Кристофер Хэмптон - Опасный метод
Верлен. Ради всего святого, убей меня, убей, пристрели.
Рембо. Что?
Верлен. Пристрели меня.
Рембо. Как же я тебя пристрелю, тупой педрила, если ты продырявил мне руку?
Неистовый стук в дверь; женский голос кричит: «Поль, Поль…» Верлен опускает револьвер. У Рембо начинается истерический хохот.
Верлен. Господи, что я наделал?
Рембо. Промазал.
Затемнение.
Занавес.
СЦЕНА 4Брюссель; 10–19 июля 1873 года.
Эта картина включает эпизоды суда над Верленом. На одной половине сцены лежит в постели Рембо; у него рука в гипсе. Верлен сидит на другой половине сцены, в зале суда. Мировой судья Теодор Т’Серстеван и его секретарь курсируют от одной половины сцены к другой. Когда поднимается занавес, секретарь записывает показания Рембо.
Рембо. …Когда мне сделали перевязку, мы втроем вернулись в гостиницу. Верлен все время умолял меня не уезжать, остаться с ним, но я отказался и около семи вечера вышел из гостиницы в сопровождении Верлена и его матери. Не доходя до Пляс-Рупп, Верлен забежал на несколько шагов вперед и обернулся ко мне: я видел, как он сунул руку в карман и выхватил револьвер, тогда я развернулся и пошел прочь. Встретив офицера полиции, я рассказал, что произошло, и он попросил Верлена проследовать с ним в участок.
Если бы Верлен не препятствовал моему отъезду, я бы не стал подавать на него в суд за нанесение телесных повреждений…
Верлен. …клянусь говорить правду, и ничего, кроме правды, да поможет мне Бог со всеми святыми.
Судья. Ранее под судом и следствием не состояли?
Верлен. Нет.
Судья. Какие обстоятельства удерживали вас в Брюсселе?
Верлен. Я надеялся, что ко мне сюда приедет жена, — так уже один раз было после нашего расставания.
Судья. Не понимаю, почему предстоящий отъезд вашего друга вызвал у вас такую бурную реакцию. Очевидно, вас и Рембо связывали какие-то иные отношения, кроме дружеских?
Верлен. Нет, это клеветнические измышления моей жены и ее родителей, имеющие целью меня опорочить; те же самые обвинения содержатся в исковом заявлении о разводе, которое подала моя жена.
Судья. По результатам медицинского освидетельствования, оба эксперта заключили, что в последнее время вы занимались как активной, так и пассивной содомией.
Верлен. Да.
Судья. Тогда на каком основании вы отрицаете, что вы — действующий содомист?
Верлен. Правильнее говорить «содомит»…
Пауза. Судья и секретарь возвращаются в суд, где секретарь оглашает заявление Рембо. Свет постепенно гаснет.
Секретарь. «…я, нижеподписавшийся, Артюр Рембо, ответственно заявляю, что в четверг десятого июля сего года, когда господин Поль Верлен выстрелил в меня из револьвера и легко ранил в левое запястье, господин Верлен находился в состоянии сильного алкогольного опьянения и не отдавал себе отчета в своих действиях.
По моему убеждению, в его действиях не было преступного умысла.
Настоящим заявляю, что прошу не привлекать господина Верлена к уголовной или гражданской ответственности, а также к исправительным работам и отказываюсь от любых претензий по тем статьям, которые инкриминируются господину Верлену государственным обвинением в связи с обстоятельствами дела…»
Судья. Дело Поля-Мари Верлена, обвиняемого по статье триста девяносто девятой Уголовного кодекса — нанесение тяжких телесных повреждений, — передается в уголовный суд. Предварительное следствие закрыто.
Секретарь (в темноте). Поль-Мари Верлен, суд признает вас виновным в нанесении тяжких телесных повреждений и назначает вам наказание в виде штрафа в размере двухсот франков и тюремного заключения сроком на два года.
Занавес.
СЦЕНА 5Шварцвальд (Черный лес), близ Штутгарта; 28 февраля 1875 года.
Когда поднимается занавес, сцена пуста. Декорация предполагает просеку в лесу, у реки. За сценой слышен хохот. Вскоре появляется Рембо, одетый чуть приличнее, чем в предыдущих картинах. Вечер. На небе луна.
Рембо. Сюда.
