот она, дурочка, и ждет до сих пор… А Зоя, как место службы узнала, так сразу – в Москву и заступила на «пост номер два» напротив мавзолея. Я за разводящим шаг печатаю, она рядом бежит, платочком машет на манер – «Летят журавли»… Одуреть можно! КГБ ее, конечно, быстро под колпак… Они больше всего террористок опасались. Наверное, после этой сучки Фанни Каплан. К мужикам – терпимей. К мавзолею же и психи приходили, и пьяные… Бухнутся на колени, слезы кулаком размажут: «Ильич, родной, проснись!»… Их спецнаряд вежливо – под белы ручки и в психушечку – отсыпаться… А на Зою, на третий день ее напротив меня стояния, два лба наскочили. Как на врага. Бить стали! Она кричит: «Вова!» Ей в рот – кляп и поволокли к машине!.. Как я выдержал – и не пойму! Ноги свинцовые стали, глаза какой-то мутью затянуло, но шага не сбил и виду не подал… Мне потом напарник, что в тот день вместе караул нес, сказал: «Ну, ты, Зуйков, и вправду, гранитный. И не побледнел, сука эдакая!» Вот, значит, когда мой завидный румянец пригодился. А я тогда подумал; гранитный не гранитный, а каменею – точно… И о Ленине тогда первый раз подумал плохо. По-диссидентски подумал… С матом! (Шмыгнул носом) Выпить не хотите, Сергей Петрович?
БУРАНОВСКИЙ. Не хочу. Но выпью.Чокнулись, выпили. Пауза.
ЗУЙКОВ. Через неделю меня политрук вызвал. Объявляю, говорит, тебе, Зуйков, серьезное предупреждение. Красная площадь – не парк Горького, и не хрена здесь свиданки назначать! Отпиши своей девочке: еще раз здесь покрутится, мы ее в психушку имени Сербского пристроим, и жениться тебе, Зуйков, тогда на инвалиде! Понял? Так точно, говорю, понял! А за то, говорит дальше, что в создавшейся сложной ситуации не поддался на провокацию и действовал строго по уставу – объявляю благодарность командования и награждаю увольнительной на сутки. Можешь жениться по-быстрому, и к семи ноль-ноль – обратно в полк!..
БУРАНОВСКИЙ. Веселый какой у вас политрук…
ЗУЙКОВ (со вздохом). Веселый.
БУРАНОВСКИЙ. А вы что на это?
ЗУЙКОВ. А что я? «Служу Советскому Союзу!»
БУРАНОВСКИЙ. Логично…
ЗУЙКОВ. Короче… «Мавзолей нас познакомил, сам Ильич благословил»… Это так у нас на свадьбе ребята частушки пели. А через год и родилась Машенька…
БУРАНОВСКИЙ. Она, стало быть, Ленин-то и есть?
ЗУЙКОВ. Так точно!
БУРАНОВСКИЙ. И как вы это обнаружили?
ЗУЙКОВ. Постепенно… Ну, вначале она – девочка как девочка… Даже и не похожа. Знаете, такая марка почтовая была – Ильич в годовалом возрасте с кудряшками?.. Так ничего общего. Наша – темненькая… И говорить начала, как все дети: «папа», «мама», «бяка»… А потом, лет с двух, пошли какие-то странности… Спать стала плохо. Во сне бормочет что-то непонятное, вроде как и не по-русски… И на портреты, на бюсты Ленина как посмотрит, так взнервляется. То слезы, то хохот какой-то дурацкий… Ну, взрослые сначала посмеивались, мол, странная реакция у ребенка. А потом – аллергия началась… Сыпь. Прыщи пошли. Мы – к врачу. Он плечами пожимает: «Первый раз с такой аллергией встречаюсь. Я, говорит, даже не знаю, как и историю болезни записывать. Это ж просто показания для Лубянки!» Дал какие-то таблетки, попросил убрать «аллерген» подальше от ребенка. А как его уберешь, если он, Ленин, тогда был везде: хоть по телевизору, хоть в детском садике?.. В общем, забрали Машеньку из садика, отвезли к Зоиной бабке в деревню под Тулой. Совсем глухой район. Бабке строго наказали: Ильича девочке не показывать, а ей он, собственно, ни к чему. Бюстов дома не держала, собраний сочинений тоже отнюдь… Простая старушка была, набожная… Ну, думаем, все, успокоится девочка на природе в глухомани… И верно. Сыпь скоро прошла, нервы окрепли… А в остальном странности только усилились. Поскольку нет, оказалось, глухого места в России, которое бы Ильич своей физиономией, словно лампочкой, не осветил… Приезжаю я как-то навестить Машу. (Я в деревню раз в неделю ездил, продукты завозил.) Гляжу: сидит моя девочка у окна, перед ней – газета старая, как потом выяснилось – соседская… А в газете – большой снимок: «Семья Ульяновых». В центре – Марья Александровна, рядом – Илья Николаевич и шестеро детей. Фото тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Видите, я даже год запомнил… И смотрит моя Маша внимательно так на Володю, бровки насупив… А он – оттуда, с фотографии, на нее… Я ее по головке погладил, спрашиваю: «Это кто, дочка?» А она мне вдруг спокойно отвечает: «Я!!» Я засмеялся, говорю: «Нет, дочурка, это сам дедушка Ленин, только – маленький.» А она губы сжала и повторяет: «Я!» Смотрю, сейчас разревется. «Ну, хорошо, – говорю, – доченька, а это кто?» – И показываю на бородатого Илью Николаевича. Она говорит: «Папа!» Тут уж мне даже и обидно стало. «Как же так, доченька, я – твой папа.» А она мне: «Ты – папа, и он – папа!» – «А это кто?» – На Марию Александровну показываю… «Мама»! Хорошо, думаю, сейчас я тебя подловлю… «А ЭТО КТО??!!» – И показываю на всех братьев-сестер. А их шестеро на снимке. И вдруг, хотите верьте, хотите нет, она пальчиком начинает двигать и так медленно выговаривает: «Оля… Митя… Аня… Саша… Маняша…» Вот этой «Маняшей» она меня совсем добила. Аж пот прошиб… Ну, ладно, думаю, про имена ей кто-то объяснил. А «Маняша» – это совсем-совсем семейное, личное. Только Ленин так сестру Марию Ильиничну называл в письмах…
БУРАНОВСКИЙ (нервно). Вы-то откуда знаете?
