Борис Ласкин - Избранное
Друзья Ласкина и товарищи по перу, люди с хорошим литературным вкусом, подчас указывали ему на повторы и незначительность тем, торопливость в выборе сюжетного хода, приема, корили его за «разжевывание» ситуации.
Индивидуальная особенность Ласкина заключается в том, что его юмор — саркастический ли, острый или теплый — любой по тональности — не тот «положительный», в котором, как правило, скрываются ложь и конъюнктурная бесконфликтность; нет, светлый и жизнестойкий юмор Ласкина — активное средство лечения нравов, полное добра, милосердия и порядочности.
Вот как оценивал юмористические рассказы Ласкина Константин Симонов: «Ласкин по характеру своего дарования не сатирик, он преимущественно именно писатель-юморист, в том, однако, понимании этого слова, которое предполагает не только умение улыбаться забавному, но и способность сердиться при столкновении с нелепым и своекорыстным, способность высмеивать это дурное с достаточной долей яда и нетерпимости; именно высмеивать, что при достаточном попадании действует порой безотказнее, чем прямо выраженное негодование. На мой взгляд, лучшие страницы книги «Лабиринт» (1973) заняты как раз теми сердитыми, как мне хотелось бы выразиться, юмористическими рассказами, в которых мастерство Ласкина как рассказчика-юмориста проявляется с наибольшей очевидностью и действенностью».
Шестидесятые годы — годы творческой зрелости Ласкина, но они же оказались и предпоследним десятилетием его жизни. В семидесятых годах Борис Савельевич написал больше всего по количеству рассказов, но среди них преобладали не очень смешные, а, как говорил он сам, «на улыбку» — рассказы с выписанными характерами, с внутренними монологами, с новыми неожиданными приемами: например, без единого знака препинания.
Много лирических воспоминаний, согретых теплом дружбы, товарищества. В деталях проглядывали приметы времени, но в целом Ласкин оставался самим собой, — высвечивая смешное, светлое, юмористическое, не проходил мимо уродливого, мешающего людям жить.
В любой ситуации во все времена Ласкин спешил на помощь людям, которым жилось несладко. Он был членом бесконечного количества комиссий, правлений, всегда за кого-то хлопотал, заступался. Да он просто помогал людям жить своим неиссякаемым юмором. Он был верен заповеди Марка Твена, которую в молодости переписал в записную книжку: «Только тот юмор будет жить, который возник на основе жизненной правды. Можно смешить читателя, но это — пустое занятие, если в корне произведения не лежит любовь к людям». И еще: «Многим невдомек, что это требует от юмориста такой же способности видеть, анализировать, понимать, какая необходима авторам серьезных книг».
Юмор Ласкина изящен, лишен дидактики, нравоучений и разносов. Как любил говорить Ласкин, в глупое положение может попасть только умный человек. К числу таких персонажей принадлежит и смекалистый Леша из рассказа «Душа общества». Он приезжает в загородный дом отдыха, где скучают и томятся от однообразия люди науки — атомщики, математики, физики. Молодой человек с ходу предлагает им занятную игру. Солидные люди (а Леша сразу понял, с кем имеет дело), мужи науки, представляются полотерами, гардеробщиками — во всяком случае, людьми неинтеллектуальных профессий. Ну, скажем, академик Мальцев, назвавшийся переплетчиком, спрашивает: «Кто открыл Америку?» Леша отвечает: «Илья Ильф и Евгений Петров». Академик Пухов — «гардеробщик» — так поясняет, что такое полупроводник: «Это проводник, обслуживающий два вагона». Всё как в фарсе или в водевиле. Полное смещение, нарушение обычного. Всё по законам смешного. Взрослые люди с удовольствием приняли условия игры и ведут себя как мальчишки. В финале академик Мальцев вручил Леше свою книгу с надписью: «Веселому хитрецу Леше от благодарного переплетчика».
Таких «веселых хитрецов» в рассказах Ласкина много. Только они каждый раз разные. Есть среди них и «не очень положительные герои», однако и они выглядят не как отпетые негодяи, а, скорее, как неудачники, попавшие в комическую ситуацию не по своей вине: заставила нужда. Таков пожилой и скромный человечек Казак Ю. С. («Фестиваль в городе Н»). Он жертва жулика Мамайского, директора филармонии, который раздул липовые штаты, собрал далеких от искусства людей и сделал их артистами. «Гонец за железнодорожными билетами», Казак принужден стать певцом. И вот нагрянула комиссия из Москвы, проверяют штаты, Мамайский показывает «артистов». Подошла очередь выступать Казаку. Вышел он на эстраду, как на эшафот. Этот несчастный маленький человек напомнил нам гоголевского Акакия Акакиевича. Одет он был во фрак мальчикового размера, в желтых туфлях под игривым названием «Верочкин фасон». Выглядел виноватым и жалким. Пел ужасно. И понятно, ибо последний раз он пел в 1913 году на выпускном вечере в университете, причем не лишним будет заметить, что университет кончал не он, а его брат! Казак понял сразу, что провалился, но не пал духом, молодцевато захлопал руками и запел: «Эх, Дуня-Дуня, Дуня — я, Дуня — ягодка моя!»