(Смеется. Входит Верлен.)
Когда же это произошло?
Верлен. В начале этого месяца.
Рембо опять смеется.
Рембо. Тебя турнули?
Верлен. Ничего подобного. По прошествии недели мы с отцом настоятелем сообща решили, что такая жизнь не для меня.
Рембо. Дальше не пойдем. (Присев на корточки, зажигает свою глиняную трубку.) А с чего ты надумал примкнуть к ордену траппистов?
Верлен. Сам не знаю. Наверное, по тюрьме соскучился. Когда я освободился, для меня начался сущий кошмар: пойми, я привык к тишине, к распорядку, обращались со мной хорошо, я не пил, занимался полезным трудом. А потом, когда меня выпустили и я не смог добиться встречи с адвокатом Матильды, не говоря уже о самой Матильде, мне пришло в голову… уйти от мира. В монастырь, чтобы жить тихой, простой жизнью, с Богом.
Рембо. А оказалось, это орден трезвенников.
Верлен. Говорю же тебе, в тюрьме я вел трезвый образ жизни.
Рембо. Приятно, что необратимых изменений не произошло.
Верлен. Ну, сегодня особый случай. Сегодня у нас с тобой праздник. Так… чудесно увидеть тебя снова. (Пауза.) По прошествии такого времени. (Пауза.) Надеюсь, ты не думал, что я… затаил на тебя злобу?
Рембо. Нет.
Верлен. Я хочу сказать… ты меня знаешь, я незлопамятен; конечно же, я… тебя простил.
Рембо. В самом деле?
Верлен. Да, не сомневайся.
Рембо. А я тебя не простил.
Верлен. За что?
Рембо. За долгое отсутствие.
Верлен неловко смеется. Молчание.
Верлен. Какая здесь благодать.
Рембо. Im Schwarzwald.
Верлен. Как твой немецкий?
Рембо. Блестяще.
Молчание.
Верлен. Прохладно, да?
Рембо. Зачем ты приехал?
Верлен. Что?
Рембо. Хочу понять, с какой целью ты приехал.
Верлен. Ну, как… с тобой повидаться, естественно. Поговорить, кое-что обсудить.
Рембо. Хочешь любви во Христе, правильно я понимаю?
Верлен. Ну…
Рембо. Давай-давай, я слушаю, выкладывай.
Верлен. Очень трудно говорить всерьез, когда ты настолько агрессивен. Представь себе, я изменился.
Рембо. Продолжай, говори всерьез, не обращай внимания на мои выпады. Миссионер должен быть готов к любым дерзостям со стороны непросвещенных. Расскажи, как ты принял веру. Случайно? Тебе был голос свыше?
Верлен. В последнее время мне не раз приходило в голову, что твоя злость и досада — не что иное, как свидетельство твоей готовности принять веру. Более того, я часто думаю, что на самом деле ты веришь в Бога. Даже в прежние времена, когда ты малевал на стенах парижских сортиров «Бога слишком много», у тебя в душе, видимо, теплилась какая-то вера. Только верующий способен богохульствовать.
Рембо. Нет, тут ты не прав. Не будь на свете верующих, не было бы и богохульства. Личные чувства не играют никакой роли.
Верлен. Хочу, чтобы ты последовал моему примеру. День обращения к вере стал самым счастливым в моей жизни. Утром ко мне приехал губернатор и объявил, что Матильда получила развод. Я лег на койку, оглянулся на свою жизнь — и не увидел в ней никакого просвета, ни малейшего. И мне показалось, что единственно возможный шаг — прийти к Богу и попросить Его, чтобы Он меня простил и поддержал в сей трудный час. И Он это сделал. Клянусь тебе, Он это сделал.
Рембо (доброжелательно). Давай больше об этом не будем.
Верлен. Почему?
Рембо. Опасно.
Верлен. Но я хочу, чтобы ты нашел свой путь. Чтобы Господь помог тебе в достижении цели.
Рембо. В достижении цели? У меня нет цели.
Верлен. Ну как же, а поэзия?
Рембо. Я бросил.
Верлен. Не понял…
Рембо. Объясняю для тех, кто не понял: я больше не пишу.
Верлен. Но почему?
Рембо. Потому, что мне больше нечего сказать. А скорее всего, и раньше не было.
Верлен. Что ты выдумываешь?
