Ник Хоакин - Портрет художника-филиппинца
Паула. Ты сердишься, Кандида?
Кандида (подходит). Нет, Паула. (Обнимает сестру.)
Тони, рыдая, опускается на колени.
Паула. Кандида, ты плачешь?
Кандида. Да нет же — посмотри на меня!
Паула (оглядывает комнату). Но кто-то плачет. Я слышу, как кто-то плачет.
Кандида (показывает на Тони). Это всего лишь мистер Хавиер.
Паула (подходит к рыдающему Тони). Ах, да… Бедный Тони! И он обрел слезный дар.
Тони. Ну зачем ты это сделала, Паула? Зачем ты это сделала!
Паула. Потому что я не хотела бежать отсюда, Тони. В отличие от тебя!
Тони. Ты могла бы быть счастлива со мной! Я мог бы освободить тебя!
Паула (смеется). Но я и так свободна! Я снова свободна, Тони! А в вашем мире нет свободы. Просто издерганные люди, которые сбились в кучу и все время стремятся куда-то бежать. Испуганные рабы, жаждущие выкупа! Но такую свободу, как у меня, вы не купите и за миллион долларов! Да, я была безумна — на минуту, когда заразилась вашим страхом, когда пожелала вашего рабства! А когда я сожгла картину, я снова стала свободной!
Тони (резко поднимается). Я, я! И это все, о чем ты думала? Только о себе? А как насчет меня? Ты знаешь, что ты со мной сделала, когда сожгла эту картину?
Паула. Откуда тебе знать, кто из нас жертва!
Тони (смотрит на нее). И тебе совсем не жалко! У тебя совсем нет жалости!
Паула. Я ведь сказала, что ты никогда не простишь меня.
Тони. Ты могла бы спасти меня…
Паула. Но я и так спасла тебя, Тони. Ты только еще не знаешь…
Тони. Ты могла спасти меня, но не захотела! О’кей, тогда я убираюсь ко всем чертям! (Идет к лестнице.) Хватит мне бороться, хватит стараться быть хорошим! Я вернусь туда, откуда вышел, — назад, в помойную яму! Назад, к жизни, от которой ты могла бы меня избавить!
Паула. Ты не вернешься, Тони. Ты уже не можешь вернуться. Ты никогда не будешь прежним. Это цена, которую ты платишь. И ты не вернешься.
Тони (снова рыдает и идет назад). О нет, вернусь! Я вернусь — назад, в помойную яму! Хватит с меня борьбы! Хочу просто гнить! Ты могла бы спасти меня, но не захотела! И я мог бы спасти тебя, Паула! А теперь ты проклята! И я рад — да, я рад! О, я добился своего: обрек тебя на проклятие — тебя, твоего отца и этот дом! Ты сама вырыла себе могилу, Паула, когда сожгла картину! Прибила крышку к гробу! Я мог освободить тебя! А теперь ты обречена гнить здесь! Вы все обречены гнить здесь, все трое, вы будете бояться взглянуть друг другу в лицо! Вы все будете сидеть здесь, ненавидеть друг друга и гнить, пока не умрете! Вот что я принес вам! И я рад, я рад, я рад! (Уже у лестницы останавливается, рыдания душат его. Прижимает кулак к носу, стараясь взять себя в руки.) О, я тоже буду гнить — но я буду счастлив! Да, счастлив! Я хочу гнить, хочу отправиться в ад! Я буду наслаждаться им, для меня это будет лучшее время моей жизни! Я буду просто в восторге! Будьте прокляты, прокляты! (Снова останавливается, зайдясь в рыданиях. В ярости выпрямляется во весь рост и опять пытается бравировать.) Так вы полагаете, я должен расплачиваться, а? Думаете, я никогда не буду прежним, а? Льстишь сама себе, Паула! Меня это ничуть не задело! Посмотри на меня! Я все тот же Тони! Все тот же старый добрый Тони! И поверьте мне, красавицы, я намерен… (Не получается. Он надломлен окончательно — сгибается пополам и громко рыдает, спрятав лицо в ладони.) О, зачем ты это сделала, Паула? Зачем ты это сделала! (Спотыкаясь, спускается по лестнице.)
Паула. Наш бедный жертвенный агнец!
Кандида (робко подходит). Это было… наше жертвоприношение, Паула?
Паула (весело поворачивается к ней). Ах, Кандида, в моих руках был только нож. А ты возложила дрова на алтарь, ты возжгла огонь!
Кандида (опускается на колени). Паула, прости меня!
