Михаил Задорнов - Русские — это взрыв мозга! Пьесы
Сцена III
Входит Елена Владимировна. Быстро проходит на середину комнаты.
Елена Владимировна. Ты что не открываешь?
Андрей. Я занят был.
Елена Владимировна (замечает стул на столе). Ты что, люстру протирал?
Андрей. Да. Решил перед сном квартиру прибрать.
Елена Владимировна открывает чемодан и начинает разбирать вещи.
Ты чего делаешь?
Елена Владимировна. Не видишь, что ли? Вещи разбираю.
Андрей. Зачем?
Елена Владимировна. Чтобы не помялись.
Андрей молчит. Елена Владимировна вынимает вещи, кое-что относит в другую комнату, возвращается.
Это такое безобразие, как у нас автобусы ходят. Представляешь? (Продолжает раскладывать вещи.) Пришла на остановку, стою, жду автобуса, думаю о приятном, как тебе невмоготу будет одному. На душе радостно, хорошо… А автобуса нет и нет. Я уже замерзать стала. Но всё равно, стою, жду, продолжаю думать о приятном. Как ты мучиться будешь, когда заболеешь. Ты ведь, как и все мужчины, болеть не умеешь. Вспомнила, как в последний раз ты болел, я поздно домой с работы вернулась, а ты пытался сам себе на спину горчичники поставить. И хоть бы такси какое-нибудь проехало. Словом, так я к тому времени замёрзла, когда про горчичники вспомнила, что решила домой вернуться, хоть немного отогреться. Только дошла до старушки Фроловны, которая всегда у парадной вечером сидит, вспомнила, что тебя сейчас увижу, и обратно к автобусу повернула. Дошла до остановки, а он уже ушёл! Опять стою, мёрзну, думаю: я же так снова в больницу попаду. Вспомнила, как я лежала в больнице. И ты. ты… Словом, бегом, чтобы согреться, домой. Фроловна снова меня увидела, говорит: «У тебя чего, вещи в чемодане ворованные, что ты туды-сюды с ними носишься?» (Смеётся весьма натянуто.) И знаешь, я вспомнила, как года три назад, в дооксанин, так сказать, период, – на этом месте ко мне хулиганы пристали, я закричала, ты через двадцать секунд на улице был. В одной руке молоток, в другой – красное удостоверение, что ты почётный железнодорожник. Вот и всё! Помоги, кстати, чемодан на место положить. Всё-таки ты его снимал, ты его и клади обратно. (Протягивает ему чемодан.)
Андрей (не берёт). А как же этот?
Елена Владимировна. Который?
Андрей. А у тебя их что, несколько?
Елена Владимировна. Знаешь, Андрюша, я всегда думала, как я поведу себя, когда точно узнаю, что у тебя кто-то есть. Зареву? Устрою скандал? Дам пощёчину? Но я никогда не думала, что буду носиться с чемоданом туда-сюда… Ну бери же…
Андрей (не берёт). Хочешь, поедем с тобой летом в Крым?
Елена Владимировна. С тобой? В Крым? Только за двадцать тысяч! Да бери же! А я пока галстук сниму.
Пауза.
Меня, наверное, многие женщины обвинят, не поймут. Наверно, я не права, я знаю. Но знаешь, как бы это сказать. В общем. Но. В общем, это такое безобразие, до чего редко у нас автобусы ходят! Понял?
Андрей (берёт чемодан). Знаешь, я никогда тебе не говорил, но если честно, от это. Ну. Как бы то ни было. В общем.
Елена Владимировна. Повтори-ка, что ты сказал? Это так непривычно – от тебя правду слышать.
Андрей. Да я хотел просто, чтобы ты это. Как-то. Не знаю. Конечно же. Не получается чего-то. Я, может, потом, а?
Елена Владимировна. Ты опять нелепо смотришься с пустым чемоданом. Пойди-ка, прогуляйся немного. А я пока чай вскипячу… Пирог ещё не остыл, наверно. Теплится, как и наши отношения. Попробую его разогреть. Всё-таки двадцать лет сегодня! Юбилей!
Андрей. Там у меня. бутылочка шампанского есть.
Елена Владимировна. Знаешь, Андрюша, если б ты Оксане и про больницу рассказал, и про забор, через который ты меня перебрасывал в зимнем пальто и вьетнамках, я бы замёрзла насмерть, но ни за что не вернулась.
Андрей. У меня знакомый врач есть. Он за бутылку любую болезнь найти может. Хочешь, я. я. Я сам теперь в больницу лягу. И ты меня будешь через забор перебрасывать.
Елена Владимировна. Иди уж. А то ещё немного – и тебя придётся не в больницу класть, а в сумасшедший дом. А там забор слишком высокий.
