Мюррэй Жизгел - LUV
Милт: Один раз. Когда я засунул голову между ее губами и фотографией Кларка Гэйбла.
Гарри: А у меня и этого не было.
Милт (расстроился; расхаживает): А что тебе дарили на Рождество?
Гарри: Дарили? Когда мне было пять лет, дед с бабкой купили упаковку пончиков и на каждое Рождество, вплоть до семнадцатилетия мне выдавали по пончику.
Милт: Ты даже не понимаешь, как тебе повезло.
Гарри (выкрикивает): Это были пончики с корицей!
Милт: Гарри, да не о том речь. Даже если мы начали одинаково, я обогнал тебя и достиг успеха. Я сам добился уважения и признания. И не говори, что это было просто. С волками жить… (поднимает пальто, запихивает туда журнал и пустую бутылку) Я справился со всем, работал на двух работах: днем — акции, облигации, ценные бумаги, а по ночам — старые побрякушки и всякая ерунда. (достает из урны куклу без одежды, внимательно осматривает перед тем, как засунуть в пальто) Дождь или солнце, больной или здоровый, семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году. Я не переставал трудиться, даже после того как достигал цели. Прямо к успеху. Сам. Не отступая ни на дюйм. (достает из урны ночной горшок, вертит в руках, прежде чем бросить его в пальто) И позволь сказать тебе, Гарри, что ничто не может сравниться с настоящим успехом. (затягивает полы пальто веревкой)
Гарри: Знаешь, мне все это неинтересно, Милт. Нужно что-то еще. Мировоззрение. Смысл. Это трудно обрести. (идет к бордюрному камню, направо) Все, что я ни пробую — кислятина. Все, к чему ни прикасаюсь, рассыпается в пыль. Как будто я на самом дне, и все, что от меня требуется — это сесть и сдохнуть. (садится на бордюрный камень)
Милт (бросая пальто, подходит к нему): Перестань болтать. Как ты мог так измениться? До сих пор не могу поверить. В школе ты был такой жизнерадостный, веселый такой был… (садится на корточках за Гарри, берет его за плечи): Ты вспомни, Гарри! А, помнишь наш футбольный парад, толпы девиц, красная с золотом форма: ты ведешь группу поддержки справа, а я веду слева, мы размахиваем флажками… (он встает, торжественно расхаживает по мосту, что-то напевая, размахивая воображаемой дирижерской палочкой, бросает ее, ловит ее, подбрасывает ее пяткой башмака, ловит, показывает разные выкрутасы с воображаемой палочкой)
Alma mater, alma mater.
Вперед, вперед, вперед!
Честная борьба
К победе при-ве-дет!
Гарри кивает, мямлит: «Да, да, я помню, да, да…»
Alma mater, alma mater,
Свети, свети, свети!
Самая главная
Победа впереди!
Та-та-та-та-та-та-та…
Гарри (встает, мучительным криком порывая с прошлым): Бесполезно, Милт. Перестань. Только хуже от этого! (Милт валится на скамейку, тяжело дыша. Гарри расхаживает) Хотя, ты прав. В школе все было иначе. Я был другим. Так много ожидал… От себя. От мира. От звезд, от солнца.… А ты помнишь, как меня прозвали в школе?
Милт (задумчиво): Достоевский.
Гарри: Да. Достоевский. Ах, какие у меня были амбиции! Сколько энергии! Моя анатомические опыты, мои исследования, изучение греческого… Постоянно что-то читал, учил… постоянно какие-то предметы, проекты, планы, новые идеи, новые перспективы…(срывается на плач; вдруг срывает с себя куртку, швыряет её) Все! Дайте же мне сделать это сейчас! (взбирается на ограждение)
Милт (бросается за ним): Гарри! Гарри!
Гарри прикрывает лицо руками, кричит и спрыгивает с ограждения, но, к своему изумлению приземляется на мост; разворачивается и снова устремляется к ограждению. Милт хватает его, валит на землю
Милт: Постой, послушай меня. Это всё ужасно, просто ужасно. Ты не ценишь свою жизнь. Это грех. (пинает Гарри снизу) Я сказал, и я рад. (презрительно): Ты посмотри на себя. В твоем-то возрасте! Забитый, дохлый, грязный, в голове каша. Знаешь, Гарри, чтобы жить, требуется мужество. Требуется мужество, чтобы сделать в своей жизни что-то… (поддерживает Гарри под руки, приподнимает и усаживает его; более мягким тоном): Гарри, послушай меня. Любовь…
Гарри: Любовь?
