Дитер Форте - Мартин Лютер и Томас Мюнцер, или Начала бухгалтерии
(Уходит.)
Помост слеваПеред помостом — народ.
МЮНЦЕР
Я, Томас Мюнцер, желаю вам мира, которому этот свет враждебен. Ибо невинные люди подвергаются наказаниям, а наши господа обижают нас, да еще говорят: я буду тебя мучить, ибо Христос терпел и нам велел, а ты не смей мне противиться. Вот и давайте разберемся, по какому праву наши мучители считают себя самыми лучшими христианами. Давайте выясним, в чем главный порок этого неразумного мира, поймем истинную причину. Ибо только истина сделает людей свободными. И тогда великое отступит перед малым и будет посрамлено им. О, знал бы трудовой люд, как бы ему это пригодилось! Но крестьяне и ремесленники ничего об этом не знают, ибо они доверились лживым людям, самым лживым из лживых. О господи, говорят эти лжецы, вы так трудолюбивы, вы всю жизнь зарабатываете себе на пропитание. — Да, зарабатываем, чтобы господа могли, как сыр в масле, кататься. Да и что простой человек может знать! У него ни кола, ни двора, а он все ждет, что ему когда-нибудь станет легче. Народ никогда и не надеялся ни на что иное, он и по сей день верит, что господам-проповедникам лучше знать. Эх, думает народ, ведь эти господа в красных и коричневых беретах такие благородные, такие ученые, им ли не знать, где правда, а где неправда? Ведь они знают Священное писание. Они строчат книги одну толще другой, да и язык у них хорошо подвешен, и они говорят: мы-де написали в законе то-то и то-то, Христос сказал так, а апостол Павел написал этак, пророки предсказали то, а святая церковь предписывает се. Значит, так оно и есть. Они бросили народу Библию, как бросают собаке кость, а сами ничего о ней не знают — разве только, что она очень старая, и проповедуют, что хотят.
А если ты попросишь у них совета, эти ученые мужи, еще не успев раскрыть рта, начинают набивать себе цену, ибо за каждое их слово приходится выкладывать немалые денежки. И ни один из них не ответит, пока не заплатишь ему пятьдесят гульденов, а кто поважнее, берут по сто и по двести и требуют еще величайшего почтения. А когда ты им уплатишь и скажешь «дорогой», «досточтимый», «преподобный», «высоко ученый» и прочую дребедень, — они тебе на твои вопросы ответят: веруй, любезный, веруй, а не хочешь веровать — катись ко всем чертям. Ты ему толкуешь: ах, высоко ученый доктор, я и рад бы веровать, да только как обрести веру? А он тебе на это: ну, любезный, эти высокие материи — не твоего ума дело. Ты знай, веруй и не думай, гони прочь такие мысли, все это суета, будь, как все, и возвеселись духом, и твои заботы как рукой снимет, в этом твое утешение, сын мой, оно же правит миром. Они считают, что людям надо говорить одни приятные вещи, а если, упаси боже, растолковать им разные премудрости, то все обезумеют и сбесятся. Перед свиньями-де бисер не мечут. И на что простому грубому люду столь высокое духовное учение? Его подобает знать только ученым. Да нет же, дорогие братья, поймите, они над вами глумятся! Они вас так обманывают, что и рассказать невозможно. Сами же делают так, что бедный человек не может путем грамоте научиться, а потом еще бесстыдно проповедуют, что бедные должны позволять господам измываться над собой. Да и когда бедняку учиться? У простого человека столько забот о хлебе насущном, где уж ему разбираться, что к чему. Вот и выходит, по-ихнему, что ученые должны читать умные книги, а ремесленники и крестьяне — слушать их. Что ж, они это ловко придумали. Называют народ святым и добрым, а сами его обманывают. И не устают твердить свое: веруй, веруй, веруй, так что с души воротит. Одно слово, свиньи, а не люди. Ведь каждому ясно, что им нужны только почести и богатства.
