Пьер Бомарше - Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю.
«22 августа 1792 года.
Бомарше приходил в воскресенье, позавчера, вчера и сегодня, дабы приветствовать г-на Лебрена и напомнить ему, что залог, обещанный г-ном Дюрвеем, все еще запаздывает и что Бомарше, со своей стороны, пребывает по-прежнему в неведении относительно судьбы г-на де Лаога: подобно героям Гомера, он, сражаясь во мраке, молит всех богов вернуть ему свет, чтобы понять, как должен он поступить с той долей блага, которую вот уже пять месяцев он обязался добыть для отечества, что неизменно наталкивается на препятствия.
Он свидетельствует свое почтение г-ну Лебрену».
Никакого ответа.
Я перестал туда ходить. Я не мог разгадать, как решили министры судьбу де Лаога, получив мое резкое письмо, и сгорал от нетерпения в бессильном бешенстве. От Константини не было никаких известий, если не считать бранного письма, на которое я ответил, что он мне жалок.
Господин Кристина́, депутат от Гавра, уведомил меня письмом, что его курьер отбыл в этот порт и что дело о выезде г-на де Лаога было рассмотрено исполнительной властью, однако решение ему неизвестно; я говорил себе в ярости: они так и не занялись этим всерьез, отправили, наверное, выжидательное письмо, какой-нибудь ничего не значащий ответ — и мы снова теряем время. Простите мне, читатели! Они этим занимались, и весьма усердно; вот тому доказательство, не оставляющее сомнений; никто не предполагал, что мне удастся его когда-нибудь заполучить.
Двадцать второго августа приходит отчаянная записка от Лаога:
«Посылаю Вам, сударь, на обороте письма копию ответа министра внутренних дел по поводу паспорта.
Мне остается только положиться на Ваше решение, как теперь держаться; в ожидании его я наберусь терпения и останусь здесь, не двигаясь с места.
Подпись: Лаог».
Я переворачиваю его письмо и читаю нижеследующее:
«Копия письма министра внутренних дел гаврскому муниципалитету.
Сего 19 августа 1792 года.
Господа, Национальное собрание переслало мне письмо, которое вы написали вчера его председателю, посылая ему паспорт г-на де Лаога. Оно уполномочивает меня сообщить вам, чтобы вы оставили упомянутое лицо на свободе и выдали ему, если оно того пожелает, паспорт (угадайте, о читатели, какой!) внутренний, но ни в коем случае не выдавали паспорта заграничного. Относительно пакета, адресованного г-ну де Мольду, Собрание распорядилось, чтобы он был переслан мне.
Подпись: Ролан, министр внутренних дел».
Я подскочил зайцем, которому дробь попала в мозг, увидев, что Национальное собрание послало чудовищное распоряжение не выпускать Лаога. Потом, придя в себя, сказал с горьким смехом:
— Черт побери! Я и забыл, что наши друзья опять на коне! Собрание тут ни при чем, это — они. Вот первый результат. Нашей Франции больше не видать ружей!
Теперь, мои читатели, успокойте ваши нервы, разбираясь вместе со мной, беднягой, в этой новой загадке! Как же вышло, — говорил я себе, — что после того, как с главного обсуждения Национального собрания было снято из осторожности все относящееся к этому делу, чтобы не дать пищи недоброжелательству голландцев, которые могли бы понять, насколько оно заинтересовано в оружии, — как же после этого Собрание могло отдать распоряжение министру внутренних дел (а он говорит об этом в своем письме гаврскому муниципалитету), чтобы он запретил г-ну де Лаогу выехать в Голландию для исполнения его миссии? Все это вероломный умысел!
По счастью, мне пришло в голову перечитать любезный ответ г-на Кристина на мои два письма от 19 августа! С радостью я обнаружил в нем разгадку, которую искал (ибо, когда ожесточенно доискиваешься разгадки, то, найдя ее, испытываешь, даже если она несет беду, некое удовлетворение от того, что докопался до истины); я увидел в письме, читатели, то, что увидите и вы.
«Париж, 22 августа 1792 года.