Милт: (берет Гарри за подбородок) Да! Да, Гарри. Любовь, простая человеческая любовь, любовь мальчишки к своему деревянному коню, любовь старого школьного друга, любовь мужчины к женщине. Разве это ничего не значит для тебя?
Гарри: Ты думаешь, что это меня спасет? (он встает, идет налево, вперед)
Милт (встает): Ну!
Гарри: Не знаю, Милт, могу ли я любить.
Милт: Все так говорят, пока не встретят подходящую женщину. Зато потом…
Гарри: Что?
Милт: А ты не знаешь?
Гарри: Откуда?
Милт: Ты хочешь сказать…
Гарри (трясет головой, траурно): Ни разу.
Милт: О, Гарри! Гарри, жить и не любить… И это ты называешь жить? (встает на песочный ящик) Ты же не знаешь, что такое жизнь, как же ты можешь покончить с ней?
Гарри (идет к фонарю, на пути поднимает куртку): Любовь. Мы все читали о ней, все правильно; слышали много о ней. Но где она, Милт? Где? Я не видел ее, хотя дважды пересек мир. (кладет куртку на скамью)
Милт (подходит): Потому что твои глаза не видят, Гарри, твои глаза закрыты. Ты думаешь, что я смог бы ежедневно пахать, отдавая молодость, здоровье и свою жизнь за горсть серебряников, за несколько липких монет, если бы не существовало чего-то такого, что наполняло бы все своим смыслом.
Гарри: А ты что-то понимаешь?
Милт: Конечно, я понимаю. Спроси меня, во что я верю, Гарри.
Гарри: Во что ты веришь, Милт?
Милт: Я верю в любовь, Гарри.
Гарри: В любовь?
Милт: В любовь.
Гарри: Если бы знать, что есть шанс…
Милт: Да, конечно, есть. Пока жив, всегда есть шанс. А сейчас, когда мы встретились… Я помогу тебе, Гарри; познакомлю тебя с людьми, все тебе покажу. Ты повстречаешь женщину, и уж, позволь мне сказать тебе, приятель, однажды ты упадешь на колени и возблагодаришь меня. Что скажешь?
Гарри: Не знаю, как быть… Ты должен понять… (отворачивается) Тяжело… Любовь… Звезды… Солнце… Я… (Гарри вдруг «деревенеет» и как столб падает назад, Милт подхватывает его и не дает упасть)
Милт: Гарри! Гарри! Не начинай опять! (Милт садится на скамью, придерживая неподвижное тело Гарри): Ради Бога, Гарри … Любовь (кричит в его ухо): Любовь!
Гарри (расслабляется и сползает между ног Милта): Случилось, Милт! Сработало! Клянусь! (встает) Как только ты произнес слово «любовь», я почувствовал, что все мое тело расслабляется, и я… вдруг почувствовал…
Милт (встает): Видишь? Что я тебе говорил? Дай только шанс.
Гарри (с энтузиазмом): Дай любви шанс.
Милт: Почему бы и нет?
Гарри: Я же ничего не теряю.
Милт: Что ты можешь потерять?
Гарри (показывая на ограду): Я же всегда смогу… покончить со всем этим, когда захочу.
Милт: (повторяя его жест) Конечно, сможешь.
Гарри: Правильно, Милт.
Милт (берет куртку, надевает на Гарри, застегивает): А теперь, мой старый школьный приятель, теперь ты пообещаешь…
Гарри: Даю слово.
Милт: Больше без глупостей.
Гарри (садится на скамейку): Больше нет.
Милт: Превосходно. Превосходно. (садится рядом) Эх, Гарри, в мире нет ничего подобного, этому… Гарри… Это так все меняет, как будто ты был в помойке, и, вдруг, воспарил к облакам. Знаешь, сейчас я влюблен сильнее, чем в тот день, когда женился.
Гарри: Ты имеешь в виду…?
Милт: Да. Но моя жена не дает мне развод. (встает) Она чудесная женщина, Гарри, пойми меня правильно. Я для нее все делаю. Но когда любовь проходит, что остается? Никакого трепета, никакого возбуждения, никакого удивления… Смотри, вот ее фотография. (достает фото из бумажника)
Гарри: Твоя жена?
Милт: Нет, нет. Это девушка, на которой я хочу жениться. Линда. Разве она не прекрасна? Чтобы она не делала, все наполняется грацией и очарованием, настоящая звезда востока. Посмотри на ее глаза, Гарри, на ее рот, на эту девственную чувственность. О, Боже, ты представить себе не можешь, как сильно я люблю эту женщину, Гарри. Я не могу без нее. Даже минуты. Это настоящая пытка.