Паула (опускается на колени рядом с ней). Кандида, скажи, что ты ни о чем не жалеешь.
Кандида. О картине?
Паула. А что бы ты сделала?
Кандида (просветленно). То же, что и ты! Я бы уничтожила ее!
Паула. Осторожно, Кандида! Ты подумала, на что мы себя обрекаем?
Кандида. На тьму, на людей со счетами, на злые языки!
Паула. А теперь они скажут, что мы вовсе выжили из ума. Не забывай — мы уничтожили вещь, оцениваемую в десять тысяч долларов. Этого они никогда не поймут. Скажут, что мы сошли с ума, что мы опасны! И, Кандида, в конце концов они, может, будут правы…
Кандида. Я готова пойти на такой риск.
Паула. Послушай! Они уже говорят о нас… Они собираются, они идут!
Кандида (улыбается). У нас очень редкий талант, Паула.
Паула. Увы, да! Мы умеем только ловить крыс и говорить на древневавилонском языке. Есть ли для нас место в мире?
Кандида. А зачем нам какие-то ярлыки или номера?
Кандида. Быть… древней вавилонянкой?
Паула. И погибнуть.
Кандида. Да простит меня бог, что я возжелала покоя посредственности!
Паула (встает и поднимает сестру). Тогда вставай, Кандида, вставай! Мы снова свободны! Мы снова вместе — ты, я и отец! Да, и отец! Разве ты не видишь, Кандида? Он ждал этого знамения, ждал с тех самых пор, как подарил нам картину, как предложил нам отпущение. Знамения, что мы снова обрели веру, снова обрели смелость! О, он ждал, когда мы сделаем этот шаг, этот жест — последний, законченный, великолепный и безошибочный жест!
Кандида. И мы его сделали!
Паула. Мы осознали наше призвание!
Кандида. Мы приняли последние обеты!
Паула. И окончательно стали на его сторону!
Кандида. А он знает?
Паула. О да, да!
Кандида. Ты ему сказала?
Паула. А какая в этом нужда?
Кандида (восторженно). О Паула!
Паула. Он знает, он знает!
Кандида. Он простил нас наконец! Он простил нас, Паула! Паула. И мы стоим с ним рядом?
Кандида. Contra mundum.
Паула. О Кандида, давай выпьем за это! (Наливает в бокалы.)
Кандида. Но теперь мы стоим С ним рядом по праву, мы стоим с ним рядом по нашей свободной воле, зная, что делаем и почему. Ведь раньше мы этого не знали, Паула. Мы любили его только потому, что он наш отец, а мы — его дочери. Но теперь мы уже не дочери ему… нет… Я содрогаюсь от ужаса! Мы не можем вернуться к прошлому, Паула, мы должны выработать новые отношения — мы трое. С нами всеми что-то произошло, а больше всего с отцом. Паула, ты понимаешь, что мы его больше не знаем? Он уже не великолепный художник нашего детства и не тот обиженный, сломленный старик, который выбросился из окна. Весь этот год с ним что-то происходило. Он о чем-то договорился с жизнью, заключил свой сепаратный мир, нашел решение. Перед нами предстанет человек, восставший из могилы… О Паула, я содрогаюсь! И в то же время сгораю от нетерпения! Я сгораю от нетерпения увидеть его, показать, что мы стали новыми существами, его творениями! Мы больше не дочери ему, мы его друзья, его последовательницы, его жрицы! Мы родились вновь — не телом, но духом!
Паула (протягивает ей бокал). Так давай же выпьем за наш день рождения!
Кандида (берет бокал). Теперь ничто не может разлучить нас! Нас могут выгнать из этого дома, могут заставить расстаться друг с другом, но мы все равно будем вместе — ты, я и отец. И пока мы вместе, мир не потерян, не обречен, не погиб окончательно!
Паула (поднимает бокал). Мы против всего мира, но только чтобы спасти его!
Кандида (поднимает бокал). А чтобы спасти его, мы должны быть против него!
Чокаются.
Паула. С днем рождения, Кандида!
Кандида. С днем рождения, Паула!
Осушают бокалы, потом дружно смеются. Снова звонят колокола и не умолкают до конца действия. Издалека доносится грохот барабанов.
Паула. Кандида, шествие!
Кандида. А почему мы стоим в темноте?
Паула. Давай включим люстру!
Кандида. Включим все светильники!
Паула. Сегодня праздник!
Кандида. День рождения наших новых жизней!
Разбегаются — Паула налево, Кандида направо — и включают все светильники. У лестницы появляется Битой.