Ласкин относится к людям с осторожностью гуманного художника, заинтересованного в том, чтобы не обидеть их, уберечь от хамства, от социальных несправедливостей.
Ласкин убежден, что «для того, чтобы тебя полюбил хороший человек, надо самому быть хорошим человеком». Но дело не только в этой шутливой фразе. Писателю хочется защитить людей от тоски и одиночества. Он знает, как скучно и неинтересно быть одному. Люди надеются на клубы «После 30-ти», на «Брачную газету», иногда это им помогает обрести счастье и покой, чаще же они терпят неудачу. Эта гуманистическая тема органически входит в юмористическую прозу писателя, придает ей особый аромат и особое «интимное» настроение.
Маленькие рассказы, новеллы Ласкина — это своеобразная энциклопедия жизни. В этом жанре писатель чувствовал себя смело и уверенно. Именно малоформатная проза была ему близка и органична. Когда же он обращался к жанру более емкому и масштабному — к повести, чувствовалось, как ему трудно, возникали сбои в ритме, встречались повторы и натяжки. По-моему, повести «День, ночь и снова день» (1974) и «Близкие люди» (1977) не принесли Ласкину желаемого успеха, хотя написаны они с той же неизменной улыбкой, с тем же любовным отношением к персонажам, но цельности и художественной новизны в повестях я не вижу.
Возможно, что читатель, прочитав повесть «День, ночь и снова день», со мною и не согласится, но я оставляю за собой право высказать свое мнение.
Хочется вкратце сказать о Ласкине как о драматурге кино и театра. По его сценариям поставлено более десятка, в основном комедийных, фильмов, и в драматургии он оставался мягким, улыбчивым и добрым юмористом. Фильмы Ласкина смешные. На них зрители не скучают. Вот, скажем, комедия «Дайте жалобную книгу» (сценарий написали Борис Ласкин и Александр Галич, фильм поставил Эльдар Рязанов) обладала живым комизмом, была полна иронии и издевки над социальными пороками. Комедия вышла в 1965 году. Я тогда в газете «Советская культура» напечатал рецензию, в которой были такие слова: «Я посмотрел, в общем-то, хорошую, так сказать, «прицельную» комедию, смешную, стреляющую по ханжам и глупцам. А то, что кое-кто на фильм будет обижаться, так это хорошо. Стало быть, выстрел попал в цель».
Во время войны Ласкин задумал написать комедию о фронтовых летчиках, о тех героических женщинах, которые служили в частях ВВС, вели ночные воздушные бои, бомбили вражеские позиции. Созрел план пьесы, придумалось название — «Небесное создание». Однако пьесы еще не было. Ласкин улетел на фронт, прожил март — апрель 1944 года в 46-м гвардейском таманском авиаполку ночных бомбардировщиков. В дневниках писателя сохранились записи о тех днях, проведенных с девушками-летчицами. Многие страницы дневников вошли в пьесу, детали полкового быта, записи бесед с летчицами, фронтовой лексикон — все сделало будущую пьесу щемяще правдивой, искренней. Премьера ее состоялась в Театре имени Ленинского комсомола летом 1945 года, когда уже кончилась война, но все еще жили ее дыханием. Спектакли с интересом смотрели офицеры, летчицы, приходившие в театр в военной форме и при всех орденах. Вспоминали, смеялись и плакали.
В шестидесятых годах появилась новая комедия Бориса Ласкина «Время любить», поставленная Борисом Толмазовым в театре имени Маяковского. В веселой пьесе были заняты прекрасные актеры Евгений Самойлов и Лев Свердлин, тогдашние любимцы широкой публики. И снова сквозь смешные и забавные, почти водевильные приемы и положения проступали нотки печали и грусти. Поэтому, наверное, критик, писавший о спектакле и пьесе в «Литературной газете», назвал статью «Радуясь и печалясь», угадав стиль постановки и самой комедии.
Свой век Борис Ласкин прожил достойно. Он писал много, без затяжных перерывов, иногда, быть может, излишне торопливо. Теперь, когда его нет среди нас, память о нем остается в его книгах. Жизнь его продолжается в его многочисленных, всегда согретых теплом его души рассказах, новеллах. Здесь он был мастером.
