Фрэнк Йерби - Судьбы наших детей
— Дэвидж! Заммис… что-то неладно!
— Что? Чем тебе помочь?
Джерри опять закричал, но тут же безвольно обмяк в полуобмороке. Неимоверным усилием Драконианин заставил себя очнуться и притянул мою голову к своим губам.
— Дэвидж, поклянись мне.
— В чем, Джерри? В чем поклясться?
— Заммиса… на Драко. Пусть предстанет перед фамильными архивами. Сделай это для меня.
— Как тебя понять? Ты так говоришь, словно помирать собрался.
— Собрался, Дэвидж. Заммис — двухсотое поколение… очень важно. Выведи мое дитя в жизнь на прямую дорогу, Дэвидж. Поклянись!
Свободной рукой я утер взмокший лоб.
— Ты не умрешь, Джерри. Крепись!
— Полно! Взгляни правде в лицо, Дэвидж! Я умираю! Ты должен обучить Заммиса родословной Джерриба… и книге Талман, гавей?
— Прекрати! — Осязаемой тяжестью на меня навалился панический страх. Прекрати такие разговоры! Ты ведь не умрешь, Джерри. Давай же, борись за жизнь, кизлодда ты, сукин сын…
Джерри вскрикнул. Дышал он неглубоко, то погружался в забытье, то вновь приходил в сознание.
— Дэвидж.
— Что? — Я вдруг понял, что всхлипываю как маленький.
— Дэвидж, помоги Заммису появиться на свет.
— Что… как то есть? Ты о чем?
Джерри отвернулся к пещерной стенке.
— Подними мне куртку, Дэвидж. Скорее!
Я задрал вверх куртку змеиной кожи; обнажился вздутый живот. Из ярко-красной складочки посреди живота сочилась прозрачная жидкость.
— Что же… что я должен делать?
Джерри учащенно задышал, потом затаил дыхание.
— Раздвинь! Раздвинь пошире, Дэвидж!
— Нет!
— Сделай это! Прошу тебя; иначе Заммис погибнет!
— Какое мне дело до твоего треклятого ребенка, Джерри? Ты лучше скажи, как спасти тебя?
— Раздвинь пошире… — прошептал Драконианин. — Позаботься о моем малыше, иркмаан. Пусть Заммис предстанет перед архивами рода Джерриба. Поклянись мне в этом.
— Ох, Джерри…
— Поклянись же!
— Клянусь… — Жгучие слезы градом хлынули у меня по щекам. Джерри, закрыв глаза, ослабил хватку на моей кисти. Окаменев от горя, я опустился на колени возле драконианина. — Нет. Нет, нет, нет, нет.
— Раздвинь! Раздвинь пошире, Дэвидж!
Я нерешительно дотронулся до складки на животе у Джерри. Под моими пальцами пульсировала жизнь, пытаясь вырваться из безвоздушной темницы драконьего чрева. Эту новую жизнь я возненавидел, люто возненавидел треклятое отродье, как никогда ничего прежде не ненавидел. Меж тем пульсация у меня под пальцами слабела, а там и вовсе замерла.
Пусть Заммис предстанет перед архивами рода Джерриба. Поклянись мне в этом…
Клянусь…
Собравшись с духом, я ввел свои большие пальцы в складку и тихонько потянул на себя. Постепенно я наращивал усилие и наконец исступленно рванул. Складка поддалась, при этом забрызгав мне куртку прозрачной жидкостью. Расширив отверстие, я увидел недвижного Заммиса, скорчившегося как бы в ванночке, наполненной жидкостью.
Меня стошнило. Когда блевать стало нечем, я погрузил руки в жидкость и подвел их под младенца-драконианина. Приподнял его, вытер свои губы о верхнюю часть рукава, прижался губами к ротику Заммиса и раскрыл крохотные губенки. Трижды, четырежды вталкивал я воздух в легкие младенца, но вот он закашлялся, а там и закричал. Растительным волокном я перетянул две пуповины, затем перерезал их, отделив Джеррибу Заммиса от плоти бездыханного родителя.
Занеся камень высоко над головой, я с размаху изо всех сил ударил по льду. Во все стороны брызнула ледяная крошка, обнажив темную зелень. Я опять поднял камень и опять с силой опустил, выбив изо льда другой камень. Я подобрал этот второй камень и отнес к наполовину засыпанному трупу дракошки. Дракошка, подумал я. Хорошо. Так и называй его в мыслях дракошка. Жабья рожа. Гермафродит паршивый. Враг. Как угодно называй, лишь бы заглушить боль утраты.
Оглядев груду камней, я решил, что этого хватит для завершения похорон, и преклонил колени у могилы. Укладывая на пирамиду последние камни, не обращая внимания на мокрый снег, застывающий на змеиной коже моей одежды, я едва сдерживал слезы. Потер руки, чтоб согрелись. Весна не за горами, но слишком долгое пребывание на воздухе по-прежнему опасно. А ведь возиться с могилой драконианина пришлось порядочно. Подняв очередной камень, я уложил его на место. Он придавил кожаное покрывало, и тут я понял, что труп уже окоченел. Торопливо навалил сверху остаток камней и встал.
