Леонид Леонов - Метель
Не трогай Вальку, Степан. Я прошу тебя. Не порть ей жизни.
СТЕПАН. Что это, ревность?.. Имей юмор, Катя. Уже два года ты не жена мне.
КАТЕРИНА. С тех пор, как узнала, что Порфирий жив. Зачем ты солгал мне тогда, что он убит на границе!
СТЕПАН. Я так… хотел тебя.
КАТЕРИНА. Хоте-ел… Меня любили только раз, и этот человек далеко. (Отводя его руку.) Не надо.
СТЕПАН. Ты сегодня такая же, какой я тебя увидел в первый раз. Все равно, Катя… Порфирий не вернется. Это прочнее плиты могильной. (Тихо.) Приходи ко мне сегодня ночью. И похороним его еще раз!
Она отрицательно качает головой. Стук в прихожей. Они прислушиваются. Жена уходит, задернув за собой занавеску. СТЕПАН с улыбкой поднимает с полу шаль Марфы. Слышен голос КАТЕРИНЫ: «Раздевайтесь, Степан будет очень рад». Она возвращается.
КАТЕРИНА. Там к тебе твой клоп пришел. Ну, Лопотухин.
СТЕПАН. Но сегодня только тридцатое!
КАТЕРИНА. Ничего не знаю. Я выйду, Степан. Мне гадко его видеть. (Она уходит.)
СТЕПАН (вдогонку ей). Настрой Марфу на воспоминанья о Поташове!
Она ушла. СТЕПАН успевает взять с подоконника и поставить на стол початую бутылку водки. Рюмка — Марфы Касьяновны. В складках занавески появляется оплывшее, белесое лицо Лопотухина. У него высокий двуярусный лоб, мало волос, крупное и сырое тело. Без единого слова он обводит комнату взглядом.
9
ЛОПОТУХИН. Чемоданов не видать. Значит наврали.
Он входит, кидает в кресло шубу с огромным, клочковатого меха, воротником. Шапку торчмя ставит на стол. СТЕПАН неподвижен.
Там шубка валькина на вешалке висит. Вальки боюсь… ходить к тебе запретила. (Он садится, потягивает из дивана торчащую пружину, подмигивает.) Умница, ты даже из карандаша выстрелишь. И на эту кривую штуку ты надеешься подцепить Поташова?.. Что это у тебя, водка? Так и знал.
СТЕПАН молчит, скрестив руки на груди.
То, о чем ты молчишь, давно известно мне. Скоро заграницу уплываешь!
СТЕПАН. Паспорт будет готов недели через три.
ЛОПОТУХИН. Х-ха, притворяется, что водку пьет. (Нюхая рюмку.) Фу… рюмка лекарством пахнет. Хо-хо, и бутылка та же, что в прошлый раз.
СТЕПАН. Бутылка другая.
ЛОПОТУХИН. Все врешь! Я на ярлыке в прошлый раз отметку сделал. Для меня держишь, мошенник? Точи его, точи, подрубай Лопотухина!
СТЕПАН (спокойно, убирая бутылку). Если вас, Никон Васильевич, ежедневно поить серной кислотой, то может быть через полгода…
ЛОПОТУХИН (мешая кашель со смехом). Х-хо, слову место! (Про бутылку.) Отдай сюда. Я, брат, медный. (Ударив себя в грудь.) Слышишь, гудит, как колокол. У меня мамаша была — калоши на сорок пятый номер носила. Что ты сказал?.. ничего? То-то. (Держа рюмку на весу, он обливает ее водкой, брезгливо нюхает и берет стакан.) И надолго едешь?
СТЕПАН. Месяца на два… если вообще поездки не отменят.
ЛОПОТУХИН. Я бы тебя не пустил. Тихий, цепкий, жадный… одному, скажем, только габардиновых штанов для счастья нехватает, а тебе и мира мало. Тут тебе корешки пустить некуда, а там приволье, в масть попадешь.
СТЕПАН. Смотрите, я раскаюсь в моей доброте к вам, Никон Васильевич.
ЛОПОТУХИН (забавляясь). Честолюб, Сарданапал… а молодые-то и обскакали Сарданапала. Но Порфишка потверже тебя будет. (Он выпил водку, взял яйцо, содрогнулся почему-то и откатил прочь. Яйцо упало на пол.) А как же… я?
СТЕПАН. Вы получите за два месяца вперед, Никон Васильевич.
ЛОПОТУХИН. Три!
СТЕПАН. Жена доплатит вам, если я запоздаю на неделю.
ЛОПОТУХИН. Не скупись, проповедник!.. И привезешь мне халат турецкий с лиловыми кистями. Запиши!… Во-вторых, бинокль, большой.