ЗУЙКОВ. Читал. У нас в полку библиотека была… На тему – революционная тематика. И конечно, полное собрание сочинений Самого. Политрук за каждым взводом на месяц один том закреплял. «Политическая задача – изучить и товарищу пересказать!» Вот моему соседу по казарме двадцать шестой том достался… Там письма Ильича к матери… И он про «Маняшу» часто пишет… Деньгами ей помогал… За границу то ли учиться, то ли лечиться посылал, уж не помню. Сосед у меня – зануда такая, этой «Маняшей» меня просто заколебал…
БУРАНОВСКИЙ (с иронией). Ну, тогда понятно…
ЗУЙКОВ. Отнюдь!! Думаете, я своей дочке это рассказывал? Совсем, что ль, я чокнулся, ребенку всякой ерундой голову засорять? Вы, Сергей Петрович, не спешите сразу легкий ответ находить. До вас этой дорожкой много умных людей хаживало. И доктора, и историки! Так что не торопитесь с выводами…
БУРАНОВСКИЙ. Я не тороплюсь, дорогой, но час поздний… И выпили мы уже с вами порядком. Пора бы все-таки соснуть, а вы, я чувствую, настроены на многосерийный рассказ с подробностями. Давайте все же систематизируем по пунктам: врачи проверяли девочку?
ЗУЙКОВ. Неоднократно!
БУРАНОВСКИЙ. И что?
ЗУЙКОВ. А ничего. Она им про сибирскую ссылку или про шалаш в Разливе обстоятельно рассказывала, а они улыбаются, мол, «патологическая память». И кто, мол, тебя, девочка, заставил все эти детали зазубрить? А какие такие детали, если она сядет перед окном, смотрит куда-то вдаль, а потом вздохнет и скажет: «Эх, сходить бы за утками сейчас… в кожаных штанах»?.. Мать охнет: «О чем ты, дочка? За какими утками? В каких таких штанах?» А Маша тихо в ответ: «Как тогда… в Шушенском… Вот дичи-то!..» И засмеется странным смехом… Мы с Зоей – к книгам (мы уж тайком воспоминания разные накупили, чтоб сверять)… Глядим – точно! У Крупской написано: пошил Владимир Ильич себе в ссылке штаны из чертовой кожи, чтоб по болотам лазить… Ну, как такое объяснишь иначе, чем «реинкарнацией»?..
БУРАНОВСКИЙ (он захмелел). Ну, ладно… Ну, хорошо. Все равно, Володя, я в эту хренатень не верю, сколько б мне вы ни доказывали… Ну, предположим, «карнация» или как вы там говорите… Ну, поселился в вашей дочке Ленин. Ну и что? В чем проблема?! Не Гитлер же, в конце концов! А наш вождь и учитель!..
ЗУЙКОВ (в отчаянии). То-то и оно! Вождь! А вы представьте, каково быть вождем в стране дураков?! Пошли сплетни, разговоры. Дети дразнят, взрослые еще хуже: в сторонку отводят с дурацкими расспросами: «А про броневик помнишь?» – «А с Арманд связь имела?..» Это ребенка-то, в третьем классе, про Арманд спрашивать?! Ну, не сволочи?.. Короче, затискали девочку, задергали… Попала она у меня в нервную клинику… Сначала у нас, в Туле, потом перевезли в Москву… Год с лишним пробыла. Только выписали – какая-то гадюка-медсестра повела ее тайком на экскурсию в кабинет Ленина в Кремле… Хотелось ей, сучке, видите ли, узнать, правильно ли там предметы расставлены!
БУРАНОВСКИЙ. И что оказалось?