Я был лишен, сударь, возможности ответить вчера на Ваши два письма, врученные мне курьером. Вторым Вы уведомили меня, что Вам известен ответ, полученный мною на первое. (Этот ответ был распоряжением Собрания обсудить вопрос в комитетах.) На меня было возложено Наблюдательным комитетом и Комитетом двенадцати отправиться к г-ну Ролану за получением положительного ответа на письмо муниципалитета Гавра, адресованное г-ну председателю Собрания…»
Вы понимаете, читатели: Собрание направляет г-на Кристина во временные исполнительные органы отнюдь не для того, чтобы ему был дан от имени Собрания приказ написать в Гавр о задержке г-на де Лаога во Франции. Оно направляет г-на Кристина в комитеты, чтобы обсудить дело без огласки, как я того желал; эти же комитеты не находят ничего лучшего, как послать г-на Кристина к г-ну Ролану за готовым ответом министров вовсе не на запрос Национального собрания, а на письмо Гаврского муниципалитета; что в корне меняет дело, поскольку таким образом Собрание и комитеты перелагают опять решение на тех же министров; и г-н Ролан тут (в этом я впоследствии неоднократно убеждался) всего лишь послушное перо господ Клавьера и Лебрена, единственных министров, имеющих касательство к ружьям. Что же делают эти господа, занявшие свои посты лишь за несколько дней до того и получившие всю информацию о том, что происходило в период их солнечного затмения, от г-на Лебрена, который ранее был управляющим делами министерства? В своем ответе муниципалитету они говорят, что по распоряжению Собрания обязаны воспрепятствовать отбытию в Голландию того единственного человека, в поездке которого крайне заинтересовано Собрание, человека, назначенного вдобавок объединенными комитетами!.. С помощью этого фокуса они снова перешли дорогу нашим ружьям! Каковые должны достаться Константини.
Господин Кристина заканчивал свое письмо очень просто:
«Получив пакеты (пакеты г-на Ролана), — говорит он, — я не мог далее задерживать нарочного. (Пакеты, следственно, были запечатаны.) Вручив их около восьми часов, я приказал ему взять экипаж и срочно заехать к Вам за Вашими письмами. Не сомневаюсь, что он это сделал и что Вы не преминули поторопить его с отъездом. Примите мои уверения в искренней преданности и т. д.,
Подпись: Ж.-Ж. Кристина».
Слова г-на Кристина, человека обязательного, — «не сомневаюсь, что Вы не преминули поторопить его с отъездом», — не оставляли, если бы мне еще нужны были доказательства, никаких сомнений в его уверенности, что курьер вез в Гавр известие, которое было мне приятно. Таким образом, он, единственное связующее звено между Собранием и комитетами, между двумя комитетами и министрами, между министрами и курьером, не знал, что эти последние воспрепятствовали моему другу выполнить его миссию! Тем более не знало этого Национальное собрание, которое министры обвиняют в отдаче распоряжения, пагубного для общего блага!
Граждане, вот каким методом я пользуюсь, чтобы вам стала ясна, как она ясна мне, причастность министров ко всем последующим гнусностям.
Таким образом, Константини требовал от меня, угрожая, сто тридцать тысяч ливров (или шестьдесят тысяч флоринов) за доставку моих ружей, в качестве единственного человека, якобы располагавшего мощными средствами, чтобы вырвать их из Тервера. А новые министры, задерживая Лаога во Франции и отказываясь предоставить залог, облегчали замысел г-на Константини: они доводили меня до отчаяния, чтобы сделать сговорчивее! Но раньше чем сказать об этом вслух, я должен был получить подтверждение своих догадок. Я получил его из Голландии.
Я составил пространную записку в Национальное собрание, прося его назначить судей; ее как раз перебеляли, когда, 23 августа, в пять часов утра, раздался громкий стук: это пришли меня арестовать и опечатать мой дом! Меня поволокли в мэрию, где я простоял в темном коридоре с семи утра до четырех часов пополудни, и никто, кроме людей, меня арестовавших, мне слова не сказал. Они пришли ко мне в восемь часов и сказали: «Оставайтесь здесь, мы уходим; вот расписка по всей форме, которую нам на вас выдали».
«Прекрасно, — подумал я, — вот я, как говяжий скот на площади: провожатые получили свою расписку, а мне, надежно спутанному, остается только дождаться мясника, который меня купит!»