СТЕПАН. Бинокль-то вам зачем, Никон Васильевич?
ЛОПОТУХИН. В окна люблю по ночам глядеть. Такие спектакли бывают… х-ха! Ну, и Вальке… чулочки. Мало ценишь меня. (Оглянувшись.) У Карякиной-то сын взят. И знаешь, как это я его ухитрился?..
СТЕПАН молчит.
Письмо ему послал. Такое. Кому надо, те прочтут. А места подо всеми склизкие… Поинтересуйся, идол, смысл-то в этом какой!
СТЕПАН. Мне это совсем не интересно, Никон Васильевич!
ЛОПОТУХИН. Домичек ее наискосок стоит. Зашел давеча — одна сидит, седая, растрепанная. Ну, обрадовалась мне. Я, кричит, отомщу им. Я ничего не скажу им про Сыроварова. Смекаешь теперь? (И, посмеявшись, он наливает себе в стакан.)
СТЕПАН. А подлые вы вещи творите… если только не выдумываете их в пьяном виде, Лопотухин.
Отодвинув стакан, ЛОПОТУХИН смеется и так же внезапно умолкает.
Что будет, если они узнают о ваших проделках?
ЛОПОТУХИН. Ну, все врешь… откуда им узнать?
СТЕПАН. От вас и узнают, Лопотухин, треплетесь не в меру. А каждая дверь — это большое ухо. (Жестко.) А если не вы, так я. Грехи мои невелики. Возможно, я и покаюсь в них еще до отъезда. Слишком противно мне видеть ваше толстое лицо, Никон Васильевич.
ЛОПОТУХИН (отмахиваясь руками). Ну, ну… А меня куда?
СТЕПАН. С вами будет другой разговор. Вы бывший учитель гимназии. (Все повышая голос.) Вы обучали дворянских недорослей, которые потом шли с винтовкой против нас. Они поступали к вам детьми, а выходили юнкерами… Все. Теперь убирайтесь, Лопотухин!
ЛОПОТУХИН. Извини, Степан Петрович, если… старик я.
10
КАТЕРИНА (войдя). Марфа Касьяновна сейчас придет.
ЛОПОТУХИН (все еще держась за сердце). Напутал-то как, шутник… даже сердце упало. (Катерине, которая подняла с полу яйцо.) Это я нашалил, извините, Катерина Андреевна.
СТЕПАН. Я уже сказал: до свиданья, Никон Васильевич.
ЛОПОТУХИН (Катерине). Глядите на него… это великий артист. Какая слава ждет его там. Он еще себя покажет в натуральную величину!
СТЕПАН молча выкидывает его шапку в прихожую. ЛОПОТУХИН уходит.
11
КАТЕРИНА. Ты не слишком вольно с ним?
СТЕПАН. Эта скрипка требует железного смычка. Марфу подготовила?
КАТЕРИНА. Я только намекнула ей, что, может быть, Поташов приедет в город. Она заволновалась и… Какая это красивая старуха, Степан!
СТЕПАН делает знак, чтобы она замолчала. ЗИНОЧКА вводит МАРФУ. СТЕПАН достал из портфеля коробку конфет.
12
СТЕПАН. Любимых твоих, кофейных, принес тебе, Касьяновна.
МАРФА. Балуешь ты меня, Степушка. Не слыхать тебя давно. На заводе-то управляешься?
СТЕПАН. Сто четыре, Касьяновна, и досрочно. (Ведя ее к креслу.) Уж посиди с нами, соскучился.
По его знаку КАТЕРИНА подает ему шаль. Он заботливо укрывает ею плечи Марфы.
МАРФА. Что вы меня, право, как дворянскую собачонку, все в суконце кутаете.
СТЕПАН (про шаль). Отличный товар делали. И где ты такую достала, Касьяновна?
МАРФА. Где! Нашла. В лесу на дереве висела.
ЗИНОЧКА (с табуретки, закрывая печные вьюшки). Это все Поташов ей. То, бывало, апельсинов сотенку, то миндалю ящик из Ташкента прислал. А то, вот, шаль.
МАРФА улыбается, незрячими глазами уставясь перед собою.
КАТЕРИНА. Не грех бы ему и навестить вас по старой памяти.
ЗИНОЧКА. Он из ссылки-то заграницу уехал, она на фабрике народ поднимала. Потом сразу Фрунзе его к себе позвал. В восемнадцатом на Тихорецкой поездами встренулись. Мы подарки наших, ивановских, отвозили. Постояли секундочку. «Что, Данилыч?» — «Да ничего, Марфинька…» А уж звонки, и в бока толкают. «Тьфу, береги-ись!» Только и было ихней свиданки.
МАРФА. Другого-то разговору нет у вас?