Я тебя через него не перекину. И не смотри на меня так. А то мне страшно, что это выражение ты тоже у зеркала репетировал. Лучше иди и возвращайся скорее, пока пирог действительно не остыл. И как говорила тебе в детстве мама, подумай… Всё-таки это наша с тобой последняя попытка. Ещё на одну у нас в жизни просто времени не хватит. (Уходит на кухню.)
Сцена IV
Андрей кладёт чемодан на антресоли. И направляется к двери. Звонок. Опять настойчивый, долгий. Андрей в испуге отскакивает от двери, прижимается к стенке спиной, видимо, касается выключателя. Свет верхний гаснет. Остаётся включённым один торшер. Дверь медленно открывается. Появляется силуэт мужчины.
Силуэт. Извините, тут было открыто. Вы Андрей Васильевич?
Андрей (мотает головой). Нет… Не знаю… То есть, извините, да, я. По-моему.
Силуэт. Очень приятно. А я Пьер Филиппович.
Андрей. Очень приятно. Но я вас не знаю.
Силуэт. Понимаете, я очень люблю вашу жену. И готов (разводит руками) отдать за неё всё-всё, что у меня есть.
Андрей (кричит). А-а-а-а! (Отскакивает от стены.)
Свет на мгновение гаснет полностью, потом резко включается. Силуэт уже исчез. Вбегает перепуганная Елена Владимировна.
Елена Владимировна. Что? Что случилось? Что с тобой?
Андрей. Тут этот. Ну. Твой Джон Иваныч. Приходил. Предлагал за тебя (разводит руками) во сколько!..
Елена Владимировна. У тебя что, Андрюшенька, крыша поехала? Нет у меня никого. Это же я всё специально придумала, тебе наврала… А то у тебя, думаю, есть, а у меня нет. Нечестно получается. Вот и придумала. Ну успокойся, успокойся. Вон, опять вены на лбу вздулись. Оксаны нет. Полотенце намочить некому. Это тебе померещилось. Ты переутомился, видать. Так что иди, подыши свежим воздухом. Ну иди, иди же. Проветрись!
Андрей уходит. Елена Владимировна включает магнитофон. Звучит всё та же её любимая мелодия. Залезает на стул. Снимает галстук, потом – стул со стола. Берёт тряпку, протирает ею стол. Присаживается на стул, о чём-то задумывается. Как бы повторяется начало пьесы. Её лицо, которое на протяжении всего вечера было спокойным, начинает дрожать. Она пытается сдержать подступающие слёзы. Но не может справиться с ними. И начинает горько-горько плакать. Берёт себя в руки, перестаёт плакать. Вытирает слёзы. Вздыхает.
И снова спокойно смотрит в зал. Звучит музыка. Во весь экран на заднике появляется постепенно, словно в сознании Елены Владимировны, картина. Тёмный, синий лес. Сквозь него вдаль уходит тропинка…Там, вдали, светло. По тропинке, удаляясь от нас, идут двое стариков. Они идут под руку медленно, словно опираясь друг на друга. Мелодия звучит ещё энергичнее. Свет гаснет.
Конец
Предсказания Михаила Задорнова сбываются. Кто осмелится прочитать пьесу до конца?
В начале 90-х годов мне приходилось много встречаться с бизнесменами, членами правительства, авторитетными людьми. Свои наблюдения хотелось собрать не в миниатюру, а в более объёмное произведение. Так, в 1994 году появилась пьеса «Кофточка», в которой при постановке должно быть задействовано около двухсот персонажей, и все они – люди из реальной жизни: знакомые, соседи, дворник, прохожие, старушки у подъезда, бизнесмены и политические деятели.
Конечно, сейчас я бы многое изменил в тексте. Современнее могли бы выглядеть персонажи. Но пьеса написана в середине 90-х, и я уверен, что нужно оставить её в первоначальном виде. Она сохраняет и показывает жизнь того времени, как в музее. Только у бездарных режиссёров в пьесах Шекспира Гамлеты и Дездемоны ездят на мотоциклах и курят «Мальборо». Нельзя же быть до такой степени уверенными, что все зрители – лохи! Терпеть этого не могу! Поэтому у меня в пьесе нет героев с айфонами.
Как ни странно, пьеса в первую очередь привлекла внимание детей до пятнадцати лет. Моя дочь и её подруги, когда были маленькими, перечитывали «Кофточку» по нескольку раз. Секрет, видимо, в том, что пьеса озорная, прикольная и начинается с ребёнка, играющего во дворе и забывшего захватить из дома в прохладное утро кофту, – ситуация всем детям близкая и понятная. Потом же, когда хозяевами основного действия становятся взрослые, возникают сцены, которые в реальной жизни дети терпеть не могут, – я же эти ситуации высмеиваю, и им это, видимо, по нраву.