Ветер едва не сбил меня с ног, я с трудом балансировал на льду возле могилы. Бросив взгляд на бурлящее море, я поплотнее запахнул на себе змеиные шкуры и глянул вниз, на каменную пирамидку. Хоть бы какие-нибудь слова высечь. Нельзя же просто предать прах земле и тут же как ни в чем не бывало сесть за обед. Нужны хоть какие-нибудь слова. Но какие именно? Я не религиозен, не был религиозным и драконианин. Что касается смерти, то его официальная философия относится к ней так же, как и моя неофициально-личная, отрицающая мусульманские услады, языческие валгаллы, христианское царствие небесное. Смерть есть смерть, конец, финал; прахом был и в прах обратишься… Но все равно нужны хоть какие-нибудь слова.
Я сунул руку за пазуху и сомкнул ее на золотом кубике Талмана. Ощутив сквозь варежку острые углы, я с закрытыми глазами мысленно перебрал изречения выдающихся драконианских философов. Однако ничего подходящего к случаю не припомнил.
Талман — книга о жизни. Слово талма означает «жизнь», ею-то и занимается философия дракониан. До смерти у этой философии не доходят руки. Смерть есть непреложный факт, конец жизни. В Талмане не нашлось нужных слов. Порывами налетал леденящий ветер, я зябко ежился. Мои пальцы уже успели онеметь, закоченевшие ноги пронизывала боль. Но все равно нужны слова. Однако на ум приходили только такие, от которых откроется некий шлюз и меня всего затопит горе, горе осознанной утраты. Но все равно… все равно нужны слова.
— Джерри, я… — Слов не было. Я отвернулся от могилы, и мои слезы смешались с мокрым снегом.
Окутанный теплом и безмолвием пещеры, я сидел на тюфяке, привалясь к пещерной стенке. Все пытался развлечься игрой теней и бликов света, которые огонь отбрасывал на противоположную стенку. Причудливые фигуры формировались лишь наполовину и тотчас исчезали вприпляску, прежде чем я успевал сосредоточиться и Толком их разглядеть. В детстве я любил всматриваться в облака, видел там всякие лица, крепости да замки, зверей, драконов, великанов. Это был мир ухода от действительности, ухода в фантазию, он как бы впрыскивал диво и приключение в скучные и размеренные будни мальчишки, родившегося в обеспеченной семье и ведущего обеспеченное существование. На пещерной же стенке мне удавалось разглядеть всего лишь некую проекцию ада: языки пламени словно лизали искаженное, гротесковое изображение осужденных грешников. При мысли об аде мне стало смешно. Ведь ад рисуется нам этаким пожаром под управлением зубоскала-садиста, облаченного в форму пожарника. На Файрине-4 я твердо усвоил другое: ад это одиночество, голод и нескончаемые холода.
До меня донеслось повизгивание, я бросил взгляд в полумрак — там в уголке пещеры был припасен тюфячок. Джерри собственноручно приготовил для Заммиса мешочек змеиной кожи и набил его шелухой от семян. Маленькое существо снова пискнуло, и я повернулся к нему, недоумевая, чего же ему надо. От страха я даже похолодел. Что едят драконьи дети? Дракониане ведь не млекопитающие. А нас на боевой подготовке всего-то и научили, что распознавать дракошек… да еще убивать их. Потом меня охватила сущая паника: что же я пущу в ход вместо пеленок?
Дитя вновь заскулило. Я с усилием поднялся на ноги, подошел к крохе и опустился возле него на песок. Из свертка, когда-то служившего Джерри летной формой, мне замахали пухленькие трехпалые ручонки. Я поднял сверток, перенес поближе к огню и уселся на камень. Кое-как примостив сверток у себя на коленях, я осторожненько развернул его. Под желтыми, налитыми сном веками я приметил поблескивание желтых глазок Заммиса. Начиная от чуть ли не безносой мордочки и сплошных челюстей и кончая насыщенно-желтым цветом кожи, Заммис по всем статьям был миниатюрной копией Джерри, если не считать подкожного жирка. Младенец, можно сказать, оброс складочками жира. Я внимательно осмотрел его и обрадовался, увидев, что дитя нигде не напачкало.
— Есть-то хочешь? — Я глянул Заммису в личико.
— Гу.
Челюсти у него были готовы к действию, и я решил, что дракониане, скорее всего, с первого же дня жуют твердую пищу. Я отщипнул кусочек сушеной змеятины и коснулся им губок младенца. Заммис отвернул головенку.
— Ешь давай, ешь. Ничего лучше здесь не сыскать.
Я опять прижал змеятину к его губам, и тогда Заммис оттолкнул ее пухлой ручонкой.