Вот и надо простому человеку учиться, чтобы его больше никто не мог ввести в заблуждение. Ибо мало еще в нас благородства души, мы хуже тварей неразумных! Разве осознаем мы чинимые нам притеснения, разве знаем все козни этого мира? И вот мы ропщем на бога, потому что такие уж мы жалкие, ничтожные христиане. И никого это не тревожит, и все думают, что лучше отмолчаться. Ох, эта наша несчастная слепота, когда каждый наловчился смотреть лишь в полглаза. Вы только подумайте, до чего мы, христиане, дожили. Только и знаем, что ссоримся и бранимся из-за денег и имущества. И день ото дня становимся все корыстнее. А кричим, что веруем, что блюдем христианскую веру и уповаем на бога всей душой. Сами же не знаем, чему говорим — да, а чему — нет. О да, есть такие, что родились от христианских родителей и никогда даже не колебались в вере. Можно подумать, что они и впрямь добрые христиане и хорошие люди, такая у них твердая и крепкая вера. Но хороши они будут, если сорвать с них личину и перестать слушать их болтовню. Оглянитесь окрест себя — и вы поймете, что у нас самая неразумная вера на свете. И если сыщется хоть один человек, кого исправила эта наша вера, то, значит, он и впрямь редкий счастливец. Ибо нет другого народа под солнцем, который так поносил бы и попирал свой собственный закон, как нынешние христиане. Стоит только оглянуться — многие народы земного круга превосходят нас. Они помогают своим братьям, а мы у своих братьев отнимаем. Никого мы не любим, кроме самих себя. И если мы не исправимся в ближайшее время, то из-за непомерного своекорыстия лишимся даже здравого смысла. Мы слепцы, но не верим никому, кто говорит нам о нашей слепоте. Если мы хотим, чтоб у нас открылись глаза, мы должны сперва признать свою слепоту. Слепой ведет слепого, и оба падут в пропасть невежества. И потому нам должно единодушно объединиться с людьми всех наций и религий, и тогда правда выйдет наружу, тайное станет явным. Время жатвы настало, дорогие братья. Хоть плевелы и вопиют на всех углах, что урожай еще не созрел, но человечество все-таки обретет истинный путь. Верую в это.
Мюнцер уходит, народ следует за ним.
Помост справаКарл — в тронном кресле, Фуггер поднимается на помост.
ФУГГЕР
Ваше величество.
КАРЛ
Мне нужны деньги. Немедленно. Сегодня.
ФУГГЕР
Вы говорите, как ваш блаженной памяти покойный дед. Правда, ему всегда были нужны «деньжонки». Звучит приятней.
КАРЛ
Хорошо. Мне нужны деньжонки.
ФУГГЕР
Могу ли я напомнить вам о ваших поистине величественных долгах?
КАРЛ
Не говорите мне про старые долги. Это прошлогодний снег.
ФУГГЕР
Вылитый дед, царство ему небесное.
КАРЛ
Не говорите мне про деда. Мы живем в новое время.
ФУГГЕР
Со старыми долгами.
КАРЛ
Значит, вы больше ничего мне не дадите?
ФУГГЕР
А как насчет возврата?
КАРЛ
Есть и другие банки.
ФУГГЕР
Ваше величество, если я сообщу на бирже, что вы неплатежеспособны, кредит для вас будет закрыт. Ни один банк не даст вам и пфеннига.
КАРЛ
Вы говорите с императором!
ФУГГЕР
Я говорю с моим должником. Вы стали величеством, потому что я это оплатил. Эту штуку, что у вас на голове, купил вам я.
КАРЛ (снимает корону и протягивает ее Фуггеру)
Хотите ее взять?
ФУГГЕР
Я не торгую утилем.
КАРЛ (снова надевает корону)
Я не могу заплатить, вам это прекрасно известно.
ФУГГЕР
Да.
КАРЛ
Что же вам угодно? Заклад?
ФУГГЕР
Недавно вернулся корабль некоего Магеллана. Индийские пряности дают хорошую прибыль.
КАРЛ
Для этого нужен флот. Откуда у меня флот?
ФУГГЕР
Передайте мне право на торговлю пряностями, и через несколько месяцев у вас будет новенький, с иголочки, флот.
КАРЛ
А испанские купцы? Они ведь уже чуют миллионы.
ФУГГЕР
Ваше величество, не виляйте. Мне время дорого. Я хочу получить торговлю пряностями.
Карл смотрит на Гаттинару. Тот кивает.
КАРЛ
Даю вам свое благосклонное соизволение.
ФУГГЕР
Тогда можете назначать себя адмиралом.
КАРЛ
Я предпочел бы деньги.
ФУГГЕР
Дайте мне ваши ртутные рудники.
КАРЛ
Ртутные рудники? Единственное, что еще приносит доход?
ФУГГЕР
Я готов уступить в арендной плате.
КАРЛ
Но тем самым вы получаете монополию на ртуть!
Фуггер со скучающим видом разглядывает потолок. Карл смотрит на Гаттинару. Тот кивает.
Даю вам свое милостивое соизволение. А как насчет арендной платы?
ФУГГЕР
Гуаяковое дерево — великолепное средство против сифилиса.
КАРЛ
У меня его пока нет.
ФУГГЕР
Но у многих господ есть. Оборот большой. Я хочу иметь монополию.
КАРЛ
Даю вам соизволение.
ФУГГЕР
Как вы сказали?
КАРЛ
Мое всемилостивейшее и благосклоннейшее соизволение. На что еще вам нужна монополия? Давайте уж сразу.
ФУГГЕР
Мне что-то больше ничего не приходит в голову. Может, стоило бы решить вопрос кардинально. Взять монополию на монополии.
